Бак поднял руку.

— Вы пристрастны, доктор Саксена. Я могу привести не один десяток примеров, когда советы представителей фирм были не только разумны, но и позволили улучшить исход операций.

Послышался одобрительный шепот. Один из хирургов громко произнес:

— Некоторые из этих ребят вполне приличные люди — например, Трой Ричардсон из «Браво-Дивайсиз». Я однажды неправильно расположил винт в пяточной кости, и Трой указал мне на ошибку.

Тирни посмотрел на Сидни и сделал жест в сторону этого хирурга, словно ссылаясь в суде на вещественное доказательство. Но Сидни не дала сбить себя с толку и обратилась к сидевшим рядом с ней врачам:

— Я понимаю, что каждый делает свою работу, но хотим ли мы полагаться на мнения бывших футболистов и президентов феминистских организаций, которые говорят нам, что мы должны, а чего не должны делать в операционной?

— Свое дело они знают, — возразил Тирни.

— Вот именно, они знают свое дело. Они хотят проникнуть в операционную, чтобы каждый раз убеждать нас, что их дело — их оборудование — единственное, каким мы можем пользоваться. Но что, если мы воспользуемся изделиями другой компании?

— Не знаю, как вы, доктор Саксена, но я никогда не позволю представителю фирмы влиять на мои решения.

Посыл был ясен: Сидни Саксена возражает против присутствия представителей фирм из глупого упрямства.

— Вы допустите присутствие в кабинете врача медицинского представителя фармацевтической компании, который вслух дает советы назначать лекарства своей компании? — спросила Сидни.

— Вы сейчас говорите о терапии. Да, эти слабаки-терапевты так беззащитны, что их надо всячески оберегать.

Аудитория рассмеялась.

— Но мы, — самодовольно провозгласил Тирни, — хирурги.

Мужская часть аудитории шумно выразила свое одобрение.

— Вот теперь он говорит дело! — сказал один из хирургов.

Сидни горестно покачала головой. Тирни побеждал ее своей дешевой демагогией. Ощущение было не из приятных.

Доктор Виллануэва оторвал от стула свое огромное тело, немного воодушевив Сидни.

— Бак, я надеюсь, что ваши аргументы не сдобрены десятимиллионным взносом компании «Браво-Дивайсиз» на поликлинику «Браво» в новом кардиохирургическом корпусе больницы?

Тирни побагровел:

— Доктор Виллануэва, я отметаю ваши инсинуации. Вы оскорбляете мою честь, и я не собираюсь молча это терпеть.

— Вы что, принц Уэльский? Это не ответ!

Бак шагнул к Виллануэве, но теперь встал Хутен:

— Довольно, джентльмены, возьмите себя в руки. — Хутен обернулся к собравшимся:

— Мы решим этот вопрос голосованием. Поднимите руки те, кто не желает видеть в операционной представителей компаний медицинской техники.

Руки подняли полдюжины врачей — среди них Сидни, Тина и Виллануэва.

— Кто против и хочет сохранить нынешнее положение?

В зале взметнулся лес рук. «За» проголосовали оставшиеся сорок с лишним человек. — Всё, вопрос закрыт, — авторитетно произнес Хутен.

Во второй половине дня жена Пака заехала за ним в больницу. Он с удовольствием переложил на нее обязанности водителя и каждый день с нетерпением ждал ее приезда.

Больше всего на свете Сун боялся, что операция и облучение лишат его самого ценного его достояния — отточенного, добытого тяжким трудом знания. Но пока все было в порядке. Правда, скоро должен был начаться месячный курс химиотерапии, а она тоже не бог весть как полезна для мозга.

Пэт подбадривала его, каждый раз приговаривая: «Не надо спешить» или «Будем продвигаться вперед шаг за шагом». Он слушался. Мало того, он перестал читать журнальные статьи о глиобластоме, о последствиях химиотерапии и о средней продолжительности жизни больных в свете последних достижений в лечении глиобластомы.

Но мало и этого: Пак стал ценить каждый день своей работы в больнице. Вместо того чтобы противопоставлять свои способности способностям коллег, он начал ценить их таланты. Пациенты перестали быть для него отвлеченными объектами приложения знаний: теперь он видел в них живых людей.

