— Кхм, жена, — поддразнил ее Мэтью, и все они засмеялись, а Фелисити на долю секунды вспомнила, как славно было принимать участие в их шутках, сплетнях и поддразниваниях. Быть частью их сверкающего мира.

— Ему пришлось встретиться со вдовами и прочими знатными дамами, чтобы собрать тут сегодня весь Лондон, нет? — вмешалась третья женщина. — Без их одобрения никто бы и не пришел.

Краткий миг молчания, а затем основная четверка расхохоталась, и смех этот звучал скорее жестоко, чем дружески. Фолк подался вперед и постучал молодую блондинку пальцем по подбородку.

— А ты не особенно умная, верно?

Наташа шлепнула брата по руке и фальшиво нахмурилась.

— Джаред, ладно тебе. Ну откуда Аннабель знать, как все происходит среди аристократов? Она вышла замуж за человека гораздо выше себя по положению и раньше никогда ни с чем таким не сталкивалась!

Прежде чем Аннабель сумела в полной мере прочувствовать злые, жалящие слова, Наташа тоже подалась вперед и прошептала, медленно и размеренно, будто бедная женщина была не в состоянии понять даже самую простую вещь:

— Все до единого пришли бы, чтобы увидеть герцога-отшельника, голубушка. Он мог бы появиться тут нагишом, и мы все радостно танцевали бы вокруг него, делая вид, что ничего не замечаем.

— Если учитывать, что все утверждают, будто он сумасшедший, — вмешалась Аманда, — я думаю, мы все почти ожидали, что он появится нагишом.

Муж Аннабель, наследник титула маркиза Уоппинга, кашлянул и попытался замять оскорбление, нанесенное его жене.

— Что ж, сегодня вечером он потанцевал с парой десятков дам. — И взглянул на Наташу. — Включая вас, леди Наташа.

Наташа приосанилась, а все остальные захихикали — все, кроме Аннабель, с прищуром смотревшей на своего смеющегося мужа. Фелисити сочла этот взгляд в высшей степени удовлетворительным, потому что муж этот, безусловно, заслуживал любого наказания от своей жены за то, что не бросился на ее защиту. Но теперь уже слишком поздно.

— О да, — промурлыкала Наташа с видом кошки, досыта наевшейся сливок. — И я должна добавить, что он в высшей степени приятный собеседник.

— В самом деле? — спросила Аманда.

— Еще какой. Ни намека на сумасшествие.

— До чего интересно, Таша, — небрежно вставил лорд Хейгин и для вящего драматизма сделал глоток шампанского. — Мы внимательно наблюдали за вами на протяжении всего танца и не заметили, чтобы он заговорил с тобой хотя бы раз.

Все язвительно засмеялись, а Наташа побагровела.

— Ну, было очевидно, что он хочет со мной поговорить.

— Приятно побеседовать, разумеется, — насмешливо бросил ее брат, салютуя ей шампанским.

— И, — продолжала Наташа, — он обнимал меня очень крепко. Я чувствовала, что он с трудом сдерживает желание притянуть меня к себе ближе, чем это считается приличным.

— О, вне всякого сомнения, — язвительно отозвалась Аманда, даже не пытаясь скрыть недоверие. Она возвела глаза к небу, а остальные опять засмеялись. Ну, то есть все, кроме одного.

Джаред, лорд Фолк, в это время внимательно смотрел на Фелисити.

«Проклятье!»

Его взгляд сделался восхищенным и голодным, и желудок Фелисити устремился к камням под ее ногами. Она тысячу раз видела у него этот взгляд. Раньше у нее даже дыхание перехватывало, потому что этот взгляд означал — Джаред собирается своими остроумными репликами кого-нибудь жестоко высмеять. Но сейчас у нее перехватило дыхание совсем по другой причине.

— Послушайте! Я думал, что Фелисити Фэрклот ушла с бала тысячу лет назад.

— Я думала, мы ее выгнали, — сказала Аманда, еще не увидевшая того, что видел Джаред. — Честное слово. В ее возрасте, да еще без друзей, достойных упоминания, уже бы стоило перестать ездить на балы. Никому не хочется видеть, как рядом околачивается старая дева.

Аманда всегда обладала удивительным умением выбирать слова, жалящие, как зимний ветер.

— И, однако, она здесь, — объявил Джаред, презрительно усмехнувшись и махнув рукой в сторону Фелисити. Вся группа медленно обернулась и перед Фелисити предстала отвратительная живая картина — шесть самодовольных усмешек, четыре отточенных и две несколько неловких. — Притаилась в темноте и подслушивает.

Аманда начала рассматривать пятнышко на своих перчатках, словно созданных из морской пены.

