— Мэйбелл, — беззвучно выдыхает он и бросается ко мне. — Я больше так не могу. Последние несколько месяцев были невыразимой пыткой, и если я не расскажу тебе о своих чувствах, упаду замертво прямо сейчас.

— Джек! — восклицаю я. — Что случилось?

Он берет мои руки в свои:

— Когда я смотрю на тебя, не могу даже думать нормально. Кто Афродита по сравнению с тобой? Это ты — богиня красоты. А как остр твой разум! Поразительно, как у тебя получается мысленно считать любые цифры, например, если бы я спросил, сколько будет четырнадцать тысяч двести восемьдесят семь умножить на двадцать тысяч пятьсот сорок один, ты бы выдала ответ вот так, — щелкает пальцами он.

— Если умножить, будет… [ответ скрыт], — скромно отвечаю я. — Но мне не нравится считать себя такой уж умной. Я просто обычная девушка.

— В тебе нет ничего «обычного», Мэйбелл, — продолжает он с восхищением и желанием. Подхватывает меня на руки и кружит, как принцессу. — Ты заботливая, искренняя, популярная, стоит тебе войти в комнату, как все только на тебя и смотрят. А твои глаза! Несравненные. Они самого прекрасного голубого цвета, как море в рекламе карибских курортов. Прости, что так спешу, но мое сердце — я не могу больше терпеть, мне нужно знать, что ты ко мне чувствуешь!

— Это все так…неожиданно. — Я сейчас упаду в обморок. Только подумать, меня настолько захватила работа в моей оживленной процветающей кофейне — вообще-то самой успешной во всей области, — что я едва замечала, что происходит между нами, прямо под моим носом. Или, может, тайно тосковала по нему. Еще не решила, как должны развиваться события.

— Я люблю тебя, Джек Макбрайд, — торжественно отвечаю я. — И готова родить тебе детей.

Все хлопают. Замечаю за одним столиком своих родителей, они так гордятся мной. На них одинаковые белые кожаные пиджаки с надписью «Кругосветное путешествие» стразами на спине, и моя мама (которая также моя лучшая подруга) светится от счастья. Она добилась всего, чего хотела, и мечтает о таком же счастье для меня.

Цвет возвращается в картинку, и я только сейчас понимаю, что мы стоим в лепестках роз, выложенных в форме сердца. Повсюду мерцают свечи. Джек излучает сейчас такой жар, что приходится прикрыть глаза, а волосы у него, наоборот, по каким-то причинам мокрые, будто он только что из моря. На нем свободная хлопковая рубашка, белая, пуговицы на которой расстегиваются каждый раз, стоит мне отвернуться. Он соблазнительно улыбается.

— Что ж, чего мы ждем…

БИИИИИИП. БИИИИИИИП. БИИИИИИИП. БИИИИИИИИП.

Кофейня растворяется в воздухе. Я выпрыгиваю из кровати в реальность так быстро, что запутываюсь в покрывале и ударяюсь локтем о прикроватную тумбочку.

— Какого черта!

Противный звук доносится откуда-то снаружи и прекращается, как только я выскакиваю за дверь. Толпа мужчин испортила вид на мои очаровательные Грейт-Смоки-Маунтинс двумя варварски огромными контейнерами, почти сорок метров в длину каждый, с надписью «АРЕНДА МУСОРНЫХ КОНТЕЙНЕРОВ И ОБСЛУЖИВАНИЕ — ФИРМА УОЛЛАНДА». На часах восемь утра. Проснулась я уже в семь пятнадцать и с тех пор лежала и мечтала, поэтому выскочила в чем была, в пижаме, босиком, прямо на залитую дождем лужайку.

Уэсли Келер, отражение бариста с горящими глазами, которого мне так некстати пришлось покинуть, появляется из особняка со сломанным шкафчиком на плечах. Наблюдаю, как Уэсли перехватывает его одной рукой, освобождая вторую, пожимает руки ребятам и забрасывает шкафчик в один из контейнеров с такой легкостью, будто это ломтик хлеба. Дерево раскалывается от удара. В воздух поднимается небольшое грибовидное облачко пыли.

— Эй!

Парни из фирмы по аренде контейнеров машут мне и забираются в свои машины, которые выглядят как передняя часть грузовика, но без трейлера, и срываются с места.

Уэсли не машет. Пренебрежительно отворачивается, едва взглянув на меня, и снова направляется в дом. Возвращается с одним из стоявших у лестницы мусорных мешков, бессердечно встряхивая. Внутри что-то со звоном бьется.

— Э-эй! — кричу я снова. — Ну-ка, подожди! — Бегу обратно в коттедж за ботинками, нахожу один в гостиной, другой под кроватью. Искать носки времени нет.

— Подожди! — Отчаянно машу руками, но он не останавливается. Просто продолжает выносить вещи из дома Вайолет и кидать их в мусорный контейнер. — Ты вообще смотрел, что внутри? — спрашиваю я, когда он выбрасывает очередной мешок.

Он смотрит на меня так, будто я расстегнула кожу и показываю ему свой скелет.

