В глазах Элли метались страх, отчаяние, робкая надежда, стыд — целая смесь чувств, ни одно из которых не могло придать ей уверенности в себе. Шерри вдруг поняла, что Элли прекрасно знает, как нелепо она выглядит. Знает — и мучается, потому что не умеет сама исправить собственные ошибки, а помогать ей никто не собирается, ни один человек, даже ее родная мать, даже младшая сестра! Бедная, нелепая, некрасивая невеста Элли, нелюбимая жена, нежеланная дочь… Одинокая.

Шерри сдавило горло. Одиночество — о, это слово она понимала очень хорошо. С самого детства — и всю жизнь. Но Шерри была, по крайней мере, красива. Это давало преимущества, которых у Элли нет и быть не могло.

Элли тревожным и ищущим взглядом обвела собравшихся. Потом криво улыбнулась и фальшиво засмеялась:

— Не слышу криков «Ура!» и «Горько!» Почему никто не приветствует новобрачных?

Лита Форд приподняла фужер с шампанским и заметила с нескрываемой иронией:

— Ты буквально ошеломила нас, дорогая! К тебе трудно привыкнуть. Ты — ослепительна. Что ж, господа, за новобрачных! За союз Фордов и Морганов! За моего сына Филипа и его блистательную жену! Ура?

Все стали судорожно чокаться, а потом Лита приблизилась к Элли и протянула ей фужер. Шерри подалась вперед. Ей же нельзя вино! Эта дуреха страдает аллергией!..

Элли смущенно попятилась от свекрови, напоминая испуганную слониху.

— Нет, боюсь, что… мне не стоит… Филип, дорогой…

Филип нервно вырвал свою руку.

— Не стоит ломаться, милая, здесь все свои. Мы же не собираемся напиться, мы просто пьем за наш брак.

— Но я…

Лита всунула фужер в руки оторопевшей невестке.

— Иначе брак будет несчастным, дорогая. Ну выпей же. Ничего страшного от бокала шампанского не случится.

Элли огляделась по сторонам, пышная грудь прерывисто вздымалась под парчовым платьем. Шерри с ужасом увидела, как в глазах новобрачной заблестели слезы…

Впрочем, она справилась с собой. Выпила залпом шампанское и со стуком поставила пустой фужер на стол. Мамаша Морган неодобрительно поджала губки. Элли хотела что-то сказать, но пузырьки шампанского просились наружу, и она едва удержала некрасивую отрыжку. В группе друзей жениха засмеялись. Элли нахмурилась и выдвинула вперед нижнюю челюсть, вновь становясь громогласной и наглой девахой, какой Шерри впервые увидела ее утром.

— Что ж, за счастливый брак я выпила, а теперь пошли за стол. Ваша очередь отдуваться. Давайте желайте нам с Филипом счастья и прочей дребедени, а мы станем мило улыбаться и раскланиваться. Где Софи? Энди, дружок, поухаживай за подружкой невесты. Софи не дуйся, обещаю, что не стану кидать в тебя букетом, так что замуж за Энди тебе выходить не придется.

Сестра новобрачной произнесла вполголоса, но вполне отчетливо:

— Да уж, не стоит. Ты ведь можешь и зашибить букетом-то…

Элли бросила на сестрицу свирепый взгляд, но та немедленно ответила ей милой улыбкой. Шерри бочком пробралась на свое место. М-да, ну и гадючник. Кстати, а где наш факир? Где Джо Ладлоу, черт бы его побрал?


Через полчаса примерно стало ясно, что вечер, скорее всего, закончится катастрофой. Шерри стискивала под столом кулаки и невпопад улыбалась окончательно разомлевшему старшему сыну кузины из Алабамы. Парень о чем-то спрашивал — Шерри кивала. Подливал вина — пила залпом, не ощущая ни вкуса, ни хмеля…

Что-то странное творилось на свадебном ужине. Словно сговорившись, и Форды, и Морганы то и дело подсовывали новобрачной шампанское и заставляли выпить за счастливую семейную жизнь. В результате на Элли уже было страшно смотреть — помада окончательно размазалась, нос распух, глаза слезились. Теперь она все время смеялась — визгливым истерическим смехом, а левой рукой судорожно комкала крахмальную салфетку.

