Задания Китти он выполнял не часто, но всегда с удовольствием. Джо по натуре был немножко авантюрист, немножко актер, приключения манили его, но серьезная адвокатура не позволяет своим сынам шляться по дебрям Амазонки и спасать юных дев из лап туземцев. Задания Китти стали чем-то вроде ролевых игр, возможности на короткое время отвлечься от юридической рутины и выплеснуть свой актерский темперамент.

А так — с разводом или там с завещанием — всегда рады, заходите, как будете в Лондоне…

Джо изучил свое отражение в зеркале. Да, хорош, ничего не скажешь. Но что толку, если любимая женщина вчера ночью ясно дала понять, что не желает иметь с ним ничего общего?

В дверь постучали, и Джо со вздохом накинул на чресла полотенце. Соблазнить, что ли, горничную с горя?

Он открыл дверь — и полотенце немедленно упало с означенных чресел, а Шерри Гейнс, сегодня в строгом и деловом, ехидно заметила:

— А может, ты просто эксгибиционист, Ладлоу? Выскакиваешь из кустов по вечерам перед одинокими дамочками, распахиваешь плащик…

— А-у-взз-щщщ!

— Будь здоров.

— Я не чихал!

— Показалось, извини. Я пришла на переговоры. Мне в коридоре подождать, пока ты оденешься?

— Нет. То есть… в общем, заходи, я сейчас.

Джо ускакал в ванную, а Шерри прошла в номер и уселась на вчерашний стул. Почему-то у нее было прекрасное настроение, и на Джо злиться она больше не хотела. Смешно: Ладлоу смутился!

Он вышел из ванной в джинсах и темной футболке, несколько суетливо пригладил волосы.

— Вот… с добрым утром.

— Как спалось?

— Плохо. В смысле удобно, но одиноко.

— Это хорошо. Помучайся.

— Шерри, я…

— Слушай меня. Моя бы воля — в жизни к тебе не подошла бы, но обстоятельства требуют твоей помощи. Для начала скажи: ты правда психолог?

— Обижаешь, старушка. Диплом показать?

— Диплом мне уже показал Винс. Это ни о чем не говорит. Нам нужна профессиональная помощь.

— Нам?

— Нам. Главным образом — Элли Морган.

— О нет! Только не это!

— Прекрати. Ты не на сцене.

— Я умываю руки, Шерри. Сейчас позавтракаю и пойду к Китти. Она, возможно, будет гневаться…

— Не возможно, а точно.

— …даже бросит в меня чем-нибудь, но это уже не важно. Меня вчера и так уже по морде приложили два раза…

— Что ты врешь! В первый раз была подушка!

— А! Про нее я вообще забыл. Короче, бьют постоянно.

— Минуточку, а кто во второй раз?

— Молодой муж, кто же еще.

— Филип? Вот молодец! Тогда вообще все замечательно.

— Шерри, я понимаю, ты не можешь простить мне своего порушенного девичества, но что ж так-то злорадствовать…

— Дурак ты, Ладлоу. Я совершенно о другом. Вот послушай…

Она рассказывала, а Джо хмуро смотрел на ее губы. И на грудь. И на порхавшие в воздухе руки. И на волосы, рассыпавшиеся по плечам.

Если он останется, то можно просто сразу переезжать в душ. С утра встал под холодную воду — и порядочек.

— ДЖО!!!

— А? Напугала как…

— У тебя такое лицо стало, как будто ты прям сейчас впал в кому.

— А что, мысль. Все лучше, чем умереть от хронической эрекции…

— Ты о чем-нибудь другом способен думать?

— С тобой рядом — нет. Шучу, шучу. Так в чем дело?

— Ты совсем ничего не слышал?

— То, что Филип Форд — хороший человек, я понял. Собственно, еще вчера. Ты просто несколько бурно прореагировала, а так бы мы достигли консенсуса…

— Я пытаюсь объяснить тебе, что мы — Бет, Мими, Зена, Кэролайн и я — хотим попытаться за неделю слепить из Элли Морган другого человека. Всю техническую сторону мы продумали, уже даже начали воплощать, но нам нужна помощь психолога.

— Моя, что ли?