Пак заметил, что коллеги стали относиться к нему не так, как раньше. Они перестали смотреть на него как на неизбежную неприятность и проявляли теперь необычную доброту, стали интересоваться делами его семьи, спрашивали, чем могут помочь. Радиолог, доктор Эдуардо Эрнандес, каждый раз пожимал ему руки и желал удачи перед тем, как выйти из помещения и включить излучатель. Наконец, персонал Челси его принял. Бывший все время чужаком, заболев, Сун Пак стал одним из них. И он высоко ценил это отношение, но не переставал удивляться: какие все же странные люди эти американцы.

Пэт обняла мужа за талию, не скрывая своей любви. Это была новость в их отношениях. До болезни Пак никогда не разрешал жене приезжать к нему на работу, а за публичное проявление тепла и любви сделал бы ей суровый выговор. Но теперь он радовался ее близости. Ее маленькая рука, лежащая у него на поясе, успокаивала его и радовала.

— Сейчас приедем домой — и ты поспишь.

— Да.

Они пошли к больничной стоянке.

— Может быть, потом мы пойдем куда-нибудь поужинать? — предложил Сун. — Вдвоем.

— Это будет романтическое свидание?

Как давно они нигде не были вдвоем. Пак видел, что удивил жену до глубины души — она радовалась, как ребенок. Он ничего не ответил, но был счастлив, видя радость Пэт.

Они сделали еще несколько шагов.

— Ты не знаешь, где можно найти няню? — спросил Пак. Они никогда не оставляли детей под присмотром чужих людей. Отец Пака жил в Корее, родители и брат Пэт — в Нью-Джерси и в гости приезжали очень редко. На вечеринки к коллегам Паки всегда ходили с детьми, а корпоративные мероприятия Сун всегда посещал один.

— Наверное, в квартале есть пожилые женщины, — предположила Пэт.

— Вот и хорошо.

— Но сегодня мы едва ли успеем кого-нибудь найти.

— Я понимаю, — кивнул Пак. В самом деле, это было сомнительно.

— Но мы поужинаем, как только найдем няню. Думаю, это будет скоро. И тогда… — Она теснее прижалась к мужу. — …мы пойдем на свидание! — договорил он.

Глава 33

Вместо того чтобы сесть в самолет, летевший в Мичиган, и вовремя успеть на конференцию, Тай взял билеты на рейсы от Майами до Хьюстона и из Хьюстона до Феникса. Приземлившись в международном аэропорту «Скай-Харбор», он взял напрокат машину и по шоссе 87 доехал до левого поворота на Фаунтин-Хиллс.

За все время работы в больнице Тай не пропустил ни одной утренней конференции в понедельник. Иногда это складывалось случайно. Конференции проводились не каждую неделю. Например, когда он отдыхал в Италии или в южной Калифорнии, то планировал отпуска так, чтобы попасть в промежутки между конференциями. Когда однажды летом Тай арендовал на пару недель хижину на полуострове Верхнем, он все же съездил на конференцию, а потом вернулся обратно. Как-то раз, побывав на свадьбе у друга в Филадельфии, он всю ночь летел на своем чудо-мотоцикле, чтобы к шести утра успеть на разбор. Однажды он даже явился в комнату 311 после того, как всю ночь оперировал больную с черепом, расколотым в результате удара о ветровое стекло машины.

Он свернул к поселку, стоявшему на склоне холма, и остановил автомобиль перед оштукатуренным домом из необожженного кирпича с площадкой на крыше двухместного гаража. Окно гостиной, составленное из квадратиков стекла, было закрыто. С площадки над гаражом открывался вид на черепичные крыши стоявших в долине домов и на высившиеся в отдалении горы. Несмотря на позднюю осень, было жарко, градусов тридцать пять. Машину сестры он не увидел, но решил, что она в гараже. Он слышал истории о том, что машины на такой жаре накалялись так, что водителям приходилось использовать кухонные держалки, чтобы не обжечься о руль. Наверное, это городские байки, но кто знает…

Выйдя из машины, Тай постучал в дверь. Кейт, сестра, открыла так быстро, что последний удар Тая пришелся в пустоту. Брат и сестра мгновение смотрели друг на друга, а потом крепко обнялись.