Потом Элли уронила вилку, полезла за ней под стол и едва не свалилась со стула. Филип напряженно смотрел в сторону. Младшая сестра невесты залилась веселым смехом.

— До чего ж ты все-таки грациозна, сестричка! Счастье еще, что не упал весь стол. Помнишь, как на Рождество…

— ЗАТКНИСЬ!!! Слышишь, ты уже достала меня, Сэмми! На ТВОЕЙ свадьбе я никого не развлекала рассказами о том, как тебя стошнило на Пасху, потому что ты обожралась булочек с кремом!

Бессердечные близнецы немедленно покатились со смеху, а покрасневшая от гнева Саманта вскочила со стула, едва не опрокинув его.

— Прекрати! Ты ведешь себя, как пьяный матрос! О, я догадываюсь, кто научил тебя так разговаривать!..

Софи Сейерс со стуком отставила тарелку и язвительно поинтересовалась в полный голос:

— Элли, признайся, в детстве сестричке от тебя часто попадало? Видать, ее хорошенькая попка запомнила немало обид…

— Прекратите, мисс! Вы в приличном обществе!

— О да! Это видно невооруженным глазом. Элли, детка, позволь и мне сказать тост. Я хочу выпить за твоего жениха… пардон, уже за супруга. Дорогой Филип…

Филипа явственно передернуло, но он заставил себя светски улыбнуться и выжидающе уставился на Софи. Та поднялась, слегка качнувшись, и продолжила:

— …дорогой Филип, я благодарна тебе от всей души. Нет, не за нашу малютку Элли — как ты собираешься осчастливить ее, мне неведомо, да и неохота знать, — но за меня саму. Признаюсь вам, меня время от времени посещали грустные мысли…

Папаша Форд проблеял неприятным фальцетом:

— Мисс Сейерс, нас совершенно не волнуют ваши личные переживания, потрудитесь держать себя в рамках, здесь дети…

— …мысли о том, что, возможно, я погорячилась и зря отказалась от мужчин. Разве не классно выйти замуж за приятного мужичка, заниматься с ним любовью на законных основаниях, родить ему пару-тройку, как вы правильно заметили, детей? — Софи сделала большой глоток и посмотрела на покрасневшую и растерянную Элли в упор. — И вот сегодня, глядя на твоего мужа, Элли, я окончательно поняла: нет! Не классно. Лучше сдохнуть, лучше всю жизнь прожить в одиночестве, чем вот так, как ты, выйти неизвестно за что, повинуясь решению папаши-самодура. Прощай, Элли, и будь счастлива по мере возможности. Я бы рекомендовала для этого виски — и хороший вибратор.

С этими словами Софи залпом допила свой бокал и вышла, громко стуча тяжелыми башмаками, а за столом разразился ад кромешный.

Никто, конечно, не визжал и не кричал, но все говорили одновременно и очень разборчиво. Чаще и лучше других было слышно Литу Форд и сестричку Саманту. Шерри сидела, словно окаменев. Щеки у нее пылали, будто кто-то надавал ей пощечин. На Элли и Филипа она старалась не смотреть.

— …Кто додумался пустить эту страшную бабищу на свадьбу? Разве мало всех этих публикаций в таблоидах?!..

— …Элли всегда мне завидовала, а уж когда я вышла замуж в двадцать лет…

— …Предупредить охрану отеля…

— …Дал бы ей денег, а то завтра по милости моей непутевой дочки мы опять будем во всех газетах…

— …Я весила сто тридцать фунтов, а Элли — двести десять, вот вам и разница…

— …Бедняжка, мой мальчик! Я знала, что ничем хорошим это не кончится!..

— …Мужайся, друг, медовый месяц пролетит быстро…

— …Элли, дорогая, тебе стоит быть более разборчивой в выборе знакомых…

Шерри почувствовала, что сейчас завизжит. Она словно в тумане видела красное, распухшее лицо Элли, злые слезы в ее глазах… разъяренного, какого-то неестественно вытянувшегося Филипа рядом с ней…

И в этот момент распахнулись двери.