— Рылся ли я в мусоре Вайолет? Нет. Зачем бы?

— Ты же не знаешь, мусор это или нет!

— По запаху точно он.

— Это последние желания Вайолет, — настаиваю я, идя за ним к дому. — Ты читал их? Она хочет, чтобы перед уборкой мы очень, очень тщательно все осмотрели и потом только решили, выбросить или отдать на благотворительность. ОЧЕНЬ тщательно.

— Вайолет, — отвечает он, скрипнув зубами и подбирая проржавевший гриль, — нравилось вредничать. — Гриль разлетается на части.

— Ладно, но…

Он уходит обратно.

— Думаю, мы должны уважать ее желания, — яростно возражаю я, снова пытаясь его догнать. — И убедиться, что ничего ценного в этих мешках нет, и только потом выкидывать.

Он машет в сторону контейнера:

— Ни в чем себе не отказывай.

Когда он снова появляется в дверях, в этот раз с охапкой одежды, ко мне возвращается голос. Причем тот, который я обычно не использую, потому что его никогда не слушают или, если слушают, потом смеются надо мной.

— Я хочу все проверить, — твердо заявляю я. — Можешь остановиться на минутку? Нам надо обсудить, что мы делаем. Пожалуйста. — Не могу не добавить это «пожалуйста». Вот почему я никогда ничего не добиваюсь в жизни: сама себе мешаю бесконечными «пожалуйста». Еще и языком тела выражаю покорность, раздражающе робко показывая: «Конечно, я понимаю, забудьте, что я сказала, дайте знать, если могу помочь», за что страшно потом на себя злюсь.

— Я вообще-то пытаюсь навести в доме порядок, — сообщает он. К этому моменту спину Уэсли я видела куда чаще, чем лицо, и, несмотря на приятный вид, уже изрядно от нее устала.

Он пытается бросить в мусорку чехол для гитары, но я успеваю вцепиться в него и отобрать. Этот момент рассеянности Уэсли использует, чтобы избавиться от побитых молью вещей, которые я пыталась спасти минуту назад.

— Ты начала думать о поместье когда — вчера днем? А я планировал все это целый год, с тех пор как Вайолет впервые сказала, что после ее смерти оставит все мне. И я собираюсь все починить, очистить, выровнять два гектара земли и превратить поместье в приют для старых животных с ферм.

— Во ЧТО?

Тяжелый взгляд Уэсли придавливает меня к земле. Ужасное ощущение — как кто-то, похожий на того, кого я вроде бы знала, кто-то добрый и мягкий, относится ко мне с такой холодностью, к такому я не готова.

— Что не так с приютом для животных?

— То, что ты решил все один. — А еще я не собираюсь жить рядом со свинарником — в прямом смысле слова.

— А почему бы нет? Вайолет была моим другом. Я заботился о ней каждый день. — Он забирает у меня чехол для гитары, открывает и показывает сломанные петли и бархатную обивку всю в пятнах, будто говоря: «Видишь?» Еще и выражение такое самоуверенное. — А ты? Ты чужой человек. Свалилась как снег на голову. Без обид, но я не думаю, что ДНК дает тебе право старшинства. — Он считает меня беспринципной вертихвосткой. Дочерью Джули Пэрриш, до мозга костей.

— Я знаю, что и как можно улучшить в «Падающих звездах», — прагматично заключает Уэсли. — И предлагал нововведения с самого первого дня работы.

— Если бы Вайолет твои предложения нравились, она бы на них согласилась, — возражаю я. — Половину этого места оставили мне. И клянусь, если ты выбросишь еще хоть что-нибудь из моей законной собственности без моего одобрения, я подам в суд, — непреклонно заявляю я, мысленно добавляя: «Пожалуйста, не раскрывай мой блеф. У меня нет денег на адвоката».

От моих слов он замирает на полпути.

— Я просто выбрасываю мусор. Обычный мусор, ничего такого, что можно было бы спасти. Разве это не очевидное решение?

В его словах есть смысл. Как это отвратительно, что в них есть смысл!

— А как насчет желаний Вайолет? Каждую мелочь, она сказала. Очень тщательно, так и написала.

Он медленно выдыхает через нос, уже в изрядном раздражении. И оно заразно.

— Это же не всерьез. Ночь фильмов? Готовить кексы? Это не желания, а попытки вмешиваться в реальность из загробной жизни.

— Пончики, — поправляю я. — И в случае неисполнения — тысячелетнее проклятие. Как по мне, звучит достаточно серьезно.

— Это потому что ты ее не знала.

Мои скрещенные руки и устрашающе нахмуренные брови не производят никакого впечатления, и в мусорку летит картонная коробка с книгами без обложек. Меня просто игнорируют.

— Их можно было сдать на переработку.

— Я заплатил мусорной компании, чтобы они все рассортировали. Входит в услуги премиум-пакета.

Звучит так, как будто он только что все выдумал. И еще как сарказм. Он просто говорит то, что, по его мнению, заставит меня замолчать.