— Травмы? — спросила я, садясь. Я не знала, зима сейчас или лето. Понедельник или пятница. Хорошая я, как человек, или плохая. Я ничего не знала. Абсолютно ничего.

Докторша кивнула.

— Вы не приходили в сознание пять дней.

Я пошевелила руками и ногами.

— Меня не парализовало.

— Нет, — ответила она, наклоняясь ко мне. — Но у вас большая мозговая гематома, которая, судя по сканам, уменьшается. Скажите мне, что вы помните?

Я тяжело вздохнула, пытаясь отличить реальность от сна.

— Я… Я не знаю… — пробормотала я. У меня пересохло во рту. В голове пульсировала боль.

— Это ничего, — успокоила меня докторша. — Память — странная штука. Она может возвращаться по крошечным фрагментикам, а может и огромной волной, или… — Она замолкла и поглядела в окно.

— Или что?

Она покачала головой.

— Или вообще может не вернуться.

— Ой! — Я посмотрела на тонкое золотое кольцо на среднем пальце моей левой руки. Кто я такая?

— Мы поможем вам вернуться к нормальной жизни, — пообещала докторша.

Моя жизнь. Какая она?

— Парамедики подняли вашу сумочку на месте происшествия, — сообщила докторша. — Мы позвонили по некоторым из ваших телефонов, но пока не узнали ничего конкретного, только то, что вы живете на улице Клер. Когда вам станет лучше, сотрудники больницы отвезут вас туда.

Я хмуро кивнула, прогоняя непрошеную слезу.

— У меня есть… семья?

Докторша пожала плечами.

— Мы не нашли в Париже никого из ваших близких. По всей видимости, вы жили одна. — Она встала. — Я понимаю, как вам сейчас тяжело и страшно, — добавила она. — Но вы должны прежде всего радоваться, что остались в живых. Многим не везет так, как вам, в подобной ситуации. Для вас это подарок.

Сиделка протянула мне стакан воды и лекарство. Я проглотила его, запила водой и закрыла глаза. Женщины ушли.

Мне абсолютно не казалось, что я получила подарок. По моим ощущениям, я очутилась в каком-то кошмаре.

Еще через три дня

— Вы очистили свое сознание, — с улыбкой сказала сиделка — Эме. Я с удовольствием с ней общалась после моего пробуждения от того странного провала. Каждую ночь меня мучили кошмары — мне снилась авария, которая, вероятно, стерла жесткий диск в моей голове. Сон повторялся — я ехала на велосипеде вниз по извилистой улочке, встречный грузовик преградил мне проезд, а впереди шла женщина с маленькой девочкой. Доктор Леруа говорила мне каждый день, что ко мне вернется память, но пока что это было все, что я помнила. И хотя я могла перечислить все цвета радуги, дни недели или назвать фамилию шестнадцатого президента Соединенных Штатов, но о своей прежней жизни я не помнила ничего.

Мать и дочка уцелели, я с радостью услышала об этом. Вчера днем, когда я спала, они принесли мне в больницу цветы. Желтые розы. Их зовут Клодин и Жанетта. Двухлетняя Жанетта нарисовала мне картинку, и по какой-то необъяснимой причине я зарыдала, увидев ее, да так бурно, что Эме спешно дала мне валиум.

— Должно быть, вы были шикарной леди, — сказала с улыбкой Эме, протягивая мне черную кожаную сумочку.

— Шикарной леди?

— Да, — сказала она, показывая эмблему на боку сумочки. Моей сумочки. — «Шанель».

— О, — удивилась я, проводя ладонью по стеганым ромбикам и разглядывая золоченую пряжку в середине. — Так что же я… сноб?

— Нет-нет, — засмеялась Эме. — Просто у вас хороший вкус.

Да и мой адрес оказался нехилым. По моей кредитной карточке, как сказали мне сотрудники больницы, нашли большую квартиру с видом на Эйфелеву башню на престижной улице Клер; кажется, я арендовала ее уже три года. Полиция ходила туда, чтобы сообщить о несчастье моим родственникам, но никого не нашла. Опрос соседей завершил мой портрет. Я жила одна и редко куда-нибудь ходила. И вообще, они меня почти не знали.

— Я не понимаю, — сказала я Эме. — Я американка, живу в Париже в роскошной квартире, у меня шикарная сумочка. Почему же у меня нет ни семьи, ни друзей?

— У вас наверняка есть семья… где-нибудь в другом месте, — успокоила она меня. — А среди соседей нет друзей, потому что в таких домах чаще всего живут старики, которым нет дела ни до кого, кроме их карликовых пуделей и таксидермии. — Я представила себе висящие в квартирах рога, а она продолжала: — Бабушка моего друга живет рядом с вами. В апреле я была у нее на ланче, и она заявила, что ей не нравятся мои волосы. — Она замолчала и пригладила выбившийся завиток волос. — Может, вам просто не хотелось заводить знакомство с такими людьми?

— Возможно, — согласилась я, но внезапно испугалась. — Эме, а вдруг я тоже такая, как те люди?

— Нет, что вы! — возразила она.

— Скажите мне правду… — Я поглядела ей в глаза. — Я похожа на вздорную особу?

