— Коули! — позвала она, и, не успела я оглянуться, как нас с котом стиснули в объятиях. От Миры пахло ванилью и скипидаром. — Я так рада тебя видеть. Ты изменилась, выросла! И похудела! Значит, программа твоей мамы работает?

— Да.

В нос мне залетел комок кошачьей шерсти, и глаза у меня заслезились.

— Плохой, плохой кот Норман! — пожурила Мира зажатого между нами кота. Тот все еще мурчал. — В какую же передрягу ты влез на сей раз? — Кот чихнул, заерзав, выскользнул у меня из рук и приземлился на пол с практически тем же звуком, что и рестлер в плаще. — Ох, ты сущий кошмар! — ворчала Мира, пока кот неторопливо удалялся. Затем она перевела взгляд на меня и покачала головой. — Он свет моей жизни, но сейчас ему два с небольшим — ужасный возраст — и у него период отчуждения. У меня сердце разрывается!

— Вы о коте? — уточнила я.

— О Нормане.

— Ах, о Нормане! — Я посмотрела на крыльцо, где видела его в последний раз. — Он действительно ведет себя как-то отстраненно.

— Правда? — Мира подняла брови. — Ну сейчас лето. Он плохо переносит жару, знаешь ли. Ты бы видела, какие комки шерсти он выплевывает.

Я снова выглянула в окно.

— Норман?

— Кот, — пояснила она. — Кот Норман.

Мира указала на стул у двери, на котором предмет нашей дискуссии старательно вылизывал лапу.

— Я думала, вы о…

— О Нормане? — догадалась она и внезапно расхохоталась, прикрывая рот ладонью. На щеках у нее проступили ямочки. — Ох, нет, не этот Норман. Ну то есть с его прической можно и с него шерсть клочьями собирать. Но я не видела, чтобы он что-нибудь отплевывал…

— Я просто не знала, — тихо промолвила я, и на мгновение мне показалось, будто я опять толстая, чувствую на себе слой жира — как всегда, когда кто-то смеялся надо мной.

— Ну-ну, — тетя взяла меня под руку, — ты же просто не поняла. В конце концов, кота Нормана назвали в честь человека Нормана. Они очень похожи по характеру. Не говоря уж о том, что оба медлительные.

— Человек Норман, — повторила я, проходя вслед за тетей в дальнюю комнату.

Комната была просторная, солнечная и, как и крыльцо, тянулась по всей длине дома. На экране в самом разгаре был следующий матч: два рыжих мужика в черных шортах описывали круги вокруг друг друга.

— Но я не могу жить без обоих! — драматически воскликнула Мира, бросая взгляд на телевизор, потом на меня. — Если бы человек Норман не жил у меня в подвале, некому было бы открывать мне банки. А кот Норман — моя деточка.

— Норман живет в подвале? — удивилась я.

— Да, — кивнула тетя, усаживаясь в глубокое кресло перед телевизором и аккуратно оборачивая кимоно вокруг ног. На стене висел большой портрет Миры и кота Нормана, сидящих на лужайке перед домом. На портрете тетя была в белом платье и розовых солнцезащитных очках в форме звезд; она улыбалась. Кот Норман сидел рядом с ней, подставляя изогнутую спину под ее руку.

— В комнате внизу, — объяснила тетя. — От него никаких хлопот, я часто вообще забываю, что он здесь.

Я посмотрела в окно — на голубой искрящийся океан. К пляжу вела тропа, а, вытянув шею, я разглядела открытую дверь и Нормана, тащившего куда-то одного из безголовых манекенов. Справа от тропы виднелся домик поменьше, выкрашенный той же белой краской, что и у Миры. Возле него была натянута бельевая веревка, на ветру колыхалось разноцветное белье.

— Итак, — сказала тетя, устраиваясь удобнее в кресле. — Как ты добралась?

— Хорошо.

— А как мама?

— Нормально.

Она кивнула, снова продемонстрировав ямочки на щеках.

— Больно было?

— Что?

— Вставлять эту штуку в губу.

— Нет, — ответила я.

У нас с тетей Мирой заканчивались темы для разговора. Я оглядела комнату. Все было старым, и потому с каким-то особым налетом очарования, и нуждалось в ремонте: у кресла-качалки не хватало нескольких черных перекладин, у выцветшего розового комодика не было ручек, а по аквариуму, полному ракушек и стекляшек, расползлась трещина. А потом, присмотревшись, я увидела карточки. Как и та, на крыльце, они были написаны аккуратными печатными буквами. «Окно заедает слева», — сообщала карточка у задней двери. «Средняя клавиша не работает», — на выключателе на стене напротив. А на телевизоре, прямо около кнопки переключения каналов: «Потрясти, чтобы включился 11-й».

Лето обещало быть долгим.

— Господи! — громко воскликнула Мира, и я подпрыгнула. Она быстро наклонилась поближе к экрану. — Только посмотри на этого ужасного Эль Гигантико! Это даже не его бой, а он собирается атаковать бедняжку Рекса Руньона.

— Что?