— Ну да. Только дело в том, что от прежнего сценария придется отказаться. Не надо ее очаровывать. И заставлять Филипа ревновать — не надо.

— А что надо?

— Настроить ее на позитивное отношение к себе самой, любимой. Помочь ей справиться с комплексами.

— За неделю? Милая, к психоаналитикам ходят годами — и то не всегда помогает…

— Я не дура, я прекрасно понимаю, что с ходу у нас ничего не выйдет. Попробовать-то можно?

— Ну… в принципе…

— Только перестань ерничать и изображать из себя донжуана. Поговори с ней по-человечески.

— Шерри, ты немножко не понимаешь специфики…

— Джо, послушай меня. Когда Китти нанимала тебя на эту работу, предполагалось, что Элли и слышать ничего не захочет о психологах и аутотренинге. Надо было действовать исподтишка. Сейчас все изменилось. Она сама согласилась выполнять все, что я скажу. В данный момент, например, она в тренажерном зале.

— Штангу поднимает?

— Нет, это невозможно… Джо Ладлоу, езжай уже в свой Лондон и оттачивай остроумие на клиентах.

— Все, молчу.

— Ты не молчи, ты ответь — согласен работать вместе с нами?

— Согласен. Попробуем. Шерри?

— Что?

— А тебе это зачем?

Шерри посмотрела на него с загадочной и чуть грустной улыбкой.

— Я отдаю долги, Джо. Только и всего.

И началась самая сумасшедшая и странная неделя в жизни Джо Ладлоу, сотрудников отеля «Изящный салон» и Элли Морган.

С утра молодая супруга шла в бассейн, потом на массаж, а потом уединялась в косметическом кабинете со странным существом неопределенного пола по имени Жози. Жозеф Сантуццо, один из лучших визажистов и стилистов Чикаго, гостивший в Сарасоте у родственников жены, взялся за дело с таким энтузиазмом, что Шерри сразу приободрилась. Сначала-то ей, честно сказать, показалось, что задача невыполнима…

Оказалось — вполне, вполне. Девочки, прекрасные феи, подошли к заданию ответственно.

Зена Фасо мучила несчастную Элли в тренажерном зале. Под ее жестким руководством Элли училась двигаться и танцевать. Никаких тренажеров — Зена признавала в качестве нагрузки только танец. В среду Шерри подсмотрела, как занимается их подопечная, и была потрясена до глубины души. Сопящая и пыхтящая Элли несомненно обладала чувством ритма, довольно уверенно и лихо исполняла махи ногами под музыку и вполне пристойно наклонялась за рассыпанными спичками.

И не жаловалась, вот что удивительно, хотя после первых двух дней интенсивных занятий все мышцы у нее должны были стонать от боли. Шерри смотрела на побелевшие закушенные губы и упрямый подбородок Элли Морган и восхищалась ею.

Мими плавно скользила по отелю, то и дело принимая в холле загадочные пакеты и свертки. Девушка получила в прошлом дизайнерское образование и вполне заслуженно считалась знатоком моды — что уж она там примеряла вместе с Элли, никто не знал, но в глазах новобрачной совершенно явственно зажегся какой-то новый огонек…

Жози… о, Жози и по жизни всегда слыл лучшим другом девушек. Жеманный, накрашенный, похожий на гея сорокалетний мужик на самом деле был истинным художником своего дела. Шерри к ним никогда не заглядывала, но прекрасно знала, что происходит за закрытыми дверями. В свое время Жозеф занимался и с нею. Шерри улыбалась, вспоминая…

Массаж лица и шеи, теплые обертывания, маски шоколадные, маски из водорослей, грязевой пилинг, стоун-терапия. Лечение волос маслами и вытяжками из трав. Щадящая завивка. Колорирование в четыре оттенка.

Мягкие муссы, душистые шампуни, расслабляющее гудение фена. Щелканье ножниц Жози, его неспешное мурлыканье под нос… Ни одного зеркала — непременное условие преображения клиентки. Она должна увидеть результат, а не процесс…

В четверг Жози поругался насмерть с Зеной Фасо, но отбил у нее Элли и заперся с ней аж на четыре часа. Шерри воспользовалась отдыхом и сбежала в бар, но там ее настиг Филип.