— Нет, — уверенно заявила она. — Вздорные люди никогда не спросят о том, вздорные ли они.

Я вымученно улыбнулась.

— Пожалуй, вы правы.

— Вот. — Она протянула мне пластиковую сумку. — Ваша одежда пострадала от падения, и я принесла из дома свою. Мы с вами примерно одинаковые ростом, и я подумала, что вы подберете себе что-нибудь из этих вещей. — Она улыбнулась. — Конечно, тут все скромное, но мы не можем отпустить вас домой в больничном.

— Ой, спасибо.

Я выбрала себе серый свитер, черные легинсы и бежевые хлопковые трусы, а Эме протянула мне белый спортивный лифчик.

— Надеюсь, он вам будет в самый раз, — сказала она и отвернулась, чтобы не стеснять меня. — Вы чуточку пышнее меня в этом месте.

Я усмехнулась, сбросила с себя больничную рубашку и осталась голышом. Я видела свое тело только частями, после того как пришла в сознание. Стройные, сильные ноги (доктор Леруа предположила, что я занималась легкой атлетикой, бегом), крепкий живот со старым шрамом, полная грудь с крупными сосками и сильные, изящные руки. Это я.

Я провела ладонью по светлым волосам, потом, держась за койку, надела трусы и легинсы. Влезла в бюстгальтер и натянула через голову свитер.

— Спасибо, — поблагодарила я, оглядывая свой наряд, когда Эме повернулась ко мне. — Вы… невероятно добры.

Я открыла сумочку от «Шанель» и порылась в ее содержимом. Увидела красную помаду, немного наличных, какой-то рецепт, номер телефона, нацарапанный на салфетке, и пачку жевательной резинки.

— Готовы? — Эме посмотрела на меня и взялась за ручку двери.

Я покачала головой.

— Эме, — сказала я, — как меня зовут?

— Я ждала, что вы спросите, — улыбнулась она. — Каролина. Вас зовут Каролина Уильямс.

Тяжело вздохнув, я вышла следом за ней из палаты и зашагала по коридору навстречу жизни, о которой ничего не знала. Мое сердце тревожно билось в груди.

Я Каролина Уильямс.

— Вот мы и на месте. — Клемент, сотрудник больницы, показал в окошко автомобиля на импозантное здание. — Это ваш дом.

— Правда? — недоверчиво спросила я, дотронувшись до оконного стекла, и обвела глазами старинное здание из серого камня с причудливой лепниной, слуховыми окнами и маленькими балкончиками с коваными узорами на решетке. Париж… да что там — квинтэссенция Парижа! Неужели это правда мой дом?

— Да, мадемуазель. — Он вышел из машины с бумажной сумкой в руке и помог мне открыть дверцу.

— Но он такой…

— Шикарный? — спросил он с улыбкой.

Я кивнула.

— Да, вы правы. Один из самых знаменитых парижских домов.

Я покачала головой и вздохнула.

— Как же я сюда попала? — пробормотала я сама себе.

Клемент с беспокойством повернул ко мне лицо.

— Вы точно готовы… — он замолчал, подыскивая подходящее английское слово, — ассимилироваться? — Я недоуменно подняла брови, а он поправил на носу очки в тонкой металлической оправе. — Доктор Леруа сказала, что вы…

— Что она сказала… — спросила я, но онемела, услышав свой испуганный, полный отчаяния голос. — Простите. — Я тяжело вздохнула. — Просто я так…

— Растеряны, — договорил он за меня. — Я понимаю. Но теперь вы дома. Я помогу вам устроиться.

Я вошла за ним в вестибюль, и маленький лифт рывком повез нас наверх, когда Клемент нажал на кнопку четвертого этажа.

— Вот мы и пришли, — сообщил он и вставил ключ в замок. Дверь открылась с легким скрипом, приглашая в дом, совершенно для меня чужой. Мой спутник щелкнул выключателем.

— О! — Я провела ладонью по классной и современной софе из синего бархата — со стеганой обивкой и бронзовыми ножками. — Это… очень мило.

— Еще бы. — Клемент улыбнулся.

Квартира была просторная, но с минимальным декором, отчего казалась еще больше, но в то же время навевала ощущение одиночества. Три больших окна в гостиной выходили на балкон. Я ожидала увидеть там растения в горшках и парочку стульев, но когда отперла три щеколды и распахнула французские двери, то увидела лишь испуганного голубя, который тут же улетел.

— Странно, — пробормотала я. — Тут приятно сидеть. Почему я держала балкон закрытым и пустым, словно боялась на него выходить?

Клемент пожал плечами.

— Не знаю. Моя жена умерла бы от радости, если бы у нее появилось столько места для цветов. — Он показал на уголки балкона. — Она использовала бы тут каждый сантиметр.

Почему же я так не делала?

Я прошлась по всей квартире, занимавшей правую часть верхнего этажа дома. Тут были три спальни. Две пустовали, третья, вероятно, была моя. Я села на огромную кровать. Одеяла были так туго натянуты и так аккуратно заправлены по краям, что я испугалась, что нарушу идеальный порядок, когда встану, словно это могло как-то огорчить ту, прежнюю меня.