— Смотри! — Тетя показала на экран. — Подружка Эль Гигантико, Крошка Лола, ушла от него на прошлой неделе к Рексу Руньону. А теперь он собирается превратить бедняжку Рекса в отбивную. О нет! Почему судьи его не останавливают? Безобразие!

Она сидела, уперевшись локтями в колени и не сводя глаз с экрана.

— Ну, — начала я, — это все…

— Ох! — Ее рука взлетела ко рту, розовые пальцы на ногах поджались. — Он собирается выполнить «четверку». Бедняжка Рекс. До завтра будет вспоминать. Ума не приложу, почему Эль Гигантико так переживает из-за этой Лолы, она же дрянь, каких мало…

— Мира, — перебила я, — ты же знаешь, что это…

Она оторвала взгляд от бедняжки Рекса Руньона, голова которого ритмично встречалась с полом на краю ринга под дружный счет толпы.

— Знаю что? — жизнерадостно спросила она. И я пожалела, что у нее нет карточки с инструкциями, которая подсказала бы мне, как сформулировать мысль.

— Ничего. Я забыла, что хотела сказать, — произнесла я, и она вновь сосредоточила внимание на передаче.

Я была здесь новенькой. Пусть лучше не от меня узнает, что все бои — постановочные. В общем, я досмотрела эпизод, в котором у Рекса Руньона открылось второе дыхание, он набросился на Эль Гигантико, запрыгнул ему на спину и повалил, словно Давид, убивающий Голиафа.

Солнце медленно опускалось в воду, а внизу Норман вытаскивал за шею остальные свои манекены. Мира хлопала в ладоши и поддерживала участников с абсолютной верой в реальность происходящего. Кот Норман сидел на подоконнике, вылизывая свои лапы.

Так началось мое лето.

Глава 2

Мы смотрели рестлинг примерно час. За это время увидели четыре боя, несколько споров и жестокое избиение двух судей.

— Что ж, — наконец произнесла Мира, когда начались местные новости и она выключила телевизор. — Умереть как хочется салата с жареной курочкой. Ты голодна?

— Да, — кивнула я.

— Вот, а как раз за углом есть подходящее местечко. Еда там отличная.

— Хорошо. — Я поднялась и вытащила деньги, которые мама сунула мне на карманные расходы.

— Подожди. Это твой первый вечер здесь. Я угощаю. — Мира взяла в руки сумочку — огромную, розовую, виниловую, явно найденную на какой-то барахолке, — вытащила кошелек и протянула мне двадцать долларов.

— А ты? — спросила я.

— Я останусь дома. Я уже выходила сегодня в город. И так ты сможешь освоиться, пообвыкнуть, правильно? — Мира вытащила из волос ручку и решительным движением вернула ее на место. — Не говоря уж о том, что на велосипеде всего одно место, если только ты не хочешь ехать на руле. Но когда мы в последний раз пробовали провернуть этот трюк, я наехала на камень, Норман слетел и приземлился в изгородь, прямо в заросли ядовитого плюща. Это было просто ужасно.

— Подожди! — Я пыталась уследить за ходом ее мысли. — Велосипед?

— Да, он на веранде. — Тетя встала и потуже затянула пояс кимоно. — Не беспокойся, на нем и фонарик есть. И в «Последний шанс» дорога совсем прямая. Только не попади в здоровенную выбоину и остерегайся ротвейлера Мейсонов.

— Что?

— Салат «Цезарь» у них — пальчики оближешь! — воскликнула она уже по пути в кухню. Дверь открылась со скрипом. — Но ты заказывай, что захочешь.

Я обернулась, чтобы ответить, но тетя уже удалилась, напевая себе под нос и больше не вспоминая обо мне. Я посмотрела на табличку у двери — «ЗВОНОК» — и почувствовала, будто меня подхватило и унесло гигантским циклоном, как Дороти в страну Оз, только поблизости нет ни одной доброй волшебницы, которая могла бы меня спасти. Но в животе урчало, так что я, посмотрев на велосипед и решив не рисковать, спустилась по ступеням и вышла с ярко освещенной веранды в темноту.

Бар и гриль-ресторан «Последний шанс» оказался маленьким домиком на углу, прямо перед съездом к мосту, который вел на материк. Заведение могло похвастаться одним-единственным фонарем, несколькими парковочными местами и вывеской, гласившей, в стиле Мириных карточек: «ЕДА». Я зашла и увидела высокую тощую девушку, которая явно собиралась устроить сцену.

— Помяни мое слово, — заявила она фигуристой блондинке, которая стояла, положив руку на бедро, — что если я снова получу меньше пятнадцати процентов, то прольется чья-то кровь.

— Угу, — откликнулась блондинка. Она стояла у кофе-машины и наблюдала, как та работает.

— Помяни мое слово! — повторила тощая.

У нее была короткая стрижка и прямая челка. Она повернулась и посмотрела в дальний угол ресторана, где группа мужчин в костюмах с шумом отодвигали стулья, собираясь уходить. Потом блондинка взглянула на меня. Губы у нее были накрашены ярко-красной помадой.