Сандра Мэй

Забудьте слово страсть

Пролог

Вечер пятницы накрывает большой город, и из всех офисов, из небоскребов и стеклянно-металлических зданий высыпает разнообразный и в то же время неуловимо похожий люд. Иногда их называют клерками, иногда — офисным планктоном, иногда белыми воротничками, но суть от этого не меняется. Все это довольно молодые люди, им от двадцати до тридцати пяти. Костюмы — хорошие, в разной степени дорогие, но одинаково строгие. Машины — крутые, очень крутые и наикрутейшие, согласно окладу и личному пониманию красоты.

Всю неделю эти люди ведут очень напряженный и здоровый образ жизни: они делают пробежки, потом пьют кофе без кофеина, потом интенсивно работают в офисе, в обед едят гамбургеры без холестерина (еще никто не выяснил, как такое сочетание возможно), потом опять работают, потом разъезжаются по домам, где позволяют себе пиво без алкоголя (это тоже загадка, но вкус вполне пивной).

И только в пятницу, в великую пятницу, когда впереди уик-энд, эти труженики, эти муравьи-работяги позволяют себе расслабиться и устремляются в бары и клубы, где их ждут стриптизерши, сигареты, виски с содовой, пиво (нормальное, человеческое) и полная потеря человеческого облика — если повезет.

И клубятся сизые клубы дыма под сводами темноватого и душноватого клуба…

Так или примерно так должен был бы думать Филип Марч, если бы Филип Марч был поэтом, но поэтом он не был, а был одним из тех, кто в пятницу… (смотри выше).

В данный момент Филип Марч сидел за столиком в заведении «Пегги Сью вышла замуж» и лениво аплодировал Сью и Питу, которые отплясывали джигу на стойке бара. Пит был исконным шотландцем, а Сью старалась для Филипа. Очень жаль, но бедной девочке не светит. Славной памяти Эд Фарбер, на чье место три года назад взяли молодого и обалдевшего от такой удачи Филипа Марча, завещал ему кактус по имени Люси Даймонд и бессмертное правило: «Никогда не трахайся там, где работаешь, малыш. Чревато».

Эда Фарбера уволили с треском, хотя он входил в когорту топ-менеджеров, за бурный и откровенный роман с одной из сотрудниц. Сотрудницу, кстати, тоже уволили, но ее имени история не сохранила. Или сохранила, но не наша история, а другая. Словом, Филип Марч вот уже третий год занимал должность начальника отдела продаж и собирался оставаться на этой должности еще некоторое время, так что бедной Сью из отдела логистики ничего не светит.

Филип перевел взгляд на брюнетку с кровавым ртом, сидевшую возле самого выхода. Не исключено, что это обычная шлюха, но класс чувствуется. Сюда абы кого не пускают.

Алкоголь плавал в голове мутноватыми волнами. Можно познакомиться с брюнеткой и закончить этот вечер гимнастическими упражнениями. Можно и не знакомиться. Количество выпитого тянет одновременно и ко сну, и на подвиги. Да, еще нельзя превышать скорость, потому что фараоны вряд ли обнаружат следы крови в его алкоголе… Старая шутка.

Филип поднялся, помахал сослуживцам рукой и направился к выходу. У самого столика брюнетки его шатнуло. Судьба. Кисмет. Фатум. Короче, придется знакомиться.

Из клуба они вышли вместе, провожаемые тоскливым взглядом бедной Сью. Брюнетку звали Одри, и машина Филипа явно произвела на нее впечатление. Впрочем, буквально через несколько минут впечатление это было сильно подпорчено — разумеется, он не удержался и превысил скорость, так что на шоссе он выехали колонной: «лексус» Филипа и две патрульные машины. Алкоголь — плохой советчик, и потому Филип совершил обычную ошибку всех подвыпивших водителей. Он решил удрать.

И ничего не получилось. Машину прижали к обочине, Одри надула губки и стала застегивать шубку, готовясь сообщить стражам порядка, что парня этого знать не знает и он просто подвозил ее…

Никто Филипа из машины не выволакивал и к подозрительным запахам интереса не проявлял. Пожилой офицер коснулся двумя пальцами виска и негромко спросил:

— Мистер Филип Марч, я полагаю?