В доме все было в полном порядке. Так чисто, что никто бы не подумал, что здесь живут двое детей дошкольного возраста. Правда, если присмотреться, то можно было заметить обложенные поролоном углы столов и прикрытые заглушками штепсельные розетки. Кейт внимательно и даже, пожалуй, озабоченно смотрела, как Тай прошел в комнату и плюхнулся на диван. Казалось, она была не совсем уверена, что этот нежданный гость действительно ее старший брат. Она поставила у дивана стул и села рядом:

— Тай, что случилось?

— Знаешь, я бы не стал отрывать у тебя время, если бы это было не так важно.

— Я вполне могу посвятить день моему Большому Брату. Так что произошло? Ты меня пугаешь.

— Суть я написал тебе в письме. Никак не могу с себя это стряхнуть. — Ему было трудно говорить. Кейт взяла брата за руку. Это простое и нежное движение открыло шлюзы. Кейт была единственным в мире человеком, знавшим Тая. Единственным человеком, который понимал и любил его — безусловно и самозабвенно.

Тай зарыдал, как ребенок. Горе выплеснулось из глубин души, словно ее прикосновение выпустило его на волю. Кейт подалась вперед и положила руку на его плечо. Он оплакивал не только Квинна Макдэниела и судьбу Эллисон. Он скорбел по брату Теду и сестре Кристине. Плотина, сдерживавшая чувства, рухнула, горе вырвалось наружу.

— Тай, все хорошо. Что бы ни случилось, все хорошо. Ты хороший врач. Ты выдающийся врач.

— Но это не должно было случиться, — сквозь слезы выдавил из себя Тай. — Это не должно было случиться. — Он тупо уставился на индейский коврик, лежавший перед диваном.

— Тай, все в порядке, все хорошо, не отчаивайся.

— После того как умер Тед, после того как застрелили Кристину, я поклялся себе, что стану настоящим врачом. Врачом, который может спасти таких больных, как Тед и Кристина, спасти всех, кого не смогли спасти другие. И тут вдруг этот мальчик, Кейт, я был тем человеком, который должен был его спасти. Но оказывается, я был создан для того… чтобы… случилось это. — Он помолчал. — Это же нелепо, правда? — Он тяжело вздохнул.

— Знаешь что? — сказала Кейт. — Ты прав. — Тай удивленно посмотрел на сестру. — Это и в самом деле нелепо.

Кейт смотрела, как ее старший брат вытирает глаза. Один из лучших друзей Тая, собственно, его единственный друг, детский хирург-трансплантолог, несколько лет назад покончил с собой в канун Рождества. Он оставил предсмертную записку: «Для меня невыносима мысль о том, что я не смог спасти еще одного ребенка». Этот хирург спас тысячи детей, но помнил только тех, кто не выжил. Кейт хорошо знала эту историю.

— Женщины всегда хотят встретить мужчину, способного заплакать. Но это желание пропадает, как только они видят плачущего мужчину, — сказал Тай. Кейт сочувственно улыбнулась брату. Он покачал головой и еще раз вытер глаза. — Я в ужасном состоянии и никак не могу из него выбраться.

— Не говори глупостей. — Кейт встала и пошла на кухню. — Хочешь зеленого чая?

Вслед за ней Тай вошел в маленькую кухоньку. Кейт поставила на плиту чайник и зажгла газ.

— Ты же понимаешь, что смерть брата и сестры не могла пройти для нас бесследно. — Она была совершенно спокойна. — Наверное, поэтому я пошла на работу в страховую компанию. Мне хотелось понять, что такое риск, научиться его взвешивать.

— Понимаю, — сказал Тай, он все еще приходил в себя после взрыва эмоций.

— Знаешь, с точки зрения моей профессии мы — общество, занимающееся никчемным делом — взвешиванием рисков.

— Что-что?

— Например, мы чувствуем себя в большей безопасности за рулем автомобиля, чем на борту самолета, хотя на самом деле риск попасть в автомобильную аварию выше, чем риск погибнуть в авиационной катастрофе. Мы больше всего боимся рисков, связанных с человеческой деятельностью, например, мы опасаемся излучения сотовых телефонов больше, чем солнечной радиации, хотя она намного опаснее. Мы боимся, когда высока неопределенность риска. Мы боимся осознанного риска. Мы боимся незнакомого риска.