Он был мрачен и бледен, беспрестанно ломал пальцы, и Шерри не на шутку встревожилась.

— Филип? Что с вами? На вас прямо лица нет.

— Немудрено! Слушайте, это какой-то кошмар. Элли меня избегает. Мне кажется… у нее роман.

— С кем?

— С этим прощелыгой из Лондона.

— С мистером Ладлоу? Уверяю вас, нет. Он адвокат, приехал в Сарасоту по делам. Мисс Шарк прибегает к его услугам — только и всего. Мне показалось, он старается не мешать вам после того вечера…

— Я ясно дал ему понять, чтобы он не подходил к моей жене, но… мне кажется, они встречаются тайно!

— Глупости.

— Нет, не глупости. Она изменилась, Элли. Я ее не узнаю. Правда, мы редко видимся, в основном желаем друг другу доброго утра и доброй ночи, но… что-то в походке. В том, как она говорит по телефону.

— Да что же?

— Она стала более… женственной!

Мысленно Шерри Гейнс издала победный вопль и сплясала ритуальный танец.

— Филип, хотите совет? Отдыхайте и наслаждайтесь. Смотрите фильмы, обедайте, съездите на экскурсию… расслабьтесь.

— Ничего себе — расслабьтесь! Я понимаю, все это одна сплошная фикция, но ведь формально мы молодожены! У нас медовый месяц — а я практически не вижусь с молодой женой.

Шерри прищурилась.

— А разве вы ХОТИТЕ с нею видеться?

— В каком смысле? Разумеется, ведь это просто неприлично…

— К черту приличия. Вы, Филип Форд, хотите проводить время со своей женой?

— Я… ну… да, наверное…

— А она об этом не знает! Она уверена, что вы ее терпеть не можете, что вам неприятно быть с нею, смотреть на нее, выходить с ней на люди. Она прячется от вас, Филип, стараясь оказать вам услугу. Вы были к ней добры на том кошмарном ужине — она пытается быть благодарной, избавляя вас от себя.

— Боже, какая ерунда… Дурочка несчастная, что она выдумала. Шерри! Вы должны мне помочь!

— Всегда пожалуйста. Девиз нашего отеля…

— К черту отель! Вы — единственный человек, единственная женщина, с которой я могу поговорить, не стесняясь и не потея. Что очень, между прочим, странно, потому что вы красавица, а я красавиц всю жизнь боялся, как огня…

— Филип, послушайте меня. Девиз отеля здесь ни при чем, вы и Элли действительно мне симпатичны, и я буду рада помочь. Но не могу же я сама лезть в ваши дела? Если хотите мне довериться — я польщена и постараюсь сделать все, что в моих силах.

— Спасибо! Спасибо… тут вот какое дело… Шерри, расскажите мне, как за вами, женщинами, ухаживают?..

Через полтора часа Филип отпустил Шерри на волю и куда-то уехал, а она потащилась к себе в номер, вымотанная до предела.

Впервые за десять лет Шерилин Гейнс так плотно и глубоко увязла в чужой жизни, так искренне сочувствовала, так конкретно помогала… Все эти годы она училась совершенно другому — быть холодной и отстраненной, одинаково ровной со всеми, не приближаясь ни к кому настолько, чтобы хоть на миг разделить чьи-то сомнения, чью-то боль… Позволить кому-то почувствовать свои сомнения и боль…

Ей казалось, это хорошо. Так лучше, удобнее, с этим проще жить. Никаких привязанностей, никаких сильных чувств. Тяжело пережив разрыв с Джо, она замкнулась в себе, словно Спящая красавица в ожидании чуда, способного пробудить ее к жизни. И чудо пришло — в образе толстой и несуразной, несчастной Элли Морган и ее бестолкового молодого мужа. Помогая двум этим неловким, не умеющим любить людям, Шерри вдруг ощутила, что живет, что все еще молода, что готова любить…

Нет, не так. Она никогда и не переставала любить его, Джо Ладлоу. С самого первого дня — и до дня сегодняшнего.

