— Нет, конечно!

— Значит, вы не встречаетесь с ней тайно во время научных конференций во Франции, Бельгии, Голландии и других местах неподалеку от Парижа, где проживает Луиза? И в Больгери [Бо́льгери — приморский городок на Этрусском побережье Лигурийсого моря в Тоскане, между Ливорно и Пизой. Название происходит от племени булгар, союзников лангобардов в их нашествиях на Римскую империю. Воспет поэтом Джозуэ Кардуччи в знаменитой оде «Святой Гуидо». Его именем назван близлежащий административный центр Кастаньето-Кардуччи. — Здесь и далее примечания переводчика.] тоже, где проводите август, проживая в соседних домах?

— Послушайте, это смешно! Мы видимся летом на пляже с детьми, разговариваем, но никогда не помышляли «поддерживать связь», как вы изволили выразиться, и тем более тайно встречаться во время моих научных поездок.

— Я вам не судья. Мне лишь необходимо выяснить, правда или нет то, что мне о вас рассказали. Значит, это неправда и вы не встречаетесь с этой женщиной тайно?

— Да, неправда.

— И вы не допускаете, что ваша жена убеждена в обратном, хотя это неправда?

— Естественно, не допускаю! Они даже сдружились. Ездят верхом, то есть, я хочу сказать, только они вдвоем: оставляют детей на мужей и целое утро разъезжают по окрестностям.

— Это ничего не доказывает. Можно сдружиться с человеком и видеться с ним каждый день просто потому, что ревнуешь к нему.

— Согласен, но только это не наш случай. Марина не испытывает ревности ни к кому, я ей верен, и она прекрасно об этом знает. А теперь, будьте добры, скажите, почему вы решили, будто мне что-то грозит?

— Значит, вы не состоите в многолетней переписке с Луизой Латтес?

— Нет.

— Ни одного любовного письма?

— Уверяю вас, что нет.

— Вы честны со мной, доктор Каррера?

— А как же!

— Спрашиваю еще раз: вы честны со мной?

— Разумеется, да. Но не могли бы вы сказать мне…

— Тогда я вынужден извиниться. Вопреки моим твердым убеждениям — действительно твердым, иначе я бы сюда не пришел, — ваша жена не была со мной откровенна, поэтому вам больше ничего не угрожает, как мне думалось раньше, а посему не смею больше докучать своим присутствием. Забудьте о моем визите, и заклинаю: никому ни слова.

— Эй! Вы куда собрались?

— Еще раз прошу меня простить, я допустил серьезную ошибку в критериях оценки. Счастливо оставаться. Не провожайте, я знаю, где выход.

— Ну нет! Вы приходите сюда и заявляете, что я нахожусь в серьезной опасности по какой-то неведомой причине, о которой узнали от моей супруги, устраиваете мне экзамен как третьекласснику и собираетесь уйти, ничего не сказав? Нет, позвольте, или вы сейчас же выложите все начистоту, или я подам на вас жалобу!

— Успокойтесь, пожалуйста! Правда заключается в том, что я не должен был к вам приходить, точка, конец предложения. Я всегда считал, что могу доверять рассказам вашей жены о ней самой и о вас, и составил точное представление о ее болезни на том основании, что я ей верил. Руководствуясь своими представлениями и ввиду складывающейся ситуации, я счел, что обязан действовать, преступив границы, установленные для моей профессии, а сейчас вы мне говорите, будто ваша жена никогда не говорила мне правду при обсуждении основного вопроса. Но если она не была откровенна в этом, значит, лгала и во многом другом, включая и то, что заставило меня подумать, будто вы находитесь в серьезной опасности. Но повторяю: это — моя ошибка, за которую снова прошу меня извинить. Просто с тех пор как ваша жена прекратила сеансы, я стал задаваться вопросом…

— Каким? Моя жена прекратила сеансы?

— Да.

— Как давно?

— Больше месяца назад.

— Вы шутите.

— Вы разве не знали?

— Откуда мне было знать?

— Она была у меня последний раз… Шестнадцатого сентября.

— А мне говорит, что по-прежнему ходит к вам по вторникам и четвергам, к трем пятнадцати, как обычно, поэтому в эти дни я должен забирать Адель из школы. Сегодня, кстати, после обеда я тоже еду за ребенком.

— То, что она вам лжет, меня нисколько не удивляет, доктор Каррера. Вопрос в том, что она солгала и мне.

— Да ладно вам, подумаешь, соврала по одному вопросу, но разве вранье пациентов для вас не важнее правды, разве не оно выявляет истину, которую скрывают от вас больные?

— Для кого это — «для вас»?

— Для вас, психоаналитиков. Ведь у вас все идет в ход — и правда, и ложь, и все прочее, не так ли?

— С чего вы это взяли?

— Ну слышал кое-что о психоаналитиках. О психоанализе. А разве не так? Я с младенчества окружен людьми, которые не могли и дня прожить без психоанализа, короче говоря, я всегда слышал от них, что сеттинг, трансферт, сны, вранье — все имеет значение, поскольку содержит правду, которую пациент скрывает от своего аналитика. Или я неправ? В чем сейчас проблема? В том, что Марина что-то выдумала?