— Вижу, что ты куда-то клонишь, но не понимаю куда.

— Мы запрограммированы взвешивать риски как нечто определенное и ничего не можем с этим поделать.

Чайник засвистел, Кейт налила кипяток в чашки и поставила их на стол:

— Выпей. Ты всегда любил зеленый чай. Даже тогда, когда все находили его грубым, резким и вообще данью моде на восточный мистицизм.

Кейт улыбнулась.

— Спасибо, сестричка. Поглотил груду антиоксидантов. Теперь и я грубый и резкий… Я даже иногда медитирую. — Тай отхлебнул чай. — Ты начала что-то рассказывать о риске.

— Да. Это имеет отношение к тому, что произошло с мальчиком.

— С Квинном Макдэниелом.

— Да, с Квинном Макдэниелом. Он вышвырнул твои актуарные таблицы в окно как ненужный хлам. Вдруг, совершенно внезапно, у здорового с виду мальчишки оказался высоченный риск умереть — даже при том, что его оперировал один из лучших в мире хирургов. Когда ведешь машину, ты не в состоянии ее полностью контролировать, даже если думаешь, что это не так.

— Не уверен, что я тебя понимаю.

Кейт отпила из чашки. Тай внимательно смотрел на сестру. Он почти физически видел, как работают шестеренки в ее голове.

— Беды и неприятности случаются и с хорошими людьми. Такое бывает. Ты, при своей подготовке, при своей квалификации, сделал все, что мог, чтобы опрокинуть эту вероятность. Но все же беды случаются и с хорошими людьми. Даже если операцию им делает неподражаемый Тай Вильсон. Знаешь, старший брат, дело не в поисках раскаяния и не в попытках соизмерить хорошее и плохое в вещах. Так у тебя ничего не выйдет.

— Так что же мне делать?

— Тай, — Кейт присела рядом с ним на диван, — извлеки урок из своей ошибки и двигайся дальше. Это самое главное, что ты можешь и должен сделать.

Вместе с Кейт Тай поехал в детский сад за ее дочками — Лидией и Лайзой. Обе сразу бросились обнимать дядю Тая. Кейт очистила апельсин и дала девочкам по половинке.

— Ты переночуешь?

— Нет. — Тай уже обдумал план дальнейших действий. Сейчас ему было намного легче, чем до приезда сюда.

— Ты не создашь никаких проблем. Девочки будут просто счастливы, что дядя Тай останется ночевать. Увидишься с Генри, он прилетит поздно вечером.

— Нет, я должен… — Тай умолк. Что он должен? Он предполагал, что после Феникса полетит в Мичиган, в больницу. Но надо ли?

— Так что ты собираешься теперь делать? — спросила Кейт, словно прочитав его мысли. — Поедешь домой? Вернешься в больницу?

— Не знаю, еще не решил.

Тай обнял сестру, по очереди подбросил в воздух малышек и пошел к машине.

— Передай Генри, мне жаль, что я его не застал. Но я скоро приеду еще раз.

— Ты не приедешь, — усмехнулась Кейт. — Но все равно он тебя почему-то любит. Тай выехал на дорогу и повернул к Фениксу. В сторону аэропорта. Увидев бензоколонку, решил заправиться. Нужно было потянуть время, чтобы еще раз все обдумать.

Глава 34

Когда его сын судорожно закашлял, натужно вздохнул, покатился по полу и умер, Виллануэва был потрясен. Его сын, его Ник, на сцене. Выступает, как настоящий актер. Неужели это тот самый фрукт, который вечно лежит на диване, а если что-то говорит, то бормочет так, что ничего не поймешь? Но вот он, в гриме, на сцене — играет роль. Виллануэва сейчас испытывал гордость не меньшую, чем если бы увидел сына в составе футбольной команды, завоевавшей чемпионский титул. Джордж знал, что такое восторг толпы, он пережил этот экстаз, а теперь его пережил Ник.