— Право же, Фелисити. Это так надоедливо. Неужели здесь нет никого другого, к кому можно вот так подкрасться?

— Может быть, какого-нибудь лорда, чьи комнаты тебе захотелось бы исследовать? — Это сказал Хейгин, наверняка считая себя в высшей степени остроумным.

Остроумием он не блеснул, чего остальные, похоже, и не заметили, потому что презрительно усмехались, давясь от смеха. Фелисити с отвращением ощутила, как ее окатило жаром, даже щеки заполыхали — сочетание стыда от услышанного и стыда за собственное прошлое, когда она точно так же давилась презрительным смехом.

Она спиной вжалась в стену, жалея, что не может просочиться сквозь нее.

Соловей, которого она слышала раньше, запел снова.

— Бедняжка Фелисити, — произнесла Наташа, обращаясь ко всей группе сразу. От фальшивого сочувствия в ее голосе по коже Фелисити поползли мурашки. — Она всегда хотела быть кем-то, имеющим большее значение.

И внезапно, из-за одного этого слова — значение — Фелисити вдруг поняла, что с нее довольно. Она шагнула в свет, выпрямив спину и отведя назад плечи, и ледяным взглядом смерила женщину, которую когда-то считала подругой.

— Бедняжка Наташа, — сказала она, в точности передразнивая ее тон. — Да ладно, неужели ты думаешь, что я тебя не знаю? Я знаю тебя лучше, чем все остальные здесь. Не замужем, в точности, как и я. Невзрачная, в точности, как и я. В ужасе от того, что тебя могут задвинуть на полку. Как меня. — Глаза Наташи широко распахнулись от этого описания. И Фелисити нанесла последний удар, больше всего на свете желая наказать эту женщину — женщину, так умело изображавшую ее подругу, а потом сделавшую ей так больно. — И когда это произойдет, вот эти люди не захотят тебя знать.

Соловей снова свистнул. Нет, не соловей. Это был совсем другой свист, долгий и негромкий. Она никогда не слышала такого птичьего пения.

А может быть, ее сердце колотилось с такой силой, что все звуки сделались странными. Подстегиваемая бешеным биением сердца, она повернулась к двоим новичкам в группе, устремившим на нее взгляды широко распахнутых глаз.

— Знаете, моя бабушка советовала мне остерегаться дурных людей — она любила говорить, что сущность человека можно понять по его друзьям. Ее слова более чем верны по отношению к этой группе. И вам следует быть осторожнее, если не хотите замараться в их саже. — Она повернулась к двери. — Лично я считаю, что мне повезло — я сумела уйти от них, только начав пачкаться.

Направляясь к двери бального зала, преисполненная гордости за то, что сумела противостоять этим людям, так долго ее унижавшим, она снова мысленно услышала сказанные ранее слова: «Вы человек, имеющий серьезное значение».

На ее губах заиграла легкая улыбка.

И в самом деле. Так оно и есть.

— Фелисити? — окликнула ее Наташа, когда она уже шагнула на порог.

Фелисити остановилась и обернулась.

— Ты от нас не уходила, — рявкнула Наташа. — Это мы тебя выгнали.

Наташа Корквуд такая… такая… неприятная.

— Мы тебя больше не хотели видеть рядом, поэтому и вышвырнули, — добавила Наташа холодных, жестоких слов. — Так же, как и все остальные. И так же они будут поступать и дальше. — Она повернулась к своим приятелям и засмеялась слишком жизнерадостно. — И только гляньте на нее, явилась и думает, что может соперничать за внимание герцога!

Такая неприятная!

«Это все, на что вы способны?»

Нет. Она способна на большее.

— Герцога, которого намерена завоевать ты, верно?

Наташа самодовольно улыбнулась.

— Герцога, которого я завоюю.

— Боюсь, ты уже опоздала, — без малейших колебаний произнесла Фелисити.

— Это почему же? — спросил Хейгин. Хейгин, со своим самодовольным лицом и волосами, как у принца из сказки. Который задавал вопросы так, словно снисходил до разговора с ней.

Как будто все они не были когда-то друзьями.

Позже она будет винить во всем воспоминания о былой дружбе, заставившие ее проявить несдержанность. Шепот прежней жизни, которую она потеряла в один миг, даже не поняв, за что. Сокрушительную печаль, уничтожившую ее.

В конце концов, должна же быть какая-то причина, по которой она сказала то, что сказала — учитывая, что это было чистым идиотизмом. Абсолютным безумием. Такой огромной ложью, что она затмила солнце.

— Ты опоздала с герцогом, — повторила Фелисити, даже в эту минуту понимая, что нужно немедленно замолчать. Остановить эти слова. Да только они словно превратились в понесшую лошадь — оборвавшую узду, свободную и дикую. — Потому что я его уже заполучила.