Сара Маклейн

Возлюбленная герцога

Посвящается мятежным девочкам

Особенно моим

Глава 1

Бергси-Хаус

Резиденция герцога Марвика

Прошлое

Так смеяться мог только он. Единственный в мире.

И пусть она совсем ничего не знала о жизни за пределами этого места. Она никогда не уходила слишком далеко от огромного особняка, скрытого в двух днях пути на северо-восток от Лондона в спокойной сельской местности Эссекса, где пологие зеленые холмы превращались в пшеничные поля, когда осень незаметно накрывала землю.

Не имело значения, что она не знакома с шумом города или с запахами океана. Или что не слышала другого языка, кроме английского, или не видела спектаклей, или не внимала оркестру.

Не имело значения, что ее мир ограничивался тремя тысячами акров плодородной земли, способной похвастаться лишь шерстистыми белыми овцами, огромными тюками сена да сообществом людей, с которыми ей не разрешалось разговаривать, для которых она оставалась практически невидимой, ее существование должно было сохраниться в тайне любой ценой.

Девочка, нареченная герцогом Марвиком. Запеленутая в дорогие кружева, предназначавшиеся для нескончаемой династии герцогов; умащенная маслами, которые полагались лишь самым привилегированным обитателям Бергси-Хауса. Получившая перед Господом мальчишеское имя и титул, в то время как человек, не являвшийся ее отцом, платил слугам и священникам за молчание и поддельные документы. Герцог лелеял планы заменить незаконнорожденную его женой дочь одним из своих сыновей-бастардов, родившихся в один день с девочкой от женщин, не бывших его герцогинями. Единственный путь продолжить династию герцогства… подлог.

Обрекал эту бесполезную девчонку, младенца, мяукавшего на руках у няньки, на убогую жизнь, полную мучительного одиночества, в мире, одновременно таком большом и таком маленьком.

А затем, год назад, прибыл он. Двенадцати лет от роду — огонь и энергия. Высокий, худощавый и уже такой умный и хитрый, и прекраснее его она никого не встречала — белокурые волосы, слишком длинные, падавшие на яркие янтарные глаза, которые хранили тысячу тайн, и тихий, едва слышный смех. А главное: он был из другого, неведомого ей мира. И смеялся так, как никто на свете. Она это знала точно, хотя широкий мир был так далеко от нее, что она даже представить не могла его границ.

А он мог.

Он любил рассказывать ей о нем. И предавался именно этому в тот день после обеда — один из драгоценных, улученных моментов между махинациями и манипуляциями герцога, украденный день перед вечером, когда человек, державший в своих руках их будущее, мог вернуться, чтобы насладиться мучениями троих своих сыновей. Но сегодня, в этот спокойный день, когда герцог был далеко, в Лондоне, занимаясь тем, чем обычно занимаются герцоги, их квартет упивался счастьем там, где они могли его обрести — среди диких земель имения.

Она больше всего любила западный край территории, так далеко от особняка, что о нем можно было забыть, пока не напомнят. Великолепная роща деревьев, стремившихся в небо, по одну сторону которой журчала небольшая речушка, скорее даже ручей. Когда она была младше, он подарил ей столько уединенных часов, дней, недель, и беседы с водой оставались единственным, на что она могла рассчитывать.

Но здесь и сейчас она не была одинокой. Ее окружали деревья, и пятна солнечного света заливали землю, где она лежала на спине, утомившись после стремительного бега через луга, и хватала ртом воздух, напоенный ароматом дикого тимьяна.

Он сидел рядом с ней, прижавшись бедром к ее бедру, грудь его тяжело вздымалась и опускалась. Он сверху вниз смотрел ей в лицо.

— Почему мы всегда приходим сюда?

— Мне здесь нравится, — просто ответила она, подставляя лицо солнцу; сердце потихоньку замедляло свой бешеный ритм, и она вглядывалась сквозь листву деревьев в высокое небо, игравшее в прятки у нее над головой. — И тебе бы понравилось, не будь ты все время так серьезен.

Воздух в этом спокойном месте словно переменился, сгустившись от правды: они не просто дети, тринадцатилетние, беззаботные. Они выживали только благодаря сосредоточенности и осторожности. Выживали только благодаря недетской серьезности.

Но сейчас она об этом забыла. Только не здесь, где последние летние бабочки плясали в лучах лившегося сверху света, наполняя воздух волшебством, от которого все худшее отступало. Поэтому она сменила тему:

— Расскажи мне о нем.

Он не стал спрашивать, о чем именно. Ему не требовались пояснения.

— Опять?

— Опять.

