Сара Кадефорс
Сандор / Ида
Опять то же самое: паскудное ощущение, как всегда, когда едешь в центр. Из универмага Ica, прихрамывая, вышла старушенция с двумя набитыми бумажными пакетами и медленно — того и гляди помрет — потащилась к парковке. И ни единой живой души ни у киоска, ни у библиотеки. Класс…
На остановке чахоточно трясся автобус, выхаркивая выхлопные газы в ноябрьский воздух, и без того серый. Он прибавил шагу. Случалось, автобус уезжал раньше положенного. Несколько раз ему приходилось бежать, чтобы успеть вскочить в него. У дебильного водилы точно с головой не в порядке. Сам он никогда не кричал и средний палец шоферу не показывал — нет, Сандор Фаркас не из тех, кто пинает автобусную дверь с криками: «Да пошел ты…» Он из тех, кто только мечтает так сделать. Из тех, кто тащится домой, повесив голову, потому что не торчать же тут сорок минут до следующего автобуса. А дома еще четверть часа сидит на кухне, уставившись в столешницу, пока не встанет и не двинет снова на остановку.
Сегодня Сандор пришел на несколько минут раньше, и автобус еще не уехал. Когда он вытаскивал проездной, водитель наградил его кислым, почти укоризненным взглядом. Как будто Сандор виноват, что пришел вовремя. Его прямо распирало спросить: «Что-то не так?» Так просто, мимоходом. Но он только послушно показал месячный билет и сел на свое место.
Его место — он всегда садился на одно и то же. Пятый ряд, справа — другое не предлагать. Откуда это? Точно старый дед, который, проездив тридцать лет на одну и ту же работу, спятит, если протертое его костлявой задницей сиденье в один прекрасный день окажется занятым. Ну что, мир возьмет и рухнет? Да, почти так и есть. Когда его место занято, Сандору не по себе. Прикиньте, если кто об этом узнает…
Кроме него пассажиров в автобусе было трое, все незнакомые, за пятьдесят, и почти все тетки. Впереди клевые полчаса. Сандор откинулся назад, закрыл глаза и ушел в себя. Вот закрылись двери, вот водила переключил скорость, и автобус начал потихоньку отъезжать от остановки…
— Э-э-э-э-э-э-э-э-э-эй!
Он открыл глаза. Блин! За автобусом бежали они.
— Старый урод! — орал Бабак.
— Ублюдок! — подхватил Валле.
Они задубасили по автобусу кулаками, не собираясь сдаваться. Сандор сразу же проникся сочувствием к водителю. Вот бы тот разозлился и врубил скорость, оставив этих козлов дышать выхлопами. Сандор безмолвно умолял водителя, сжимая кулаки: «Ну давай, жми! Еще разок! Газ в пол и пошел!» Но тот сбросил газ и медленно затормозил.
Двери открылись, в салон ввалились Бабак и Валле, красные и запыхавшиеся.
— В следующий раз не опаздывайте, — кисло проворчал водитель. Парни сперва отдышались.
— Какого вообще… Вы же сами… Ну это… — замычал Бабак.
— Вы же на три минуты раньше уехали! — добавил Валле.
Водила смотрел на дорогу.
— На моих была половина.
— Урод старый, — вполголоса буркнул Бабак, роясь в кармане в поисках проездного. Валле ухмыльнулся.
Сандор надеялся, что водитель взорвется от злости, вдарит по тормозам и заорет: «Вон из моего автобуса! Немедленно! Не то поеду прямо на Сконегатан и сдам вас полицейским!!!» Ага, как же.
Сандор почувствовал себя заложником в захваченном самолете. Теперь двери откроются не раньше чем через тридцать пять минут. Автострада до Гётеборга — это же целая вечность. Жди чего угодно.
* * *
— Блин, мне бы такую задницу, как у тебя!
Ида притворилась, будто не слышит. Она прибавила громкость и продолжала краситься, мурлыча себе под нос. Потом опять сделала потише — вдруг мама проснется. Вдруг Сюзанна с Терезой увидят, как она сегодня выглядит.
Сюзанна, сидевшая в кровати, не сводя с Иды глаз, горестно вздохнула.
— Черт, мне в такие брюки никогда не влезть. Не с моими жирами.
Выдавить из себя «нет, ты не жирная» Ида не смогла — сил больше не было. Повтори она эту фразу еще раз — и просто задохнется, слова застрянут в горле, как кляп. Может, Тереза скажет? Но Тереза наносила румяна и, похоже, не слушала. Щеки втянуты, веки поблескивали лиловым — с виду подружка напоминала чокнутую бабу. Что-то оттенок знакомый… Это тени Иды или сама купила? Но зачем, дура, брать такой же цвет, когда есть миллион других? Тереза схватила помаду Иды и без стеснения щедро ею намазалась.
Сюзанна таращила полные слез глазищи.
— Мне надо похудеть. Ида, какая ж ты красивая, охренеть можно.
Тереза поджала губы — комплимент ей явно не понравился. Иду охватила паника. Она швырнула подводку для глаз в косметичку.
— Хватит.
— Ладно. Но ты вообще понимаешь, что ходить с тобой куда-нибудь не особо круто? Как ни выделывайся, ты всё равно красивее!
