Я присоединилась к женскому книжному клубу, когда мне было под 30 лет. Он назывался «Сучки и книжки», и в то время это казалось забавным. Мы собирались один раз в месяц и балансировали на коленках маленькими белыми тарелочками с сыром бри и крекерами, обсуждая Энн Пэтчетт [ Американская писательница, лауреат многочисленных литературных премий. В 2012 году Энн Пэтчетт вошла в список 100 самых влиятельных людей в мире по версии журнала TIME.] и Огюстена Берроуза [ «Золотой мальчик» американского рекламного бизнеса, «enfant terrible» культуры «неоденди» и суперзвезда современной англоязычной прозы.], вливая в себя вино. Реки вина. Водопады вина. Вино и откровенности. Вино и атмосфера сестринства.
Вино стало нашим социальным клеем, механизмом, объединяющим нас. Нам было нужно вино, чтобы отключить долбящие по мозгам отбойные молотки нашего собственного перфекционизма и открыть наши секреты. Вино было центральной частью званых обедов и расслабленных вечеров дома. Оно требовалось и для событий, связанных с работой, и для торжеств. Даже не будем упоминать слово «холостячка». Друзья перенесли свои свадьбы из церквей в рестораны и бары, где официанты подавали шампанское, прежде чем невеста успевала появиться. У классных матерей были детские праздники, дополненные «Шардоне», — они не позволяли, чтобы процесс воспитания детей лишал их приятного общения. В некоторых магазинчиках продавали ползунки с текстом: «Мамочка пьет из-за того, что я кричу».
Я писала истории о том, как выпиваю. Некоторые были вымыслом, а некоторые — чистой правдой, и мне нравилась привлекательная комическая интонация, которую я подобрала для них и которая не позволяла определить, что в этих рассказах беллетристика [ Произведения, предназначенные для легкого чтения.], а что — реальность. Я написала о том, как надраться до четырех дня (правда), проснуться после тяжелой вечеринки на музыкальном фестивале рядом с Чаком Клостерманом [ Американский писатель и эссеист.] (неправда), хлопнуть несколько рюмок на скорость с незнакомцами и выпить сырного соуса из одноразовых стаканчиков (более-менее правда).
В наше время женщины славятся осуждением друг друга — того, как мы воспитываем детей, как выглядим в купальнике, как рассматриваем вопросы расы, гендера, социального статуса. Неважно, насколько дерзкими и нетрезвыми были мои рассказы, я никогда не чувствовала, что меня за них осуждают. Напротив, я полагала, что женщины смотрят на меня с уважением.
В районе 2010 года в нашу жизнь вошли неуклюжие, вдрызг пьяные героини. «Дневник Бриджит Джонс» был будто дерево, пустившее тысячи побегов. Кэрри Брэдшоу стала медиаимперией. Челси Хэндлер [ Американская комедиантка, актриса, писательница, телеведущая, продюсер и сценарист.] выстраивала свой бренд, играя роль женщины намного более пьяной и глупой, чем она, вероятно, была. (Разве было на тот момент название книги более показательное, чем ее «Водка, ты там? Это я, Челси». Страстное стремление к духовному освобождению, невинности молодежной литературы и к водке Grey Goose.) Мои умные успешные подруги от корки до корки изучали номера Us Weekly, журнала о новостях из мира звезд, пока номера газеты The New Yorker валялись на угловом столе, и вчитывались в детали жизни известных тусовщиц. В век домашнего порно и снимков половых органов не было ничего острого и шокирующего в моих заявлениях вроде: эй, слушайте все, я навернулась с барного стула!
А иногда было интересно, что думает моя мать. «Ну, я полагаю, что ты все преувеличиваешь», — сказала она однажды. В своем рассказе я только что написала, что выпила шесть порций пива. «Я не думаю, что женщина сможет столько выпить за ночь», — сказала она. И моя мать была права: на самом деле эти шесть порций были куда ближе к восьми.
Они как-то очень быстро прибавлялись! Две порции дома, пока собиралась, три — с ужином, три пинты в баре после. И той ночью я даже была в состоянии вести подсчет.
Моя мать никогда не пила, как я. Она максимум потягивала вино понемногу. Леди #Один-стакан-за-ужином. Она говорила, что отрывалась на вечеринках братства колледжа, танцуя в гольфах — и эта фраза говорит о том, до чего она НЕ доходила, — но я никогда не видела ее пьяной и не могла представить, на что это будет похоже. Когда ее семья собиралась вместе, мои шумные ирландские дяди сидели в отдельной комнате, распивая виски и хохоча так, что стены дрожали, в то время как моя мать и ее сестра занимались детьми. К черту такое! Я хотела быть душой вечеринки, а не тем, кто убирает мусор, после того как все закончилось.
