Сандра Мартон

Ради счастья дочери

ГЛАВА ПЕРВАЯ

В день свадьбы своей дочери Энни Купер не могла удержаться от слез.

— Я только взгляну на себя в зеркало, милая, — сказала она Дон несколько минут назад, когда почувствовала, что глаза опять защипало.

И вот она вытирает слезы скомканными намокшими салфетками, закрывшись в кабинке дамского туалета в прекрасной старинной церкви Коннектикута.

— Обещай, что не будешь плакать, мамочка, — просила ее Дон вчера поздно вечером, когда они сидели вдвоем и пили горячий шоколад с корицей. Им обеим совсем не хотелось спать. Дон была слишком возбуждена, а Энни жаждала продлить последние часы общения с дочерью перед тем, как она станет женой Ника.

Энни пообещала, проглотив комок в горле, и тут же разрыдалась.

— Ну, мама, ради Бога, — проговорила Дон, как будто была еще подростком, а Энни отчитывала ее за то, что она задержалась на школьной вечеринке.

В том-то и дело, что она все еще подросток, думала Энни, вытирая бежавшие ручьем слезы. Ей ведь только восемнадцать, она слишком молода, чтобы выходить замуж. Как раз это Энни попыталась объяснить дочери в ту ночь, когда Дон, сияя от счастья, вернулась домой с обручальным кольцом на руке, подаренным Ником.

— А сколько лет было тебе, когда вы с папой поженились? — тут же возразила Дон.

Энни должна была бы ответить: «Восемнадцать, как и тебе; но посмотри, к чему это привело». Однако Энни промолчала. Плохой аргумент… Дон не виновата в том, что ее родители разошлись.

Через открывшуюся дверь дамского туалета до Энни донесся гул голосов и звуки органа.

— Энни? Ты здесь? — Это была Дебора Кент, ее лучшая подруга.

— Нет, — всхлипнув, ответила Энни.

— Энни, — мягко сказала Деб, — выходи.

— Нет.

— Энни, — таким тоном Деб, наверное, разговаривала со своими учениками-третьеклассниками, — ты несешь вздор. Ты не можешь спрятаться здесь навсегда.

— Почему бы и нет, — шмыгнула носом Энни.

— Тебя ждут семьдесят пять гостей.

— Сто, — поправила подругу Энни. — Ну и пусть ждут.

— Священник нервничает.

— Терпение есть добродетель, — ответила Энни и выбросила мокрые салфетки в корзинку.

— Кроме того, твоя тетя Джинн только что принялась соблазнять одного из друзей жениха.

После долгого молчания Энни выдохнула:

— Скажи, что ты пошутила.

— Я говорю тебе то, что видела. У нее было такое выражение лица… ну, ты знаешь. И она направилась к этому светловолосому мальчику. — Голос Деборы стал мечтательным. — В общем, я ее не обвиняю. Ты видела, как он сложен?

— Деб! Ты что! — Энни открыла дверцу кабинки и направилась к раковине. — Тете Джинн восемьдесят лет. Ей простительно. Но тебе…

— Слушай, если мне сорок, это не значит, что я умерла как женщина. Ты можешь притворяться, что не помнишь, чем хороши мужчины, но я-то этого не забыла.

— Сорок три, — поправила подругу Энни, роясь в сумочке. — Меня ты не проведешь, мы с тобой ровесницы. А насчет того, чем хороши мужчины… Поверь мне, я знаю. Ничего особенно хорошего в них нет, разве что детей могут делать. Но в том-то и проблема. Дон сама еще ребенок. Она слишком молода, чтобы выходить замуж.

— Есть еще кое-что, о чем я хотела тебе сказать. — Деб кашлянула. — Он здесь.

— Кто?

— Твой бывший…

Энни застыла.

— Нет.

— Да. Пришел минут пять назад.

— Нет, он не мог. Он же где-то в Джорджии или во Флориде. — Энни посмотрела на свою подругу в зеркало. — Ты уверена, что это Чейз?

— Рост — шесть футов два дюйма, темно-русые волосы, впечатляющее лицо с чуть скошенным носом и сплошные мускулы над… — Деб покраснела. — Ну, в общем, я такие вещи замечаю.

— Не спорю.

— Это Чейз, точно. Не знаю, почему ты так удивлена. Он сказал, что обязательно будет на свадьбе Дон и не позволит никому другому вести ее к алтарю.

