Данте продолжал вертеть головой, прикидывая периметр двора и ширину проходов и пожарных выходов. Стены казались до тошноты близкими, гомон во дворе резал уши. Он уже взмок от пота.

— Я самоучка. Но официального образования не получил.

— Должно быть, из-за похищения?

«Должно быть, из-за похищения? — мысленно передразнил Данте. — А из-за чего же еще? Кретин».

— Да. Когда я сбежал, мне было уже почти восемнадцать, и мне пришлось получать свидетельства об окончании младшей и средней школы. Это оказалось довольно сложно. Помимо меня, в вечернюю школу ходили только дети и неграмотные старики.

— То есть вы сбежали из силосной башни, где вас держал Отец?

— Браво. А вы, вероятно, из династии профессоров?

Кретин улыбнулся:

— Мой дядя возглавляет факультет политологии, а отец преподает в Лозаннском университете. Вы узнали фамилию?

«Нет, я узнал, что без протекции ты бы унитазы драил, а не в доцентах ходил».

— Да. Прославленная фамилия, — с натянутой улыбкой сказал Данте.

Ему нестерпимо хотелось удрать. Капли пота уже стекали по икрам. Оставалось лишь надеяться, что доцент ничего не замечает. Данте был одет в черный костюм, а на черном обычно не видно мокрых пятен. Помимо костюма, на нем были белая панама, из-под которой виднелись светлые волосы до плеч, и шипованные криперы со стальными носами. Он смахивал на Дэвида Боуи времен «Let’s Dance», правда изрядно вытянувшегося и похудевшего.

— Вот мы и пришли, — сказал Кретин, показывая ему на полсотни раскладных стульев, расставленных прямо во дворе. Напротив них стояли стол, стул и микрофон, а позади стола — похожий на гигантский блокнот флипчарт, со шнура которого свисал синий маркер. — Согласно вашим пожеланиям, мы устроились на свежем воздухе. В свете недавних событий мы можем лишь надеяться, что кто-то придет…

— Мы далеко от станции, — сухо произнес Данте.

— Кто знает, не подложат ли эти сумасшедшие новую бомбу.

— В таком случае одно место ничем не хуже другого, верно?

Кретин не нашелся с ответом и сменил тему:

— Как вы намерены провести лекцию?

— Я… собирался начать с некоторых наиболее неоднозначных исторических случаев, — принялся импровизировать Данте.

— Золотая коллекция конспирологических теорий, — сказал Уберти.

— Да, и городских легенд. — Данте прервался, потому что в третьем ряду уселась парочка студентов, которые махали еще двум приятелям. Кто-то и правда пришел его послушать. При этой мысли он похолодел и как вкопанный застыл посреди двора.

— А потом? — допытывался Кретин.

— Мне нужно в уборную, — сказал Данте.

— Вам туда. — Кретин махнул на дверь в главное здание.

Вход показался Данте пещерой из его сна, распахнутой голодной пастью.

— Мне просто захотелось выпить глоток воды.

— Там есть и торговый автомат.

Данте уставился на него. На лбу у доцента было написано: «Кретин».

— У меня клаустрофобия. Потому я и провожу лекцию под открытым небом.

Кретин Дельи Уберти виновато улыбнулся:

— Да, конечно. Простите. Я думал, что ненадолго вы можете…

— Бывает по-разному. Сейчас не могу.

Один из психиатров, наблюдавших Данте в детстве, научил его оценивать выраженность своих симптомов по шкале от одного до десяти, и сейчас столбик его внутреннего термометра приближался к седьмой отметке. Еще чуть-чуть, и придется сбежать домой. Тем временем на стульях расположились еще восемь студентов. Он говорил себе, что, если не явится и десяти человек, не станет даже начинать, но студентов пришло уже больше.

— Извините. Давайте я сам схожу. Вам без газа?

— Главное, жидкую.

Как только Кретин исчез, Данте пошарил в папке и извлек упаковку прегабалина. Это обезболивающее обладало сильным анксиолитическим действием, и, хотя обычно его прописывали эпилептикам, он обнаружил, что в его случае лекарство было неплохой чрезвычайной терапией. Однако, поскольку в стенки желудка оно всасывалось слишком медленно, Данте повернулся лицом к колонне, разломил две капсулы и, притворяясь, будто потирает нос, вдохнул порошок. Через сосуды слизистой препарат попадал в системный кровоток быстрее и должен был подействовать всего за пару минут.

— Господин Торре? — раздался чей-то юный голос за его спиной.

Данте вытер нос рукавом («Клянусь, это не кокс») и обернулся. Перед ним стояли двое улыбающихся студентов — парень и девушка лет двадцати. Невзрачный, сутулый паренек казался типичным зубрилой, а его подружка в розовой футболке, натянувшейся на груди четвертого размера, выглядела более чем привлекательно. Стараясь не опускать взгляд ниже ее ключиц, Данте быстро пожал обоим руки и незаметно вытер ладонь о брюки. Он терпеть не мог, когда к нему прикасались незнакомцы. Впрочем, по большей части он не слишком жаловал и прикосновения близких людей.