— Нет, если эта Луиза Латтес — всего лишь ее выдумка, это многое меняет, и теперь опасность подстерегает вашу супругу.

— Почему? Какая опасность?

— Простите, но, к сожалению, обсуждать с вами эту тему мне кажется не совсем уместным. Заклинаю, не говорите жене, что я заглядывал к вам.

— Как я могу отпустить вас после всего, что вы тут наговорили? Я требую, чтобы вы немедленно, сейчас же…

— Не пытайтесь, доктор Каррера. Если хотите, можете жаловаться на меня в коллегию: я заслужил это, имея в виду нарушение, которое совершил. Но вы никогда не заставите меня сказать то, что…

— Послушайте, это не ее выдумка.

— Что вы сказали?

— То, что Марина рассказала вам о Луизе Латтес, — чистая правда. Мы действительно видимся и переписываемся. Только это не «связь» и не «супружеская измена»: тому, что существует между нами, трудно дать определение, и я не понимаю, как Марина могла об этом узнать.

— Вы по-прежнему в нее влюблены?

— Послушайте, вопрос не в этом. Вопрос в том…

— Простите, но я настаиваю: вы по-прежнему в нее влюблены?

— Да.

— Вы виделись с ней в июне в Лованио?

— Да, но…

— В одном из писем двухлетней давности вы писали ей, что вам нравится, как она с разбега прыгает в волны?

— Да, но как, черт возьми…

— Вы дали обет целомудрия, то есть поклялись не заниматься сексом, несмотря на то, что вам обоим этого хочется?

— Да, но ей-богу, откуда Марине все это известно? И почему вы мне не говорите прямо, что происходит? На кону стоит наш брак, судьба ребенка.

— Мне жаль, доктор Каррера, но брак ваш уже распался. И ребенок, который вскоре появится на свет, будет не от вас.

К сожалению (1981)

Луизе Латтес

ул. Фруза, 14

50131 Флоренция

Больгери, 11 сентября 1981 г.

Луиза, дорогая моя Луиза!

Впрочем, увы, не моя, а просто Луиза (Луиза, Луиза, Луиза, Луиза, Луиза, Луиза, Луиза, Луиза, твое имя стучит в моей голове молоточками, и я не знаю, что сделать, чтобы они умолкли): ты говоришь, я сбежал. Верно, но после всего случившегося и охватившего меня чувства вины все эти долгие, невероятные дни я был никем — ни собой и никем другим. Я как будто впал в транс, думал, это я виноват в том, что случилось, поскольку в то время, когда это случилось, я был рядом с тобой и был счастлив. И я по-прежнему так думаю.

Здесь говорят, что это была божья воля либо перст судьбы, знаешь, все эти бредни, я до смерти поругался с Джакомо, свалил всю вину на него, не могу видеть родителей. Мне достаточно знать, где они находятся, чтобы держаться подальше от них. Даже если я сбежал, дорогая моя Луиза, впрочем, к сожалению, не моя, а просто Луиза (Луиза, Луиза, Луиза, Луиза, Луиза, Луиза, Луиза, Луиза, имя твое стучит в голове молоточками, и я не знаю, что сделать, чтобы они умолкли), то выбрал неправильный путь, наподобие тех фазанов, которых я видел, когда тушил лесные пожары, — в ужасе перед огнем они взлетают и, не разбирая пути, несутся в сторону горящего леса, не удаляются от огня, а приближаются к нему и гибнут. Я не заметил, что сбежал, Луиза: было много неприятных безотлагательных дел, и потом эта комедия с Монтекки и Капулетти, из-за которой нельзя было перелезть даже через забор (но я был растерт в порошок, такое вполне возможно, Луиза, не отрицаю, Луиза, Луиза, Луиза), и я не перелез через него и даже с тобой не попрощался.

Сейчас я здесь один в буквальном смысле слова, все разъехались, заявив, что ноги их здесь больше не будет, дом продадут, на пляж не пойдут, забудут о летнем отдыхе; вы тоже уехали, я перелезаю туда-обратно через забор, и меня никто не видит, хожу на пляж, за дюны, к Мулинелли [Mulinelli — букв.: маленькие мельницы (ит.).], и вокруг ни души, надо бы начать учебу, но я даже не помышляю об этом, я думаю о тебе, думаю об Ирене, о счастье и отчаянии, обрушившихся на меня одновременно в одном и том же месте и в один и тот же час, и мне не хочется расставаться ни с тем ни с другим, мне нужны оба, я боюсь потерять их, потерять эту боль, потерять это счастье, потерять тебя, Луиза, точно так же, как потерял сестру, может, я тебя уже потерял, раз ты пишешь, что я сбежал, и, к сожалению, это правда, я сбежал, но не от тебя, я лишь выбрал неправильный путь, как те фазаны, Луиза, Луиза, Луиза, Луиза, Луиза, умоляю тебя, ты едва родилась, не умирай, пожалуйста, хотя бы ты, и даже если я сбежал, жди меня, прости меня, обними меня, поцелуй меня, письмо не закончено, закончилась бумага.

...

Марко.