— Д-да… виноват… это впервые… просто на работе сегодня небольшой праздник…

— У меня плохие новости для вас, сэр. Это касается вашего брата и его жены…

Через пару минут Филип Марч протрезвел неотвратимо и навсегда.

Тревор Марч и его жена Жанет разбились в своей машине два часа назад на скоростном шоссе в результате лобового столкновения с грузовиком.

Филип поднял глаза на полицейского.

— А Джонни? Что с Джонни, офицер?!

— Кто это?

— Это их сын… мой племянник… Джон Марч. Ему четыре года…

— В машине находились только ваш брат и его жена. Еще раз примите мои соболезнования. Вам не стоит садиться за руль в таком состоянии. Мы вас отвезем.

Дальнейшее Филип помнил очень плохо. В голове крутилось только одно: нужно немедленно найти Джонни…

1

Счета за электричество… за газ… за горячую воду… счет из магазина детской одежды… повестка в суд от Мымры… К черту всю эту макулатуру. В корзину.

Надо постирать и развесить вещи, потом почитать про эту несчастную кашу — ну должна же она когда-то получиться? Еще надо проползти в детскую и собрать игрушки на ковре, потому что этот поросенок наверняка все разбросал, а в прошлый раз из-за этого Филип чуть не заработал сотрясение мозга и множественные переломы конечностей, споткнувшись о мячик и удачно наступив после этого на пирамидку…

Как эти великие женщины — матери-одиночки — ухитряются растить своих детей? Памятник им всем и большое пособие. Пожизненное. Главное, как они все успевают и ухитряются выглядеть при этом сногсшибательно? Ну не все, конечно…

Из детской донесся сонный всхлип — и Филип Марч на лету поймал падавшую кастрюльку. На усталом небритом лице на мгновение отразились грусть и нежность. Джонни-поросенок, Джонни-егоза, Джонни-малыш… Его племянник. Его единственный родственник в этом большом и неласковом мире.

В тот страшный вечер Тревор и Жанет отправились в гости к друзьям. Джонни было решено не брать, оставить дома с няней. В девять вечера негодующая няня уложила мальчика спать и ушла, бормоча себе под нос, что таких беспечных родителей нужно лишать родительских прав и что она лично не собирается сидеть здесь всю ночь, у нее и свои дела есть… Уже ближе к полуночи ей позвонили из полиции и сообщили о случившемся, и она помчалась обратно, потому что в глубине души была неплохой женщиной, просто немного вредной. В квартире Марчей ее встретили полицейские, зареванный Джонни и разъяренный молодой человек, очень похожий на Тревора Марча. Этот молодой человек сказал ей такое… такое… Одним словом, подобные выражения недопустимы! Даже в сложившейся ситуации.

Няня была педантичным человеком старой закалки и считала, что порок следует искоренять беспощадно. Через неделю после похорон четы Марч она подала в суд на мистера Филипа Марча — за оскорбление чести и достоинства и нанесение морального ущерба.

Если честно, Филип плохо помнил те дни. Главным был Джонни — без конца плачущий, перепуганный маленький мальчик, разом потерявший и отца, и мать. На всем белом свете у него остался только один близкий человек — Фил, его дядя Филип.

Разумеется, департамент опеки собирался отправить Джонни в приют. Разумеется, Филип это не позволил. Он заставил себя собраться, он подключил юристов собственной фирмы — и вскоре стал официальным опекуном малыша Джонни.

А еще через неделю — Филип в это время сидел дома, взяв отгулы на работе — грянул гром.

Проще говоря, его уволили. Основная формулировка — использование активов фирмы в личных целях. Это про юристов, которых Филип отвлекал от основных обязанностей, пользуясь своим служебным положением. Была и еще одна причина, негласная: никому не нужен топ-менеджер, воспитывающий маленького ребенка в одиночку и не желающий пользоваться даже услугами детского сада.