И Виллануэву ничуть не волновало, что парень дебютировал в крошечной роли в самодеятельном школьном спектакле, по сценарию, написанному детьми и ими же поставленному. Теперь он видел своего сына с другой стороны, видел, что этот тощий молчаливый — как будто он немой — мальчишка может не только часами смотреть телевизор и играть

в видеоигры. Всего какой-нибудь час назад Джордж думал, что его сын — неисправимый и безнадежный неудачник, малыш, потерявшийся в коконе своего виртуального мира, ребенок, чьи руки постоянно жмут кнопки на игровом пульте. Неужели это тот самый подросток, который все время смотрел в пол и мямлил что-то нечленораздельное, когда отец пытался с ним поговорить?

Увидев Ника на сцене, Эль-Гато просто лопался от гордости. Он едва сдерживался, чтобы не хлопнуть по плечу сидевшего рядом родителя и крикнуть: «Это мой парень только что умер на сцене!»

Но сильнее гордости было ощущение, будто он сбросил с плеч какой-то груз. Только теперь Джордж осознал, как угнетало его сомнение в том, что сын сумеет найти в мире свое место. Когда он увидел, каков его Ник на сцене, этот страх рассеялся. Ну, почти рассеялся. Может быть, все будет не так уж плохо в жизни Ника? Может быть, мальчик окончит колледж. Может быть, он найдет работу. Может быть — Джордж свято в это верил, — может быть, его сын найдет подругу, полюбит ее и женится. Выступление Ника стало той нитью, которая, как сильно надеялся Виллануэва, станет первой нитью ткани счастливой и — пусть даже сам Джордж ненавидел это слово — нормальной жизни.

И что плохого в том, что он, кто знает, станет театральным актером, а не спортсменом. Виллануэве было все равно. Каждый ребенок должен найти в жизни свое место. Может быть, Ник не станет одним из тех, кто чуть не до старости сидит на заднице, ждет чуда и ест родительский хлеб.

Надежды Виллануэвы в отношении сына сильно пошатнулись после того, как не получилось сделать из него футболиста. Сейчас Джорджа уже не волновало, что его сын не интересуется спортом и его качает от ветра. Если он смог сыграть в пьесе, то, наверное, есть и другие таланты, прячущиеся под неуклюжей оболочкой застенчивого подростка.

Через полчаса после сцены, в которой умер Ник, не дождавшись, когда опустят бархатный занавес, Виллануэва вскочил с места и неистово зааплодировал. Другие родители присоединились к нему, устроив актерам настоящую овацию. «Они радуются за моего сына», — подумал он. Только через несколько секунд пришлось признать, что, наверное, они хлопают и своим детям тоже. Но это было ему безразлично. Он сунул в рот два толстых, как сосиски, пальца и засвистел.

Актеры по очереди выходили на сцену кланяться публике. Ник вышел в первой группке, сложил руки на груди и поклонился. Виллануэва завопил: «Браво!» — и снова засвистел, на этот раз поймав взгляд Ника. Сын улыбнулся и отвел глаза.

Виллануэва смутно помнил, что Ник спрашивал, стоит ли ему пробоваться на эту роль. Джордж тогда подбодрил его, но в глубине души был убежден, что никакой роли сын не получит, хотя и думал, что парню будет невредно оторвать зад от дивана хотя бы на то время, которое потребуется для пробы. Виллануэва не знал, что за этим последует, но все же это лучше, чем вообще ничего не делать — по крайней мере ничего, что требовало бы общения с людьми.

Ник так и не сказал отцу, что попытал счастья, как и не сказал, что ему дали роль. Бывшая позвонила и сообщила о спектакле только потому, что сама не смогла на него пойти. Она не сказала почему, а Джордж не стал спрашивать. Несмотря на то что сама мысль о том, чтобы провести с ней вечер, была хуже мысли о предстоящем визите к стоматологу, ему до сих пор не хотелось представлять ее с другим мужчиной.

Ник встретил отца в вестибюле. Они стояли в толпе других «актеров», их родителей и друзей. Ник изо всех сил пытался сдержать довольную улыбку, стараясь выглядеть солидным и невозмутимым. «Кто знает? — подумалось Виллануэве. — Может быть, теперь мальчишка встряхнется». Ник стер с лица почти весь грим, остались только небольшие пятна за ушами и на висках. Виллануэва облапил его, едва не задушив в своих медвежьих объятиях.