Ослепительный красавец блондин в безупречном фраке влетел в гостиную, пал на одно колено перед оторопевшей новобрачной и протянул ей огромный и шикарный букет из белых лилий и клематисов, украшенный метелками цветущего овса.

Что он делает?! — пронеслось в голове у Шерри. Ей же нельзя живые цветы, особенно цветущий овес, особенно лилии с их едкой пыльцой…

Элли просияла, вскочила и протянула к Джо Ладлоу руки.

— Джо! Как мило! Ты все-таки пришел!

Она судорожно схватила букет и прижала его к груди. Через пару секунд из глаз у Элли хлынули слезы, она раскашлялась, стала слепо шарить по столу в поисках салфетки… На пол полетели фужеры и рюмки, поехала скатерть. Шерри вскочила. До нее донесся презрительный голосок сестрицы Саманты:

— …Даже из собственной свадьбы ухитрилась сделать посмешище…

А потом Филип вдруг выкрикнул неестественно ломким, страдающим голосом:

— Господи, да уведите же ее кто-нибудь, помогите! Как же вам не стыдно…

Элли закрыла лицо руками и кинулась вон, за ней побежал Филип, за ним — Джо Ладлоу.

Шерри действовала четко и профессионально. Звонком вызвала невозмутимых официантов, проследила, чтобы в гостиной навели порядок, дала знак музыкантам, чтобы играли что-нибудь легкое, вышла в коридор и переговорила с охраной, послала Бетти разузнать о планах мисс Софи Сейерс — и лишь после этого поспешно направилась к номеру новобрачных Филипа и Элли Форд…

РАЗГОВОРЫ ПО ДУШАМ

Филип Форд сидел на краю обширного супружеского ложа, обхватив голову руками и тупо глядя на свои лакированные туфли. В ванной комнате шумела вода — там отмокала молодая жена Филипа Форда.

Он не был злым человеком. Возможно, сильные личности посчитали бы его тряпкой и маменькиным сынком — но сильные личности в окружении Филипа встречались редко.

Филип вырос в богатстве, был избалован, делать ничего особенно не умел, а что до принятия решений… кому нужны решения человека, от которого ничего не зависит?

Мать — блистательная Лита Форд — любила сына неистово и ревниво, искренне считала его возвышенной и артистической натурой, а потому с детства старалась оградить от любых сложностей. Поскольку характера Литы с лихвой хватило бы на пятерых приблизительно мужчин, папаша Форд с ней не спорил и сыном практически не интересовался. Тем неожиданнее стало непреклонное папино решение женить Филипа на Элли Морган.

Разумеется, они были знакомы. Мир финансовых воротил в каком-то смысле крайне узок. Филип и Элли были ровесниками, посещали одни и те же вечеринки и светские мероприятия, были представлены друг другу еще лет пятнадцать назад — но папино решение все равно произвело на Филипа эффект ведра холодной воды, опрокинутого за шиворот.

Первым делом он бросился искать защиты у матери — но Лита была истинной женой Форда и знала, когда надо отступить. Она успокоила сына заверениями, что брак этот станет сугубо техническим, что все дело в объединении капиталов, что жить с Элли долго и счастливо Филипу не придется и вообще — у них обоих достаточно денег, чтобы не надоедать друг другу и встречаться лишь на официальных семейных вечеринках.

С невестой Филип провел всего лишь несколько дней до свадьбы — и это не прибавило ему оптимизма. В основном потому, что Элли, оказывается, относилась к предстоящему событию вполне серьезно. Филип с легким ужасом начал понимать, что все сплетни о нетрадиционной ориентации его невесты были всего лишь сплетнями, и на самом деле эта здоровенная тетка вполне серьезно рассчитывает и на брачную ночь, и на медовый месяц, и на долгую счастливую жизнь с ним, Филипом.

То есть, наверное, не именно с ним — Филип идиотом не был и к себе относился вполне самокритично, а с ним, как с единственным мужчиной, за которого Элли удалось выйти замуж.

Он и так, мягко говоря, без энтузиазма ждал свадьбы, но сегодняшний вечер оказался чудовищным. Постыдным, мерзким, скандальным и…

Филип тихо застонал. Он сам не ожидал, что будет чувствовать себя так паршиво.

