Поняв, что план посекретничать с Уинифред провалился, Флоренс скорчила кислую мину и бухнулась на диван рядом с сестрой. Разговор крутился вокруг проповеди преподобного Миллара. Флоренс подавила зевок и надулась: она терпеть не могла бесед, не касавшихся ее лично.

— А тебе понравилась проповедь, Фло? — ухмыльнулась Уинифред, знавшая, что Флоренс все пропустила мимо ушей.

— Религии мне в школе достаточно. Не хватало еще летние каникулы тратить на церковные нравоучения.

Встревоженная Маргарет бросила на дочь испуганный взгляд.

— Только не вздумай сболтнуть такое при дедушке, — прошипела она. — Нельзя же быть такой неблагодарной.

— Но я же не говорила, что мне не нравится школа! Я просто сказала, что мне не нравятся школьные службы. Слышала бы ты преподобного Минчина! Из самого песок сыпется, а все гундосит себе и гундосит каждое воскресенье. Самое смешное, что некоторые девочки не одну, а целых три службы посещают: богослужение первого часа, утреню и вечерню. Полный мрак. Так и хочется обратиться в другую веру.

Флоренс картинно закатила глаза: она любила разыгрывать драмы. Ни Маргарет, ни тихая, никогда не повышающая голоса бабушка Джоан не знали, как быть со своенравной и дерзкой Флоренс, и потому отослали ее в школу-интернат. Надо признать, это пошло ей на пользу: там ее научили манерам и этикету и привили какие-то зачатки дисциплины; однако отца и его строгой и управляющей руки ей явно недоставало.

— Я слышала, в конце учебного года ты играла в спектакле, — ободряюще улыбнулась Джоан, надеясь отвлечь внучку от бунтарских мыслей и перевести разговор в более безопасное русло.

— Да! — сверкнула глазами Флоренс. Когда речь заходила о театре, ее охватывало пламенное воодушевление. — Я исполняла главную роль в «Двенадцатой ночи».

— Ты была Виолой? — уточнила Джоан.

— Ага. И я блистательно справилась.

Флоренс горделиво улыбнулась. Она знала, что сыграла Виолу отменно.

— А по-моему, — хмыкнула Уинифред, потягивая из бокала херес, — ты немного переигрывала.

— Да что ты понимаешь? — свирепо накинулась на нее Флоренс. — Ты в жизни на сцене не выступала!

— Я думаю, ты была бесподобна, — утихомирила ее Маргарет. — По правде говоря, я слышала, как сидевший передо мной господин признался, что такой изумительной Виолы он никогда раньше не видел. Он сказал: ты дала фору ведущим актрисам лондонских театров.

— Да он пошутил, — отмахнулась от ее слов Уинифред.

— Нет, он говорил вполне серьезно, — возразила Маргарет.

— Вы не забыли, что я намереваюсь стать актрисой? — напомнила им Флоренс.

Джоан метнула испуганный взгляд на сидевшего в эркере мужа, но тот, увлеченный беседой с Реймондом, остался глух к крамольным речам внучки.

— Мне кажется, — мягко осадила она Флоренс, — в жизни есть занятия поинтереснее театра. И какое-нибудь из них тебя вскоре обязательно увлечет.

— Сомневаюсь. Я твердо решила стать великой актрисой.

— Боюсь, твоему отцу это не понравилось бы. Вряд ли он пустил бы тебя на сцену, — жалобно пробормотала Маргарет и беспомощно оглянулась на старшую дочь, ища у нее поддержки.

— Это верх неприличия, Фло, — бросила Уинифред.

— Верх неприличия? С чего вдруг, Уинни?! С того, что я — благовоспитанная юная леди? И кем же мне, по-твоему, стать? Фрейлиной при королевском дворе? И разгуливать в миленьком белом платьице, держа в обтянутых перчатками руках букетик фиалок? — Флоренс презрительно расхохоталась. — Ты какой-то пережиток Средневековья, Уинни! Мой идеал — женщины, которые сами распоряжаются своими судьбами, а не сидят сложа руки в ожидании женихов.

— Помнится, кто-то собирался выйти замуж за Обри Даша.

Флоренс насупилась и вздернула подбородок.

— Одно другому не мешает. Можно быть замужем и жить полной жизнью, Уинни!

Заметив застывшую в дверях горничную, Джоан предостерегающе вскинула руку:

— Девочки, пора обедать, — затем поглядела на Флоренс, расплылась в улыбке и примирительно сказала: — Солнышко, поверь, когда ты выйдешь замуж, на тебя обрушится столько всевозможных забот, что тебе станет не до театра.

Флоренс, не желая пререкаться, промолчала. Не питая особого почтения к сестре и матери, она тем не менее глубоко уважала старшее поколение: и бабушку, и дедушку.

— Что тут за сыр-бор разгорелся вокруг театра? — пророкотал дедушка Генри, гася окурок и устремляя на младшую внучку грозный взгляд. Его свисающие, как у моржа, усы затрепетали. — Не желаю ничего слышать. Твой отец в гробу перевернулся бы. Скакать по театральным подмосткам — взбредет же такое в голову!