Какой сад — если Джонни почти перестал разговаривать, все время плакал и держался за Филипа своими ручонками так крепко, что на коже оставались синяки?!

Больше всего на свете Филип Марч ненавидел оправдываться, особенно когда знал, что прав.

Он просто хлопнул дверью, утешая себя тем, что денег ему на первое время хватит, а потом — потом будет видно. Джонни он не отдаст! Ни в приют, ни в детский сад!

Деньги закончились на удивление быстро. В смысле БОЛЬШИЕ деньги. К счастью, Филип умел рассчитывать свой бюджет, хотя и выяснилось, что маленький ребенок — это довольно большие траты.

«Лексус» был продан, вслед за ним ушла и роскошная холостяцкая квартира в пентхаусе. После выплаты по всем долгам покойного Тревора Филип и Джонни переехали в небольшую, но уютную квартирку на Манхэттене, на подземной стоянке поселился бодрый, хотя и пожилой «форд» с большим багажником и специальным детским сиденьем, а сам Филип записался на курсы матерей-одиночек. Где и выяснил, что матери-одиночки — потрясающие тетки, все успевающие и умеющие, да еще и симпатичные, а бывшему топ-менеджеру до них, как до звезды.

Все валилось из рук, каша оставалась кулинарной загадкой, стиральная машина работала круглые сутки, пожирая киловатты, а Филип Марч позабыл о дорогих костюмах, плотно и уютно обосновавшись в потертых джинсах с дырами на коленках и застиранных майках без рукавов. Трехдневная щетина стала частью нового имиджа, только вот Филип рассмеялся бы в лицо тому, кто сказал бы ему об этом. Он банально не успевал бриться каждый день, вот и все…

Телефонный звонок заставил Филипа подпрыгнуть и уронить-таки многострадальную кастрюльку. В последние несколько месяцев ему мало кто звонил. Только адвокат Мымры — но исключительно в рабочее время. Мымра — та самая няня, которая оставила малыша одного в квартире, за что и была виртуозно обругана Филипом, — не оставляла своего намерения слупить с него за моральный ущерб, а Филип из принципа не собирался сдаваться. Таких нянь надо с моста сбрасывать, а не отступного им давать!

Друзья резко рассосались. Да и какие друзья — так, сослуживцы. Общих интересов вне работы у них никогда не было, так что все ограничились в разной степени формальными словами соболезнования и единодушным выражением удивления: как это Фил решил взвалить на себя такую обузу? Поначалу он едва не впал в ярость, а потом вдруг понял, что это глупо и никому не принесет пользы. Он просто прекратил общаться с этими людьми.

На часах половина одиннадцатого. Однако!

Голос в трубке валил наповал. Обволакивал и душил в объятиях. Заставлял выпрямиться и подобрать живот… но одновременно как бы и согнуться в вежливом полупоклоне.

В голосе была легкая хрипотца, нежная раскатистость, бархатистая томность — а под всем этим стальные нотки клинка, ударяющегося о металл.

Да, еще этот голос был женским.

— Могу я говорить с мистером Филиппом Марчем?

— А… мня… д-да… Да, конечно, это я. Филип Марч у телефона.

— Добрый… вечер, мистер Марч. Меня зовут Шарлотта Артуа. О, простите, я перезвоню через пять минут. Важный звонок по другой линии.

Филип прислонился к плите — и чуть не заорал, обжегшись о раскаленную конфорку.

Тревор Марч познакомился с очаровательной Жанет на первом курсе университета. Их роман вспыхнул стремительно и жарко, перерос в настоящую страсть, и потому весной Жанет отправилась на родину, во Францию, чтобы сообщить о своем предстоящем браке.

Тревор места себе не находил в отсутствие любимой, переехал жить к младшему брату (Тревору было двадцать пять, Филипу — двадцать два) и ночи напролет не давал тому спать, рассказывая про свою ненаглядную, в основном стихами. Тревор был поэтом и музыкантом, в университете получал совершенно непрактичную специальность искусствоведа и знатока средневековой литературы.