Можно подумать, она в этом виновата и может что-то с этим поделать. «Не особо я и красивая» говорить тоже не хотелось, хотя Ида знала, что придется. Как и «ты не жирная». Ох, а говорят, нельзя делать то, чего не хочется…
Она продолжала краситься, хотя всё уже было давно готово. Прошло десять секунд. Двадцать. Сорок. Все молчали. Слова Сюзанны повисли в воздухе. Иде казалось, что ее загнали в угол и окружили, взяли в плен в ее же собственной комнате.
— Какая же ты клевая! — опять не выдержала Сюзанна.
Зрачки за стеклами очков впивались в Иду до физической боли, а вот Тереза рассматривала подругу с притворным безразличием. На лбу выступил пот. Да, похоже, она тут и правда красивее всех.
— Да ладно, чего ты ноешь? Никакая я не красивая. Уж по-любому не красивее тебя.
Подружки выдохнули. Или это они от разочарования? Что было бы, скажи она: «Окей, я случайно уродилась красивее тебя, но придется смириться, если хочешь общаться со мной и дальше»?
Сюзанна поступила как обычно: притворно удивилась и вытаращила глаза, будто про «обе красивые» слышала не в десятитысячный раз.
— Ну да, конечно! Прикольная ты, Ида. Она прикольная, скажи, Тереза? Вот отмочила!
Ида наклонила голову, и волосы волной упали на лицо, а потом откинула их назад — и они, густые и пушистые, рассыпались по плечам на зависть подружкам. Взяв лак для волос, она задержала дыхание и стала брызгать, но не на волосы, а в основном в воздух. Точно травила насекомых или хотела глаза выжечь.
Подружки закашлялись и замахали руками.
— Ты чё, охренела? Прекрати!
— Спятила, что ли? Весь макияж мне испортишь!
Ида отложила в сторону пузырек с лаком и взглянула на себя в зеркало: она красивая, а это уже что-то. Пожалуй, хватит. Какой смысл менять что-то по мелочи?
Она встала, открыла окно, впустив в комнату свежий воздух, после чего повернулась к Сюзанне и улыбнулась.
— Кстати. Никакая ты не жирная. Фигня всё это.
Глотнув чего покрепче, Ида запила пивом. Отлично. Отпустило. Еще бы базар этот прекратить.
— Это я-то не жирная? Ты себе своим лаком совсем глаза выжгла?
Опять заладила! Ну ладно. Ида еще раз хлебнула из бутылки. На вкус дерьмо. И не удивительно, за такую-то цену. Она почувствовала, как по телу расползается приятное тепло. Даже Сюзанну приобнять хочется.
— Послушай меня, твою анорексичную подружку. Никакая ты не жирная!
* * *
Он съежился, как будто это превратило бы его в невидимку, прислонился головой к холодному стеклу и притворился спящим. Получилось не особо убедительно. Спать, когда под боком так орут? Но лучшего выхода Сандор не придумал.
Затаившись, он ждал, пока они пройдут мимо. Даже стал молиться, начав, как обычно: «Милый Боже, если ты есть, сделай так, чтобы…» И его мольбы — невероятно — были услышаны. Пахну́ло табаком, затем сбоку прошуршала куртка, потом еще одна. Расслабился он не сразу, на всякий случай посидел еще минутку неподвижно. Когда автобус свернул на автостраду, Сандор улыбнулся — везет же иногда! Он уселся поудобнее и уже почти представил себе ее лицо, когда в шею ему подули. Сандор сделал вид, будто ничего не замечает. Но тут подули опять, прямо в ухо. Завоняло куревом. Сандор медленно и нехотя повернулся.
Они сидели сзади и ухмылялись. Бабак наклонил голову.
— Извини. Мы тебя разбудили?
— Чего-чего? Не-а… — ответил Сандор, хотя и знал, что спрашивают не всерьез.
— Может, ты замечтался? — хихикнул Валле.
— Может.
Сандор отвернулся, давая понять, что разговор закончен. Он пристально смотрел перед собой, очень надеясь, что они увидят, что ему плевать, и отвяжутся.
— И о чём же ты мечтал?
Сандор не ответил. Разговаривать с ними он не собирался. По телу растекалось отвратительное чувство, но в то же время Сандору было их жаль. По крайней мере, он убеждал себя в том, что они маленькие, неуверенные в себе существа, в них нет ничего опасного. Ведь как говорят? Кто травит других, сам всего боится. Придурки несчастные, вы-то о чём мечтаете? Что у вас в голове, кроме сигарет, снюса [Жевательный табак, который кладут под верхнюю губу. Очень популярен в скандинавских странах среди молодежи (примеч. пер.).], футбола и телочек?
Они уселись прямо перед ним, развернулись и уставились на него. Из этих двоих Бабак хуже.
— Ну чё? Небось мечтаешь, как кого-нибудь трахнуть?
Валле зашелся смехом, как всегда пустым, почти истеричным. Сандор вдруг почувствовал усталость. От этой ситуации, которая вечно повторяется снова и снова, от самого себя. Интересно, если он не станет, как обычно, отворачиваться и мямлить себе под нос, а возьмет и ответит им что-нибудь — что тогда?