Энни скривилась. Она пустила воду, намылила руки и стала их ожесточенно скрести.

— Чейз всегда легко дает обещания. Вот только выполнять их не может… — Она закрыла кран и вытерла руки полотенцем. — Это он во всем виноват.

— Энни…

— А он сказал Дон, что она совершает ошибку? Нет. Точно нет. Этот подонок благословил ее. Он ее благословил, ты представляешь, Деб? — Энни скомкала бумажное полотенце и выбросила его в мусорную корзинку. — Я выбиваюсь из сил, уговаривая ее подождать, закончить образование. А он целует ее и говорит, чтобы она поступала так, как считает нужным. Это в его стиле! Чейз всегда все делал мне назло.

— Энни, успокойся.

— Когда он не появился вчера, во время подготовки, я решила, что нам повезло.

— Дон не согласилась бы с тобой, — сказала Деб спокойно. — И ты знаешь, что она ни минуты не сомневалась, что он приедет.

— Это только лишний раз доказывает, что она еще слишком молода и ничего не понимает, — проворчала Энни. — А что, моя сестра так и не появилась?

— Пока нет.

Энни нахмурилась.

— Надеюсь, что у Лорел все в порядке. Опаздывать — это на нее не похоже.

— Я уже звонила на вокзал. Поезд опоздал. Но ты лучше подумай о священнике. Ему через два часа надо быть на другом венчании, где-то в Истоне.

Энни кивнула и разгладила юбку своего бледно-зеленого шифонового платья.

— Ну ладно, пошли… В чем дело?

— Может, ты сначала посмотришь на себя в зеркало?

Энни пожала плечами, повернулась к зеркалу — и побледнела. Тушь потекла, и зеленые глаза были обведены кругами. Маленький, чуть курносый нос стал ярко-розовым, а светлые волосы, которые утром были уложены мягкой, причудливой волной, теперь торчали в разные стороны.

— Энни, думаю, мы можем поинтересоваться у органиста, знает ли он музыку из «Невесты Франкенштейна».

— Не шути, пожалуйста! Меня там ждет сотня людей. — И Чейз, подумала Энни неожиданно для себя самой и моргнула.

— В чем дело?

— Все в порядке, — быстро ответила она. — Просто помоги мне как-то справиться с этим.

Деб открыла сумочку.

— Умойся, — сказала она, доставая косметику, которой хватило бы на небольшой магазинчик. — А остальное я сделаю.

Чейз Купер стоял на ступеньках маленькой англиканской церкви и старался придать своему лицу непринужденное выражение, что было нелегко. Никогда он не чувствовал себя настолько не в своей тарелке, как сейчас. Он привык жить в большом городе, в многоэтажном доме. Когда Энни продала их квартиру и сказала ему, что они с Дон переезжают в Коннектикут, это его чуть не убило.

— Стратэм? — прохрипел он. — Где это, черт возьми? Городишки даже нет на карте.

— А ты посмотри в одном из тех больших атласов, которые тебе так нравятся, — холодно сказала Энни, — в тех, где ты обычно подыскиваешь себе местечко, чтобы скрыться в очередной раз.

— Я уже объяснял тебе, — скрипнул зубами Чейз, — у меня нет выбора. Если я не буду это делать сам, все рухнет. Мужчина, который должен содержать жену… семью, не может поступать иначе.

— Ну, теперь тебе незачем меня содержать, — ответила Энни, гордо тряхнув головой. — Я ведь отказалась от твоих алиментов, помнишь?

— У тебя всегда были куриные мозги. Черт побери, Энни, ты не можешь продать эту квартиру. Здесь выросла Дон.

— Я могу сделать все, что захочу. Квартира моя. Согласно договору.

— Но это же наш дом, черт возьми!

— Не смей на меня кричать! — взвизгнула она, хотя он даже не повысил голоса. Чейз никогда не кричал на нее. — Это больше не наш дом. Это просто куча комнат внутри груды кирпичей, и я все это ненавижу.

— Ненавидишь? — повторил за ней Чейз. — Ты ненавидишь дом, который я построил своими собственными руками?

— На самом деле ты построил двадцатичетырехэтажное здание, в котором, в частности, находились наши семь комнат, и заработал на этом миллионы… миллиарды долларов. Да, если хочешь знать, я все здесь ненавижу. И жду не дождусь, когда уеду отсюда.