Шерри с ужасом почувствовала, как по щекам заструились слезы. Она пыталась успокоиться, вытереть их, но слезы все текли и текли, словно в груди растаял какой-то громадный кусок льда, словно рухнули крепости и бастионы, которые она так старательно строила в своей душе на протяжении десяти лет…

Она почти ползла, держась руками за стенку, тихонько поскуливая и всхлипывая. Счастье еще, что на третьем этаже никого не встретишь — середина дня, постояльцы на экскурсиях, персонал на работе.

И, конечно, она просто перепутала двери, потому что думала сейчас про этого дурака Ладлоу — вот и открыла чужую дверь…

Джо как раз собирался выпить чего-нибудь крепкого и неразбавленного, принять душ и пойти прогуляться. Эти четыре дня ему пришлось жить слишком бурной и насыщенной — в профессиональном смысле — жизнью.

Он действительно был профессиональным психологом, но за работу эту брался редко, предпочитая использовать профессиональные навыки в заданиях Китти Шарк или в особо запутанных судебных делах. Здесь же, с Элли Морган, пришлось работать всерьез, как учили, а это не так легко, как думают дилетанты. Мало того что они были вынуждены прятаться по всему отелю, чтобы Филип их не застукал — Элли честно выполняла обещание, данное Шерри, и шла на контакт открыто и охотно. В течение четырех дней она выплеснула на Джо массу своих детских и юношеских обид, комплексов, страхов, в результате он мог гордиться собой — успехи были налицо. Но чего это стоило самому Джо, не знал никто.

Когда вы выбрасываете мусор, у вас в доме становится чисто и свежо, но каково мусорщику? Ведь ему еще предстоит везти весь ваш мусор на помойку… Психолог — тот же мусорщик. Вы выливаете на него ведра своих сомнений, страхов и бед, уходите, просветленно улыбаясь, навстречу новой жизни, а он остается посреди гор душевного мусора. Надолго. Один.

Разумеется, его учили закрываться и освобождаться, без этого все психологи оканчивали бы свою карьеру в тихой комнате, обитой войлоком. Однако Элли Морган требовался ускоренный курс — и настоящее, искреннее сопереживание. Это, знаете ли, выматывает.

Джо налил себе виски и пошел к двери, чтобы запереть ее на ключ. Хватит с него визитов на ближайшие два часа! Нету дома никого!

Когда он протянул руку к ключу, дверь открылась, и на руки Джо буквально упала Шерри Гейнс, зареванная и тихо подвывающая из последних, судя по всему, сил.

«НА СВЕТЕ СТО ДОРОГ, НО ЛИШЬ ОДНА — ТВОЯ…»

Он вдруг перепугался до дрожи в руках, до похолодения всех конечностей. Подхватил ее на руки, внес в комнату, суетливо обежал по периметру — и опустил в кресло, торопливо сунул в холодные, дрожащие руки бокал с виски, сам упал перед Шерри на колени и стал заглядывать ей в глаза.

— Что?! Что случилось?! Шерри, девочка моя, кто тебя обидел? Господи, да что ж это… тебя ударили? Оскорбил кто-то? Скажи кто, я убью его! Я прямо сейчас пойду и придушу этого идиота. Или идиотку, мне все равно. Шерри… ну не молчи ты! Вернее молчи, не реви. Что случилось?

— Джо… я… я сама… Джо-о-о-а-а-а!!!

— Ой батюшки, как там надо-то… пощечину дать… водой побрызгать…

— Не на-а-ада-а-а!!!

— Шерри, ну перестань! Я здесь, я вот он, хочешь — стукни меня, тебе легче будет. Набери воздуху и скажи самое главное…

— Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!!!

Джо не удержался и сел на пол, глядя на Шерри совершенно безумными глазами. А она внезапно перестала плакать, вытерла нос и глаза сначала одним рукавом, потом другим и выпалила:

— Я сама себя обидела, понял?! Я! Сама! Десять лет кормила свою обиду, собственной кровью кормила. Лелеяла ее. Сама себя убедила, что весь мир против меня, а мужики — сволочи. Отец умер — я даже на похороны не поехала. Тебя всю жизнь проклинала.

— Шерри, ты что сейчас сказала?