Поманив за собой Флоренс, дедушка прошествовал в коридор, а оттуда — в столовую. Каблуки его лакированных туфель дробно стучали о деревянные половицы. Вслед за дедушкой и Флоренс потянулись остальные домочадцы.

— Я вовсе не замшелый пень и не намерен возводить препоны своей дочери или внучке. Напротив, если они желают трудиться — пусть трудятся. Работа благотворно воздействует на ум, а я убежден, что женский ум нуждается в развитии не меньше, чем мужской.

Дедушка потрепал Флоренс по плечу:

— Не расстраивайся, мы подыщем тебе занятие по душе.

— Но я хочу работать в театре, дедушка, и ни за что не отступлюсь.

— Мы с тобой это уже обсуждали, дорогая. Еще один год поучись вести себя как настоящая леди, а затем мы снова поговорим о твоем желании стать актрисой, если к тому времени ты, конечно, не передумаешь. Осмелюсь предположить, что через год твои мысли будут заняты совершенно другим.

Вообразив себе свадьбу, детишек и прочие женские хлопоты, Генри Пинфолд усмехнулся.

— Я в твоем возрасте мечтал быть пожарным, — встрял дядя Реймонд.

Флоренс, смеясь, обернулась:

— Ты меня разыгрываешь!

— Ну, возможно, я тогда был несколько младше тебя.

— Полагаю, «намного младше» будет ближе к истине, дядя Реймонд. Между желанием разматывать пожарный шланг и оценивать антиквариат в аукционном доме «Бонхамс» пролегает бездна.

— Зато теперь у него собственное дело, — горделиво заметил дедушка Генри, — и ты можешь устроиться к нему на работу. Сортировать папки или готовить ему чай. Ты как, Реймонд, не против?

— Разумеется, нет. Фло, если тебе захочется поработать, я с радостью тебя найму.

— Ой, только не это, — захохотала Флоренс. — Ничего хуже придумать невозможно. Не подумай, что мне не понравилось бы работать на тебя, дядя Реймонд, но, мне кажется, я умерла бы с тоски, если бы каждый день разглядывала бездушные статуэтки. Как представлю себе это — аж глаза слипаются.

— Уверяю тебя: у нас разыгрываются трагедии похлеще, чем в театре, — воскликнул дядя.

Они сели за стол и приготовились к молитве.

— Все возможно, — уступила Флоренс, хотя нисколько не сомневалась, что трагедии в мире актеров не идут ни в какое сравнение с трагедиями в мирке антикваров.

Только после обеда Флоренс удалось пообщаться с Уинифред с глазу на глаз. Они вышли в сад, и Уинифред затянулась взятой у матери сигаретой. Невдалеке, переливаясь в лучах солнца, сиявшего в прозрачной небесной сини, расстилалось море.

— Красотища, правда? — спросила Уинифред и вздохнула: — Люблю это время года. Мы только-только приехали, и впереди у нас целое лето.

— Угу, — кивнула Флоренс. — Будь моя воля, я вообще никуда отсюда не уезжала бы. Почему нет, в самом деле? Почему мама живет в Кенте, хотя все ее родные — здесь?

— Потому что в Кенте она познакомилась с папой и в Кенте они жили, когда вернулись из Индии.

— Глупости. Мама должна продать дом в Кенте и купить жилье здесь.

— Думаю, она не захочет.

— Но нельзя же все время цепляться за прошлое! Сколько времени прошло с папиной смерти! Почему она не вышла замуж во второй раз?

— Господи, Фло, иногда ты поразительно наивна.

Уинифред покачала головой, но Флоренс не сдавалась.

— А что такого? Папа давным-давно умер.

— Всего семь лет назад.

— Большой срок.

— У взрослых время течет по-другому. Кроме того, мама, наверное, и не собирается повторно выходить замуж. Она любила папу. Невозможно представить кого-то на его месте.

— Ты скучаешь по нему, Уинни?

— Беспрестанно.

Уинифред глубоко затянулась сигаретой и уголком рта выпустила струйку дыма. Флоренс нахмурилась.

— Я бы тоже хотела сказать, что скучаю по нему «беспрестанно», но не могу. Я его почти не помню. Помню смутно какую-то расплывчатую фигуру. Помню, что он болел.

— Ты была еще маленькой. Мои воспоминания о папе намного ярче.

— Он был богат?

Уинифред в изумлении уставилась на сестру:

— Ну и вопросы ты задаешь. С чего вдруг?

— И все же он был богат? — наседала Флоренс. — Почему никто не говорит о деньгах? Дедушка за нас платит или папа завещал маме достаточно средств?

Уинифред сощурилась:

— Какая-то птичка тебе что-то напела, верно?

— Никто мне ничего не напел. — Флоренс отвела глаза и посмотрела на море: — Просто мысль пришла в церкви. Мы с тобой, ты и я, мы — выгодная партия?

— «Выгодная партия»? — развеселилась Уинифред. — Нет, тут без птички не обошлось. Ну, кто тебе что напел? Выкладывай.

— Ладно-ладно. Радио Сью сказала, что та француженка…