Вконец измотанный неугомонным братцем Филип довольно ехидно поинтересовался, почему же это ненаглядная невеста боится показывать жениха своим родным, и получил печальный ответ Тревора:

— Видишь ли, она немножечко сильно от них зависит. Ей всего двадцать, и они могут не разрешить ей выйти за меня…

— Почему? Ты на редкость благообразен, я бы так сказал. Даже для французов.

Тревор сделался еще грустнее.

— Ты хоть знаешь, какая у нее фамилия?

— Де Голль?

— Это было бы прекрасно. Генерал был настоящим республиканцем. Нет, Жанет — Артуа.

— Ну и что?

— Темнота! Артуа — это древнейший аристократический род Франции. Ее предки сражались бок о бок с Карлом Великим.

— Прости-прости, историк у нас ты, я больше по компьютерам… И что дальше? Насколько помню историю я, французы довольно лихо обошлись со своей аристократией. Поотрубали головы всем своим графам и герцогам…

— Они сами не слишком любят этот период своей истории. Кроме того, ты говоришь глупости. Кровь есть кровь.

— О да! Только это и удерживает меня от того, чтобы придушить тебя подушкой и нормально выспаться. Так что Жанет?

— Она принадлежит к старинному роду. Графы Артуа всегда были не только аристократами, но и видными общественными деятелями. Нынешнее семейство… ну, скажем так, они очень горды, очень знатны и очень богаты.

— Ай! Мезальянс?

— Он. То есть это Жанет боится, что они так подумают и не разрешат ей выходить за меня. Мне-то их титулы до лампочки.

Филип неожиданно заинтересовался:

— Не скажи! А ты будешь графом, если на ней женишься?

— Я женюсь на ней в любом случае, Фил. И она будет носить нашу фамилию. И наш ребенок тоже.

— Какой ребенок?

— Ну будет же у нас ребенок? Думаю, тянуть не стоит.

Они разом замолчали в темноте, вспоминая одно и то же…

Отец и мать были учеными. Отец — геолог, мама — метеоролог. Всю свою жизнь — преимущественно — они провели в непролазных и девственных районах Латинской Америки, исследуя самое сердце сельвы. Причем мама работала на горных метеостанциях, а отец бродил по джунглям. Бабушка Мэри ехидно удивлялась, и как это они ухитрились сварганить двоих детей да еще успеть родить их не в лесу, а в Нью-Йорке?

Тревору было шесть, Филипу — три, когда отец пропал без вести. Через полгода мама погибла при сходе лавины, накрывшей ее станцию в течение нескольких мгновений. Еще пять лет братья прожили с бабушкой Мэри, а потом она умерла, потому что у нее была астма.

Мальчики Марч оказались в приюте. К счастью, их не разлучили, как это бывает, и они выросли вместе, отчаянно цепляясь друг за друга и практически не разлучаясь.

Они были круглыми сиротами — но при этом хорошо помнили, что такое настоящий Дом. Настоящая Семья. Настоящая Любовь. Эта память не дала им сломаться, вывела их на нужную дорогу, однако и теперь, будучи взрослыми и самостоятельными людьми, они неистово любили друг друга и мечтали о том времени, когда у каждого из них — и у обоих вместе — снова будет большая, Настоящая Семья. Настоящий Дом. Настоящая Любовь…

Жанет вернулась через неделю, бледная заплаканная, но какая-то… решительная. Филипа призвали на маленький семейный совет где и выяснилось: графья категорически против брака девушки с Тревором, грозятся, что проклянут и лишат наследства, но это совершенно неважно, потому что с Францией покончено навсегда. Пункт второй: через восемь месяцев Филип станет дядей, а Тревор — Тревор станет отцом, разумеется. Пункт третий: надо решить прямо сейчас, станет ли Тревор при этом еще и мужем.

Вместо ответа на третий пункт Тревор подхватил Жанет на руки, а Филип исполнил вокруг них зажигательный индейский танец. Через месяц сыграли веселую студенческую свадьбу. А в свадебное путешествие поехали втроем, в Большой Каньон.