— И врала, понимаешь, врала всю жизнь самой себе. Потому что если и было в моей жизни что хорошее — так это ты! Те ночи. Те разговоры. Тот смех. Руки твои — они же снятся мне каждую ночь, Джо! Все эти десять лет.

— Что. Ты. Сказала.

— Я люблю тебя, идиот, вот что я сказала. Я тогда это сказала, и сейчас ничего не изменилось. Я люблю тебя. Я больше никого и ничего не хочу, только тебя. Быть с тобой. Жить с тобой. Дышать, спать, смеяться, плакать — только с тобой. А без тебя — незачем. Не получается. Без тебя — только тело. Ходит, руками берет, ртом ест, глазами… хлопает.

— Шерри…

— Пожалуйста, не говори ничего, ладно? Просто молча возьми меня. Не лги, слов красивых не говори — просто подари мне себя. Один раз. И я уйду.

— Я тебе уйду!!!

Он вскочил, сдернул ее с кресла, прижал к себе, зарылся лицом в черные блестящие локоны. Из широкой груди вырвался стон.

— Шерри, девочка ты моя ненаглядная… Огненная моя девочка. Что ж так долго, Шерри?..

Тьма взрывается золотыми искрами, и в призрачном свете — радуга на все небо.

Ангелы близко, вот они, сидят на облачках, улыбаются одобрительно. У всех — твое лицо.

Кровь — на двоих, дыхание — на двоих, тело — на двоих.

Больше нет одиночества. Есть двое. Ты и я.

Вверх-вниз, вверх-вниз, качели раскачиваются, сердце выпрыгивает из груди, кровь бьется в жилах, ей тесно, ей жарко, ей мало одного тела.

На качелях — мы с тобой. Под нами бездна, над нами небо, вокруг — бесконечность. Время стало Вечностью, Жизнь — Памятью, Смерть — Сказкой. В сказке всегда страшно, но кончается все хорошо.

У нас с тобой все всегда будет хорошо. У нас с тобой только начинается — Жизнь. А то, что было, — так, сон плохой. Как в детстве — вскрикнешь, проснешься и успокоишься.

Не отпускай меня, слышишь? Не отпускай никогда. Без тебя нельзя жить. Быть. Незачем.

И не то чтобы я умру без тебя, просто жить я могу только — с тобой.

Не отпускай.

Я люблю тебя.

На смятых простынях — сплетение тел. Смугло-золотистая кожа мужчины кажется темной рядом с алебастровой белизны кожей женщины. Его руки запутались в буре черных волос.

Губы к губам, грудь к груди. Руки ласкают, сжимают, гладят, впиваются. Губы — целуют, пьют, скользят.

Раз за разом бешенство страсти возносит этих двоих на вершины, за которыми уже точно — только ангелы и звезды, а потом обрушивает в теплую пропасть без дна, но этим двоим все мало.

Они нагоняют упущенное за десять лет.

Десять лет — без возможности обнять, поцеловать, зарыться лицом, ощутить податливую и желанную мягкость, восхититься совершенством лежащего в твоих объятиях тела. Десять лет просыпаться поодиночке. Засыпать поодиночке. Десять лет пить кофе по утрам — не вместе. Не смеяться, не ссориться, не уходить из дома, не мириться, не дарить цветы, не капризничать, не ездить по воскресеньям за город, не бродить под звездами, не прижиматься ухом к большому теплому животу, не шептать восторженно «Толкается…», не… не… не…

Десять лет.

Они отдавали долги, накопившиеся за десять лет.

За окнами стало лилово и свежо. Прямо в открытое окно светила одна, самая первая звезда. Яркая и бестактная.

Джо лежал и медленно умирал от счастья. Прямо на нем лежала Шерри. Лица ее он не видел, но знал, что она не спит — ресницы щекочут — и улыбается. Кожей чувствовал.

Это было прекрасно — лежать вдвоем на разоренной постели и не хотеть шевелиться.

Шерри улыбалась собственным ощущениям. Она чувствовала Джо всем телом, она словно растворилась в нем, стала облачком, прильнувшим к нагревшейся за день скале…

— Джо…

— Что?

— Я люблю тебя, я говорила?

— Нет еще.

— Врешь. Говорила. И еще скажу.

— Вот я люблю — это да!

— Правда?

— Дурочка…