— Мы пришли послушать вашу лекцию, господин Торре, — сказал паренек.

— Мы уверены, что будет очень интересно, — добавила девушка.

— А, спасибо, — ответил Данте, не зная, что сказать.

Девушка наградила его соблазнительной улыбкой:

— Мы много о вас читали.

— Надеюсь, только хорошее.

— Плохое гораздо интереснее, — рассмеялась она. — А правда, что вы никогда не выходите из дому?

«Девчонка, ты вдвое меня моложе. Не делай из меня старого извращенца», — подумал Данте.

— Это преувеличение, — солгал он.

— А то, что вы живете в отеле?

— Правда.

По крайней мере, пока. Через пару недель ему останется либо съехать, либо заплатить по счету. Оба варианта казались Данте одинаково непрактичными. Ему и так пришлось отказаться от услуг гостиничной прачечной и таскать вещи в ближайший прачечный автомат, где его рубашки превратились в лохмотья. Сегодня он вынужден был надеть сорочку в здоровенных светлых пятнах от стирального порошка, но под пиджаком их было незаметно.

Паренек встрял в разговор, буквально протиснувшись между ними:

— Мы считаем, что нужна большая смелость, чтобы совершить то, что совершили вы. Вы не побоялись власть имущих, чтобы добиться правды о вашем деле.

«Власть имущих? Кто так разговаривает?»

Не успел Данте произнести эти слова вслух, как девушка обернулась: какая-то подружка махала ей, подзывая к себе.

— Пойду сяду, — сказала она и исчезла.

Парень так и остался стоять с ее жакетом в руках и приклеенной улыбкой.

Данте стало его жаль.

— У тебя нет шансов, сам-то понимаешь?

— Простите?

— Она не видит в тебе потенциального сексуального партнера. Пожалуй, ты можешь надавить на жалость, но я бы на твоем месте поискал другую.

Лицо парня вытянулось.

— Вы ошибаетесь. Мы просто друзья.

«Не пытайся обмануть обманщика, сынок».

— Ты таскаешь за ней жакет, как горжетку королевы, ходишь за ней по пятам, а когда ты к ней прикасаешься, у тебя расширяются зрачки. Пока она со мной щебетала, ты пронзал меня ненавидящим взглядом и даже попытался вклиниться между нами. Я понимаю, ты влюблен, но она стерва.

— Она не стерва, — выдохнул паренек, уже не пытаясь отрицать очевидное.

— Ты заезжаешь за ней в дождь? Даешь ей списывать? Ночами шлешь сообщения с сердечками?

Парень молчал.

— Только вот она на твои ухаживания не отвечает, рассказывает тебе о своих парнях и притворяется, будто не замечает, что ты по ней сохнешь. Но поверь, она прекрасно об этом знает и обсуждает тебя с подружками. Без сомнения, добавляя, что ты очень милый, или как там сейчас выражаются подростки. Она манипуляторша и будет манипулировать, пока это сходит ей с рук. Возможно, через несколько лет она поймет, что не стоит так поступать с людьми, но я в этом сильно сомневаюсь.

Глаза парня наполнились слезами.

— Нет. Вы ошибаетесь.

— Уверен, что и кулончик у нее на шее — твой подарок. Спорим, ты долго его выбирал. Боялся, что подарок будет выглядеть слишком недвусмысленно, и в то же время надеялся, что она поймет его скрытое значение. Она стесняется этого кулона, носит только при тебе и прячет под блузкой. — Данте закурил. — Вот тебе мой совет: уноси ноги. Это твой единственный шанс. Может, ей и захочется тебя удержать.

— Вы ублюдок! — выпалил парень и повернулся, чтобы уйти. — И здесь нельзя курить!

— Под открытым небом?

— Да! Потому что здесь вам университет, а не паноптикум!

Мальчишка быстро зашагал прочь. Данте покачал головой.

«Что ж, я хотя бы попытался тебя предостеречь. Да что толку». Влюбленное сердце глухо к доводам разума: с ним самим подобное случалось чаще, чем ему хотелось вспоминать.

В этот момент вернулся Кретин.

— Здесь нельзя… — начал он, протягивая ему бутылку воды и стаканчик кофе.

— …курить. Да, мне уже сказали. — Данте в последний раз затянулся и бросил окурок в решетку канализации.

— Пассивное курение…

— Понимаю.

— Вы уже познакомились с кем-то из студентов?

— Да. — Данте отпил из бутылки, проглотив приторный, мучнистый комок в горле. Прегабалин начинал действовать. — Перекинулись парой дружелюбных слов.

Он заметил в другом конце двора своих новых знакомых. Те горячо спорили о чем-то на повышенных тонах. Он опустил глаза на свой стаканчик — бледный призрак настоящего кофе. Что останется, если вскипятить молотый блендированный кофе, выпарить и снова растворить получившийся порошок в наперстке воды при совершенно неподходящей температуре? Зловонные помои. Принюхавшись, Данте уловил нотки джута, прогорклость, душок риато, пластик и, пожалуй, шлейфовый запах машинного масла. Он бы не смог влить в себя эту гадость, даже умирая от жажды посреди пустыни.