Он повернулся, а она подобрала юбки так, чтобы он мог лечь рядом, как делал не одну дюжину раз. Сотни раз. Устроившись на спине, заложив руки за спину, он заговорил. И слова его замирали под пологом из листьев.

— Там никогда не бывает тихо.

— Из-за телег, гремящих по булыжникам.

Он кивнул.

— Деревянные колеса грохочут, но дело не только в них. Еще слышны крики из таверн, и разносчики на базарных площадях хвалят свой товар. На складах лают собаки. На улицах бранятся. Я любил забираться на крышу дома, в котором жил, и делать ставки на уличные драки.

— Вот почему ты так хорошо дерешься сам.

Он едва заметно пожал плечом.

— Я всегда думал, это станет лучшим способом помочь моей маме. Пока…

Он замолчал, но она уже слышала все остальное. Пока бедняжка не заболела, а герцог не поманил сына титулом и состоянием. Она повернулась и посмотрела на него: непроницаемое лицо и стиснутые зубы, невидящий взгляд вверх, в небо.

— Расскажи мне про ругательства.

Он негромко, удивленно рассмеялся.

— О буйстве сквернословия. Это тебя особенно занимает.

— Раньше я и не знала, что существует ругань.

До того как мальчики стихийно ворвались в ее жизнь, грубые и все переворачивающие вверх дном, сквернословящие и такие чудесные.

— Ты имеешь в виду, до Дьявола.

Дьявол, при крещении нареченный Девоном, один из двух его сводных братьев, рос в приюте для мальчиков, о чем ярко свидетельствовала его речь.

— Он оказался очень полезен.

— Да. Сквернословие. Особенно в доках. Никто не ругается так, как матрос.

— Назови мне самое лучшее, какое ты только слышал.

Он искоса глянул на нее.

— Нет.

Ладно, позже она попросит Дьявола.

— Тогда расскажи про дождь.

— Это Лондон. Там все время идет дождь.

Она толкнула его плечом.

— Расскажи мне хорошее.

Он улыбнулся, и она тоже, потому что обожала, когда он ей потакал.

— Дождь делает камни на мостовой скользкими и блестящими.

— А ночами они становятся золотыми из-за огней таверн, — подсказала она.

— Не только таверн. Театр на Друри-лейн. Фонари, что висят перед домами терпимости.

Дом терпимости — место, где оказалась его мать после того, как герцог отказался ее содержать, когда она решила родить его сына. Там этот сын и родился.

— Чтобы прогонять темноту, — негромко произнесла она.

— Темнота не так уж и плоха, — сказал он. — Просто дело в том, что у людей в ней нет другого выбора, как только драться за то, что им необходимо.

— И они это получают? То, что им необходимо?

— Нет. Они не получают ни того, что им нужно, ни того, чего заслуживают. — Он помолчал, затем прошептал, обращаясь к пологу из листьев, словно тот был по-настоящему волшебным: — Но мы все это изменим.

Она не пропустила мимо ушей это «мы». Не только он. Все они. Четверка, заключившая договор, когда мальчиков доставили сюда для этого безумного состязания, — тот, кто победит, защитит остальных. А затем они вместе сбегут из этого проклятого места, этого ристалища умов и мускулов, которое устроил их жестокий родитель в жажде получить наследника, достойного герцогства.

— Однажды ты станешь герцогом, — негромко сказала она.

Он повернулся и посмотрел на нее.

— Однажды один из нас станет герцогом.

Она помотала головой и заглянула в его блестящие янтарные глаза, так похожие на глаза его братьев. И на глаза отца.

— Победишь ты.

Он долго молча смотрел на нее, затем спросил:

— Откуда ты знаешь?

Она сжала губы.

— Просто знаю.

Козни старого герцога с каждым днем становились все изощреннее. Дьявол в точности соответствовал своему имени — огонь и ярость, бьющие через край. А Уит слишком маленький. Слишком добрый.

— А если я этого не хочу?

Нелепейшая мысль.

— Конечно, хочешь.

— Титул должен принадлежать тебе.

Она не сдержалась и коротко, диковато рассмеялась.

— Девочки не становятся герцогами.

— Тем не менее вот она ты, наследница.

Но наследницей она не являлась. Она была плодом внебрачной связи ее матери, рискованного предприятия, задуманного для того, чтобы произвести на свет незаконного наследника для жестокого мужа, навеки запятнав его драгоценную семейную династию — единственное, что его вообще когда-либо волновало.

Но вместо сына герцогиня родила дочь, а значит, не наследника. Девочка стала временным заменителем. Закладкой в старинном экземпляре «Книги пэров Берка». И все они это знали.

Проигнорировав его слова, она сказала:

— Это не имеет значения.

И это действительно не имело значения. Победит Эван. Он станет герцогом, и это все изменит.