Да, думал теперь Чейз, переминаясь с ноги на ногу и первый раз за многие годы жалея, что бросил курить, да, она быстро съехала оттуда. А потом вообще перебралась вместе с Дон в эту дыру — несомненно, для того, чтобы он перестал навещать свою дочь по выходным.

Она ошиблась. Он проделывал сто пятьдесят с лишним миль в каждую сторону по субботам. Ни одну не пропустил. Он любил свою малышку. И Дон любила его. Случившееся между ним и Энни не могло тут ничего изменить. Неделя за неделей он приезжал в Стратэм, чтобы не потерять свою дочь. И видел, что его жена — его бывшая жена — создала себе новую счастливую жизнь.

У нее были друзья. Маленькое, но процветающее дело. И в ее жизни были мужчины, говорила Дон. Ну что ж, прекрасно. В его жизни тоже были женщины, не так ли? Столько, сколько он хотел, все красотки. Это одно из преимуществ холостяка, особенно если ты возглавляешь известную в стране строительную компанию и преуспеваешь.

В конце концов он перестал ездить в Стратэм. Так было проще. Дон выросла и могла сама навещать его. Она становилась все красивее. И выросла — кстати, у него на глазах.

Чейз закусил губу. Но все-таки не настолько выросла, чтобы выходить замуж. Нет, черт возьми. Ведь ей восемнадцать! И она будет чьей-то женой?!

Это Энни во всем виновата. Если бы она поменьше думала о себе и обращала чуть больше внимания на их дочь, он бы не стоял здесь в этом клоунском костюме, дожидаясь минуты, когда отдаст свою дочь какому-то мальчишке, который только вчера начал бриться.

Ну, не совсем так… Нику двадцать один год. И парень ему в общем-то понравился. Ник — Николас, говоря точнее, — был симпатичным и перспективным молодым человеком из хорошей семьи. Они познакомились, когда Дон с женихом прилетели к нему во Флориду на выходные. Молодые люди смотрели только друг на друга, как будто мир вокруг них не существовал, и в том-то заключалась проблема. Мир существовал, и дочь его слишком мало имела опыта в этом мире, чтобы понимать, что она делает.

Чейз попробовал объяснить ей… Но Дон была непреклонна. В конце концов он сдался. Дон совершеннолетняя. Ей не нужно его согласие. И она сразу сказала ему, что Энни одобряет их свадьбу.

Так что он поцеловал дочь, пожал руку Нику и дал им свое благословение — хотя на самом деле они в нем не так-то и нуждались. Женитьба — особенно для молодых людей — это всего лишь законное оправдание безумия гормонального свойства.

— Сэр?

Чейз оглянулся. В дверях церкви стоял юноша, почти мальчик, который и обращался к нему.

— Меня просили сказать вам, что церемония сейчас начнется, сэр.

Сэр, подумал Чейз. Он помнил времена, когда обращался так к старшим. Это было не столько вежливое обращение, сколько синоним слова «старик». Сейчас он ощущал себя именно стариком.

— Сэр?

— Я слышал, — ответил он раздраженно. И тут же постарался улыбнуться, ведь этот розовощекий юноша ни в чем не виноват. — Извините, — сказал он. — Я просто очень волнуюсь.

Продолжая деланно улыбаться, он похлопал парня по спине и вошел следом за ним в прохладный полумрак церкви.

На протяжении всей церемонии Энни хлюпала носом.

Дон была красавицей, ожившей принцессой из сказки. Да и Ник не мог не вызвать слезы умиления у всех тех, чьи глаза еще оставались сухими — за исключением, пожалуй, стоявшего рядом с ним опекуна, выражение лица которого было красноречивее всяких слов.

Такое же выражение застыло на лице Чейза. И глаза его тоже были сухими. Он улыбнулся всего один раз, и эта улыбка предназначалась Дон, когда он передавал ее из рук в руки жениху.

Затем он занял свое место рядом с Энни, пробормотав:

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

Энни почувствовала, как все ее мускулы напряглись. Чейз неисправим. В чем он ее обвиняет? В том, что эта церковь недостаточно велика, чтобы он мог пригласить сюда своих клиентов, больших шишек, и превратить семейное торжество в деловую встречу?