К тому моменту, как я достаточно выросла, чтобы начать пить, культура изменилась, отлично подстроившись под мои желания. В течение нескольких поколений женщины были трезвенницами, сторожевыми псами, ответственными наблюдателями — в конце концов, именно женщины стояли за принятием «сухого закона», — но когда место женщины в обществе стало меняться, начало меняться и потребление ими алкоголя, и феминистки 70-х установили равенство и в распитии алкоголя. За следующие десятилетия, когда мужчины отворачивались от бутылки, женщины не делали этого, так что к 21-му веку они свели к минимуму этот гендерный разрыв.
В отчете CDC (Центр по профилактике и контролю заболеваемости) от 2013 года сообщается об «опасной проблеме со здоровьем» для женщин в возрасте 18–34 лет, особенно для белых и латиноамериканок, — о беспробудном пьянстве. Почти 14 миллионов женщин в стране устраивали себе в среднем по три вечеринки в месяц, выпивая по шесть напитков за один раз. Наверное, слишком много книжных клубов развелось!
Стоит отметить, что сейчас в США пьет меньше людей, чем в 70-х годах, когда был алкогольный пик. Среди прочих факторов на это повлияло и повышение возраста, с которого разрешается употреблять спиртные напитки, и отказ от неторопливых «ланчей с тремя мартини». Но определенная группа женщин сделала выпивку публичной и неотъемлемой частью своей культуры.
...Молодая, образованная и нетрезвая: на этом образе я и строила жизнь.
Я не задумывалась о том, что провожу почти все вечера в баре, потому что это делали все мои друзья. Я не задумывалась о том, что бутылка вина — обязательное условие для любого трудного разговора — да и для любого разговора вообще, — потому что именно это я видела в фильмах по ТВ. Бокалы с белым вином стали неотъемлемой частью душевного разговора. Дзынь-дзынь, за нас!
Empowerment. Расширение прав и возможностей женщин. Сила женщин. Равенство женщин. Ключевое слово для 21-го века. Все — от строительства школ в странах третьего мира до имейлов с фотками вашей задницы, которые вы посылаете незнакомцам, — все стало частью Empowerment. В течение многих лет над моим рабочим столом висела вырезка из таблоида Onion: «Сейчас женщины становятся сильнее благодаря всему, что они делают». Это значит, насколько женщины хотели реальной власти, но насколько процесс ее получения был для них противоречив. Эпиляция волос на лобке было Empowerment. Череда шотов Егермейстера в баре было Empowerment. Мне только жаль, что они не дали мне сил не вмазаться в уличный столб.
Я действительно переживала, что пью слишком много. На самом деле я волновалась об этом уже долго. Однажды, заходя ночью в клуб, я разбила колено. Я падала с лестниц (множество раз). Иногда я просто соскальзывала вниз по ступеням — проблемы с гравитацией, как я шутила, — и добиралась до низа лестницы в состоянии тряпичной куклы. И я не уверена, что из этого было более безумно: то, что я пила столько времени, сколько пила, или что я продолжала носить каблуки.
...Думаю, что я знала, что я в беде. Тихий голос внутри меня всегда знал. Я не скрывала, что пью, но скрывала, как мне больно и плохо от этого.
Мне было 20 лет, когда впервые стала волноваться, что пью слишком много. Я взяла одну из брошюр в поликлинике. У вас проблемы с алкоголем? Я училась в колледже. И была совершенно уверена, что у всех, кого я знаю, проблемы с алкоголем. Мой фотоальбом был живым тому доказательством: мой друг Дэйв, с бутылкой виски Jim Beam у рта; моя подруга Энн, вырубившаяся на диване, но все еще удерживающая в руке красный пластиковый стаканчик. Яркие картины кутежа и попойки.
Но в том, как я пью, было что-то настораживающее. Друзья приплелись ко мне в воскресенье, когда квартира все еще была разгромлена и пропитана вонью и сожалением.
— Эй. Слушай. Нам надо поговорить.
Они старались, чтобы это прозвучало обычно, будто мы собирались болтать о мальчиках и лаке для ногтей, но следующие восемь слов для меня были как иглы, загнанные под кожу.
Ты помнишь, что сделала вчера ночью?
Итак, брошюра из поликлиники. Далеко не новая, тонкая тетрадочка. Она, вероятно, пылилась на стойке с 1980-х годов. Язык, которым она написана, был паникерским и патерналистским [ Отцовский, отеческий.] (слово, которое я тогда только узнала и любила использовать).
У вас когда-либо было похмелье? Я вас умоляю. Я чувствовала жалость к застенчивым скромницам, ответившим «нет» на этот вопрос. Алкоголь, по крайней мере три раза в неделю, был такой же неотъемлемой частью моего процесса образования, как и выбор специальности. Мои друзья и я не тусили ни с кем, кто не любил бы отрываться. Было что-то настораживающее в людях, которые отказывались от хорошей попойки.
Следующий вопрос: вы когда-либо пили, чтобы напиться? О господи. А зачем еще человеку пить? Чтобы вылечить рак, что ли? Это было тупо. Я ехала в клинику, ощущая реальный страх, но теперь я уже чувствовала себя очень глупо за этот драматизм.