Дело даже не в том, что он ненавидит скандалы и внимание к своей персоне желтой прессы. Дело не в том, что ему осточертели сальные шуточки друзей. Дело не в том, что Элли похожа на отставного сержанта морской пехоты, и не в том, что развестись с ней ему позволят в лучшем случае через несколько лет…

Филипу было нестерпимо жаль Элли Морган.

Сам от природы некрасивый и неловкий, он очень хорошо знал, каково это — быть изгоем при внешнем благополучии. Отлично понимал, что все его друзья дружат не с ним, а с его именем и его кошельком. Отдавал себе отчет в том, что неспособен увлечь по-настоящему ни одну нормальную девушку.

Именно поэтому Филип прекрасно понимал, ЧТО чувствует Элли. И как ей сейчас хреново.

Кстати, аллергией он тоже страдал, в детстве. Лита совершила невозможное и вылечила его, но Филип на всю жизнь запомнил бесконечные сопли и приступы удушья, спровоцированные жалкой шоколадкой или веточкой цветущей ивы…

Он сидел и злился на весь свет, на отца, на старика Моргана, на себя, на Элли — и одновременно жалел ее, эту несчастную толстуху, которая сейчас ревет в ванной и с которой ему предстоит делить вот эту постель.

Внезапно Филип понял, что вода больше не шумит. Он оглянулся — Элли стояла в глубине комнаты, закутанная в белый купальный халат и оттого еще более огромная и бесформенная.

Волосы повисли мокрыми прядями вдоль щек, глаза опухли и покраснели, но антигистамины уже делали свое дело, и голос Элли звучал почти нормально. Только очень горько:

— Спасибо, Фил.

— За что?

— За то… что отнесся по-человечески.

— Я…

— Не надо. Я же не дебилка, Фил. Ну что, разве я была не права насчет отдельных номеров?

— Элли, дорогая…

— Не называй меня так. Ты ведь терпеть меня не можешь.

— Это неправда.

— Правда. Я толстая и страшная. У меня живот как желе и огромная задница. У меня целлюлит. Я храплю во сне.

— Элли, я ведь тоже не Брэд Питт…

— Не надо, Филип. Знаешь… ты меня удивил сегодня. Мне казалось, ты просто тихо ненавидишь меня, а ты помог.

— Они не имели права так себя вести.

Она подошла, тихо села рядом на край кровати. Некоторое время они молча сидели в темноте — растерянные, обиженные, некрасивые, никому на свете не нужные…

Потом Элли прерывисто вздохнула.

— Я буду спать в маленькой комнате. Ты иди. Скажи им там… что-нибудь.

— Хочешь, я останусь?

— Не надо. Мы будем судорожно искать тему для разговора, а в результате ничего не получится. Ты, знаешь что, позови ко мне, пожалуйста, ту девушку… Красивую такую, черненькую. Она сидела за столом. Шерри, кажется.

— Хорошо.

— Да, и если увидишь Джо…

— Он идиот. Какого черта он притащил эти цветы?!

— Он же не знал. Зато у меня были настоящие свадебные лилии…

В этих тихих словах было столько тоски, что у Филипа заболела голова. Он торопливо встал, пошел к двери, на пороге помедлил — и сказал с удивившим его самого жаром:

— Я никому не позволю оскорблять мою жену! Поняла, Элли?

— Да. Спасибо. Ты очень добр ко мне.

— Нет. Пока еще нет. Но я надеюсь, что все наладится. Ты правда в порядке?

— В полном. Иди.

— Элли… ты не пей, ладно?

— Не твое дело.

— Извини. Пока?

— Пока.

Филип осторожно притворил за собой дверь и, пройдя по коридору, повернул в небольшой холл перед лифтами.