Может быть, он считает, что платье Дон слишком старомодно, а букеты цветов, которые она составляла сама, выглядят слишком провинциально? Ее бы это не удивило. Чейзу не угодишь. Она наблюдала за ним краешком глаза: Чейз, высокий и мужественный, держался очень прямо.

— Правда, папа выглядит потрясающе во фраке? — шепнула Дон.

У Энни задергалась щека. Ну да, такой тип мужчины нравится женщинам. Но она, Энни, уже не глупая девочка, сердце которой бьется от одного взгляда на крепкое мужское тело и красивое волевое лицо.

Хотя ведь так было когда-то… Когда-то просто стоять рядом с ним, чувствовать его руку на своем плече, вдыхать легкий запах одеколона — этого было достаточно, чтобы… чтобы…

Хлоп! Энни вздрогнула. Двери церкви распахнулись. Удивленное жужжание пронеслось по рядам гостей. Священник замолчал и, как и все остальные, обратил глаза к проходу, в котором появилась чья-то фигура.

— Это моя сестра Лорел, — с облегчением прошептала Энни священнику. — Я так рада, что она наконец-то здесь.

— Обычный для Беннеттов спектакль, — пробурчал Чейз сквозь зубы.

Энни покраснела.

— Прости, я не расслышала, что ты сказал?

— Ты все слышала.

— Да, конечно, и…

— Мама, — резко оборвала ее Дон.

— Извини. — Щеки Энни пылали.

Священник откашлялся.

— А теперь, — сказал он торжественным тоном, — если среди присутствующих есть те, кому известны причины, по которым Николас Скоурас Беббитт и Дон Элизабет Купер не могут сочетаться законным браком…

Спустя секунду церемония была завершена.

Довольно любопытно быть на свадьбе отцом невесты, когда мать невесты — уже не твоя жена.

Дон настояла на том, чтобы ее родители сидели вместе с ней за главным столом.

— Ты ведь сможешь держать себя в руках, папочка, правда? — спросила она. — Я хочу сказать, ты не против посидеть возле мамы часа два?

— Конечно, нет, — ответил Чейз.

Он не притворялся. Он — воспитанный человек, и Энни, несмотря на все ее недостатки — а их немало, — тоже воспитанная женщина. Уже пять лет, как они разведены. Раны зажили. Конечно, они с Энни смогут вежливо улыбаться друг другу и болтать в течение двух часов.

Но на самом деле все оказалось не так.

Он даже не предполагал этого… Энни стояла у алтаря, рядом с ним, невозможно молодая и… невероятно красивая в своем бледно-зеленом платье, с копной шелковистых кудряшек соломенного цвета, которые никогда ей не нравились и которые он так любил… Она шмыгала носом и ревела всю церемонию. Черт побери, и у него раза два перехватило горло. А когда священник начал нести всю эту чепуху о согласии и мире, у него даже было искушение обнять Энни и сказать, что все хорошо, что они не теряют дочь, а приобретают сына.

Только это неправда. Они теряли дочь, и это была вина Энни.

К тому моменту, когда они принимали поздравления, оказавшись притиснутыми друг к другу, как сиамские близнецы, он чувствовал себя львом, в лапу которого вонзилась заноза.

— Вы, двое, улыбайтесь, — прошипела Дон, и они подчинились, хотя улыбка Энни была такой же фальшивой, как и его.

По крайней мере в гостиницу они ехали на разных машинах. Но потом им пришлось сидеть рядом за столом.

Чейзу казалось, что улыбка примерзла к его лицу. По-видимому, со стороны это выглядело так же, потому что брови у Дон полезли вверх, когда она посмотрела на него.

Ничего, Купер, говорил он себе, держись. Ты же можешь завязать разговор с любым незнакомцем. Конечно, тебе удастся поддержать разговор с твоей бывшей женой.

Он посмотрел на Энни и прочистил горло.

— Ну, как поживаешь?

Энни повернула голову и взглянула на него.

— Извини, — вежливо проговорила она, — я не поняла. Ты со мной разговариваешь?

Чейз прищурился. А с кем же еще он разговаривает? С официантом, наливающим шампанское? Держи себя в руках, повторил Чейз.

— Да. Я спросил, как ты поживаешь.

— Очень хорошо, спасибо. А ты?

Очень хорошо, спасибо… Что за ханжеский тон!