Филип никогда не отделял себя от Тревора и Жанет. Они были единой семьей. И маленького Джонни он взял на руки вторым после папы Тревора. И крестным отцом ему стал не потому, что Жанет и Тревор ПОПРОСИЛИ. Просто — как же могло быть иначе?

Джонни был его родным человечком. Джонни любил его. А Филип — Филип обожал своего племянника.

Вот жаль только, так и не удосужился научиться полезным навыкам у Жанет. В смысле — постирать, покормить. Кашу сварить!

Французские родственники никогда больше не упоминались. Собственно, Филип вообще нашел их адрес и телефон случайно, уже после похорон, когда, оглушенный болью, паковал вещи для переезда. Тогда ему показалось, что это будет как-то не по-человечески, если они даже не узнают о том, что их дочь, сестра и племянница погибла…

И вот теперь этот звонок. Шарлотта Артуа. Насколько он помнил, это старшая сестрица Жанет, глава семейного бизнеса.

Бессердечная и холодная, как Снежная королева.

Чего бы она ни хотела теперь, уже слишком поздно.

Звонок вновь расколол тишину.

— Мистер Марч? Это снова Шарлотта Артуа. Я хотела поблагодарить вас за то, что сообщили о смерти Жанет.

Филип едва не укусил трубку. Как она ухитряется? Произнести все это абсолютно ровным голосом, лишенным всяческих эмоций! Так благодарят случайного прохожего, указавшего дорогу. У этой бабы в жилах не кровь, а вода со льдом. Филип откашлялся.

— Я понимаю, что это не мое дело… вы не общались с сестрой почти пять лет, но мне показалось, что я должен это сделать.

Он изо всех сил старался, чтобы его голос звучал столь же холодно, но получалось плохо. В отличие от Снежной королевы.

— Вы правы во всем. И дело не ваше, и сообщить нужно. Перейдем к следующему пункту. Вы написали, что Жанет родила сына. Сколько ему лет?

— Четыре… и еще немножечко.

— Как его зовут?

— Джон… мы его называем Джонни… Называли…

— Где он живет теперь? Кто о нем пока заботится?

— Он живет со мной, и это вовсе не «пока». Он останется со мной навсегда.

Филип сам удивился своей резкости. Но главным чувством, охватившим его, была нарастающая тревога. С какого перепугу эта ведьма интересуется судьбой Джонни? Если она собирается предложить деньги — о нет. Филип Марч вполне способен прокормить племянника сам, тем более что от Артуа он и цента не возьмет. Или что там у них, сантимы? Франки?

Они считали Тревора недостойным мужем для Жанет Артуа. Они отказались от Жанет. Даже сейчас эта холодная и злая баба говорит о «ребенке Жанет» так, словно та родила его неизвестно от кого, будучи не замужем!

Артуа были обычными напыщенными богачами. Филип посмотрел сведения в Сети — виноградники, винные погреба, марочные вина и шампанское. Деньги для таких ничего не значат — и значат все.

— Мадам Артуа!

— Мисс, если вы не против. Или мадемуазель.

— Тогда мисс. Мисс Артуа! Не волнуйтесь о судьбе Джонни, как не делали этого все предыдущие годы. Я воспитаю его, как собственного сына.

— Да нет, мистер Марч, это вы не волнуйтесь. Я не могу допустить, чтобы мальчик вырос в ущербной семье. Он из рода Артуа, да еще и единственный наследник по мужской линии. Он вырастет в НАШЕЙ семье.

Филип со свистом втянул воздух сквозь зубы.

— Что?! И вы полагаете, я его вам отдам? Чужой тетке из другой страны? Я вообще вас не знаю, а вы, вы даже не подозревали о существовании Джонни, вам и на вашу сестру было плевать, пока она была жива…

— МИСТЕР МАРЧ. Благодарю вас. У меня был долгий и трудный перелет, важные переговоры, а тут еще этот крик… Так вот, что касается Жанно, то вы, к сожалению, отчасти правы. Я не знала, что у меня именно племянник, не знала его имени, не знала, сколько ему точно лет — в этом не только моя вина. Жанет несколько… импульсивно покинула нас. Я только после ее отъезда узнала, что она, скорее всего, беременна.