С низенького диванчика ему навстречу поднялся раскрасневшийся и встревоженный Джо Ладлоу. Филипу показалось, что одна щека у него немного краснее другой, хотя, вероятно, просто освещение…

Внезапно Филип почувствовал, как в нем поднимается темная, горячая волна ненависти к этому красавчику. Он порывисто шагнул к Ладлоу…


За четверть часа до этого Шерилин Гейнс догнала Джо Ладлоу в холле второго этажа. Собственно, он никуда и не бежал, просто сидел и курил. Лицо у него было довольное и расслабленное. Шерри подошла к нему вплотную и прошипела:

— Ну, и что это значит? Ты же отлично знал, что у нее аллергия на живые цветы…

— Конечно. Но каков эффект? Красавец поклонник с живыми цветами у ног невесты — нате выкусите, все остальные! Да она сохранит этот миг в памяти до самой кончины.

— Ах, скотина…

— А как тебе сестричка? Блеск, правда?

— Что?!

— К тому же глупа как пробка. С Литой было проще. Ее я заинтриговал, намекнув на возможность спасения обожаемого сыночка из брачных цепей.

Шерри взялась за виски, отступила на шаг.

— Погоди… так ты заранее подстроил весь этот скандал?! Ты науськал на Элли Литу Форд и собственную ее сестрицу?

— Ну да. Я же говорил: работаем по контрасту…

— Ты сделал так, чтобы свадебный вечер этой несчастной закончился грандиозным скандалом, ты выставил ее на посмешище, ты ее опозорил — и явился в образе рыцаря в сияющих латах…

— Схватываешь на лету.

— А эта проклятая Софи? Ее ты тоже науськал?

— Нет, она действовала экспромтом. Впрочем, в ней я не сомневался. Труднее всего было подговорить Литу напоить Элли шампанским…

— Джо Ладлоу! Ты хоть понимаешь, что рисковал ее здоровьем? Не говоря уж о том, что это подло и мерзко…

— Шерилин Гейнс! Хочу напомнить, что я в данный момент нахожусь при исполнении. Мне поручили скрепить этот брак — я работаю над этим. Да, возможно, мои меры несколько крутоваты… но ты убедишься, что они действуют, и очень скоро. Каков жених, а? Кто бы ожидал?

— Прекрати! На Элли было жалко смотреть.

— Ты излишне трепетна, это вредно при нашей работе. На нее и в нормальном виде жалко смотреть, но, между прочим, я ее пожалел первым, ты тогда еще только фырчала и плевалась.

— А если она сейчас с собой покончит?

— Каким образом? Утопится в ванне? Не поместится. Повесится? Каната в номере не припасено. И вообще, девчонки обожают трепаться про самоубийство, но почти никогда не решаются всерьез…

Шерри ударила почти без замаха, но хлестко. Голова Джо мотнулась назад, а на лице расцвело выражение безбрежного удивления. Держась за щеку, он процедил:

— Эт-то что еще такое?

Шерри была спокойна, как мраморная статуя, хотя внутри у нее все кипело.

— Это — ответ на твои поцелуи. На ночи десятилетней давности. Это за цинизм и презрение. Это за Элли. И за меня.

— Шерри, ягодка моя…

— Пошел к черту, Ладлоу! Не смей ко мне приближаться. И не смей обговаривать со мной твои гнусные «тактические приемы»! Можете вместе с Китти засунуть их себе в задницу навроде перьев и изображать павлинов друг перед другом. Творцы семейного счастья! Интерпретаторы человеческих судеб! И не ври больше, что любишь людей. Не поверю.

Шерри повернулась и ушла, а Джо стоял и смотрел ей вслед. Потом сел на низкий диванчик, потер щеку… В шоколадных глазах разгоралось странное выражение. В этот момент хлопнула дверь, и по коридору застучали каблуки. Через мгновение в холле появился Филип Форд…


Он порывисто шагнул к Ладлоу и сгреб его за лацканы фрака. Делал это Филип Форд впервые в жизни.

Он тряс Ладлоу и придушенно шипел:

— Если еще раз… рядом с Элли… убью!

Потом он внезапно отпустил Джо, размахнулся и ударил его по лицу. Неловко, скорее шлепнул — но Джо схватился за щеку и отступил на шаг. Филипа неожиданно затрясло. Он с хрустом заломил пальцы и прошептал:

— Как вам не стыдно?! Ведь она же… она же человек!

И бросился прочь.

Джо Ладлоу держался за многострадальную щеку и не знал, плакать ему или смеяться.