— Не могу пожаловаться. — Он все улыбался и ждал, что Энни примет мяч. Она не сделала этого, и он снова нырнул в омут разговора: — Не знаю, говорила ли тебе Дон, что мы на днях заключили большой контракт.

— «Мы»? — переспросила Энни ледяным тоном.

— Ну, компания «Купер констракшн». Мы давно пытались получить этот заказ…

— Очень мило, — сказала Энни и отвернулась.

Чейз почувствовал, как кровь прилила к голове.

Вот тебе ответ на твою вежливость. Энни его не просто убила, она его похоронила — отвернувшись и глядя куда угодно, но только не на него.

Внезапно на ее лице появилась улыбка, на этот раз настоящая.

— Эй, привет, — мягким голосом воскликнула она, помахав рукой, и… какой-то клоун за соседним столиком помахал рукой ей в ответ.

— Что это за чудак? — вырвалось у Чейза.

Энни даже не взглянула в его сторону. Смотрела на чудака и улыбалась.

— Этот «чудак», — проговорила она, — Милтон Хофман. Профессор, преподает английскую литературу в университете.

Чейз наблюдал, как профессор поднялся и стал продвигаться к их столику. Высокий и тощий, в блестящем голубом саржевом костюме и в галстуке бабочкой, он был похож больше на мертвеца, чем на профессора.

«Чудак» тоже улыбался, направляясь к Энни, и именно эта улыбка, больше, чем что-либо другое, внезапно привела Чейза в ярость.

— Энни, — проговорил Хофман, — Энни, моя дорогая. — Та протянула ему руку, которую он взял в свою, бледную и пухлую, и поднес к губам. — Это было чудесное венчание.

— Спасибо, Милтон.

— Цветы были великолепны.

— Спасибо, Милтон.

— Музыка, украшения… все было чудесно.

— Спасибо, Милтон.

— И ты потрясающе выглядишь.

— Спасибо, Милтон, — ответил Чейз.

Оба повернулись к нему. Чейз улыбнулся, показав все свои зубы.

— А разве нет? — спросил он. — Разве она выглядит не потрясающе?

Глаза у Энни опасно загорелись, но Чейз не обратил на это внимания. Он наклонился к ней и обнял ее за плечи.

— Мне особенно нравится этот низкий вырез, детка, ты же знаешь. — И он ухмыльнулся Милтону. — Некоторые парни любят ножки, правда, Милти? Но я всегда…

— Чейз! — Краска залила лицо Энни.

Хофман моргнул своими темными и водянистыми за стеклами очков глазами.

— Вы, должно быть, муж Энни.

— Ты очень спешишь, Милти, я сам должен был тебе это сказать.

— Он мне не муж, — твердо произнесла Энни, выворачиваясь из его объятий. — Он мой бывший муж. И я его никогда больше не увижу. — Она одарила Хофмана солнечной улыбкой. — Надеюсь, ты надел туфли для танцев, Милтон, я собираюсь танцевать весь день.

Чейз ядовито улыбнулся.

— Ты слышишь, Милти? — Он радовался как дикарь, видя, что лицо Милтона становится все бледнее.

— Чейз, — сквозь зубы сказала Энни, — прекрати.

Чейз наклонился над столом.

— Наша Энни прекрасно танцует, но нужно следить, чтобы она не перебрала шампанского. Правда, детка?

Энни хватала воздух ртом, как выброшенная на берег рыба.

— Чейз, — проговорила она наконец задушенным шепотом.

— В чем дело? Ведь Милти — твой старый приятель? У нас не может быть от него секретов, детка.

— Перестань называть меня деткой. И перестань лгать. Я никогда в жизни не напивалась.

Губы Чейза скривились в ленивой плутовской усмешке.

— Ну ладно, милочка, не говори мне, что ты забыла тот вечер, когда мы познакомились.

— Предупреждаю тебя, Чейз!

— Я, тогда первокурсник, танцевал со своей девушкой на балу в ее школе, в День святого Валентина. И тут я замечаю нашу Энни, которая выходит из двери нетвердой походкой… держась за живот, как будто она только что съела десять килограммов зеленых яблок.

Энни повернулась к Милтону Хофману.

— Все было совсем не так. Парень, с которым у меня было свидание, испортил мне весь праздник. Откуда я знала…