— Что случилось, ребёнок? Я что-то не так сказала? — Вола протянула к нему руки, но его безымянный страх вдруг обрёл имя.
Питер отшатнулся.
— Ты мне не мать!
Вола отдёрнула руки и обхватила себя за плечи.
— Я это знаю. Знаю. Я только хотела…
— Мне вообще никто не нужен, — сказал Питер, пытаясь смягчить резкость своих слов. Но удар уже был нанесён.
Вола смотрела на него так, будто жалела его, а не себя. Видеть это было невыносимо, поэтому Питер отвернулся.
Вот так. Уходи, не оглядывайся.
Он слышал, как она вздохнула. Как выдернула топорик из раздробленной доски. И как потом положила его на полку — наверняка строго параллельно остальным инструментам, он тоже научился от неё класть всегда так. Слышал, как она дошла до порога, ступила на шлакоблок, закрыла за собой дверь.
И ни разу не оглянулся.
Но, когда звуки перестали доноситься, он подбежал к окну.
Вола удалялась по дорожке, она уходила от него, и спина у неё была очень прямая.
Питер согнулся пополам. Боль в груди была такая, что, кажется, он мог бы сейчас умереть.
7
Возвращаясь домой, Пакс петлял и иногда замедлял шаг — вдыхал запахи и звуки тёплой весенней ночи. Но на подходе к Заброшенной Ферме желание поскорее увидеть щенков стало нестерпимым, и последний участок леса под светлеющим небом он проскакал резвой рысью.
Когда впереди показалась крыша сарая, Пакс остановился. Вчера Игла расширила логово для подрастающего потомства, и сейчас свежий песок искрился на траве, как иней. В полях кругом всё было мирно, тихо. Но Пакс всё же прижался к земле и стал осматриваться.
Во время прогулок малыши теперь осмеливались отходить чуточку дальше от норы. А вечером Игла хочет отвести их к водохранилищу, им пора учиться лакать. Пакс тоже пойдёт: нужны оба родителя, чтобы на первой семейной вылазке щенки не расползлись кто куда.
Тут Пакс уловил какое-то движение перед крыльцом. Шерсть у него на загривке встала дыбом, но потом он увидел: нет, это не крадущийся охотник — всего лишь невесомый меховой шарик катится, мелко подскакивая, в сторону лужайки. Кто-то из детёнышей выбрался из логова.
А Игла не заметила, иначе бы пресекла.
Кто-то! Ясно кто — крохотная лиска. Она единственная из троих могла ослушаться матери.
Ещё секунду Пакс наблюдал. Она прижала нос к земле и, следуя за запахом, направилась к задней части сарая. Оттуда она медленно, по шажочку, двинулась к разлапистому дереву ирги, потом свернула в разросшийся малинник, в самую его гущу.
Ровно этот же путь проделал Пакс несколько часов назад, отправляясь на охоту. Дочь шла по его следу.
Он позвал её.
Малышка мяукнула в ответ, закружилась на месте. И начала продвигаться к нему радостными кособокими прыжочками.
Пакс поспешил ей навстречу. Он накажет её за непослушание, потом отнесёт обратно в логово. Но, когда он уже подбегал к лужайке, откуда-то сверху неслышно скользнули мускулистые крылья. Растопыренные когти проре́зали утренний полумрак над крохотным щенком.
Пакс прыгнул. Он вцепился в густо оперённую голень, когда рогатая сова уже взлетала с серым комочком в когтях.
Сова клюнула Пакса в нос, но лис не разжал клыков.
Мощные крылья били, волокли его по земле. Пакс, изогнувшись, подкинул задние лапы, с силой проскрёб когтями совиное брюхо, но хищник крепко держал добычу.
Тогда Пакс вгрызся глубже, полая кость под его зубами хрустнула. Он ещё сильнее сцепил челюсти, резко дёрнул вбок. Сова вскрикнула и раскрыла когти.
Серый комочек выпал, сова, хлопая крыльями, улетела.
Пакс подскочил, со всех сторон осмотрел дочь. Кроме двойных проколов от когтей на плечах — никаких повреждений, но её трясло.
Он зализал её раны, обвился вокруг неё, позволил втиснуться в свой белый густой воротник, но она дрожала от страха, а её сердечко часто-часто колотилось.
Сердце Пакса тоже билось часто и сильно, только его страх был другой.
Не забывай: смотреть надо во все стороны, наверх тоже. Опасность сверху бывает беззвучной.
Но советы — недостаточно надёжная защита для неё. А надёжной защиты нет и никогда не будет.
8
— Так мы тренируемся или нет?
Питер виновато вскочил.
— Да, прости. — Ну вот, опять. У Волы он никогда не скучает по телевизору, но, оказываясь у Бена в гостиной, всякий раз будто отключается. Сидит с разинутым ртом и таращится в экран, пока Бен не хлопнет его по плечу и не напомнит, зачем они вообще-то здесь.
Он взял свою перчатку и поспешил на улицу, за Беном.
А пятилетняя Астрид, Бенова сестра, — за ними. Как всегда. Эхо — так Питер её про себя называл. Не только потому, что она постоянно повторяла всё, что делал или говорил её брат, и вообще была ужасно на него похожа — те же соломенные волосы, и веснушки, и решительный вид. Но ещё она была какая-то немножко рассеянная: будто она на самом деле не тут, а неизвестно где. И будто ей вся вот эта жизнь без разницы — кроме, конечно, Бена, которого она обожала.
Бен усадил её на ступеньку крыльца и положил рядом кулёк с семечками подсолнечника.
— Посторожи. И сиди тут, вниз не спускайся. Мы будем очень сильно бросать, поняла?
— Очень сильно бросать, поняла, — отозвалась она.
Питер стянул с себя свитер. Неделю назад весна наконец-то взялась за дело, и теперь погода установилась уже вполне бейсбольная. Подъездная дорожка была каменистая — то что надо, как раз для отработки низких мячей. Они посылали друг другу мячи над самой землёй — и чаще всего ловили, даже жутко кручёные. Питеру нравилось играть с человеком, который, как и он сам, влюблён в бейсбол и умеет следить за мячом так же сосредоточенно. Иногда, если какой-нибудь особенно сложный мяч взять всё же не удавалось, они начинали друг друга подкалывать: «Бен-с — и готово!» или «Ай, чуток недопитерил!» — и это тоже было классно: за год все их шуточки стали привычной частью игры.
Но потом один зверски закрученный мяч отскочил вбок и, отрикошетив от угла дома, улетел в кусты. Бен побежал за мячом и, возвращаясь, крикнул:
— Вествиль офигеет летом от такой игры, скажи?
Питер снял перчатку-ловушку и сделал вид, будто подтягивает на ней шнуровку.
— Я не играю этим летом.
— В смысле?.. Я не понял.
Питер подобрал свой мяч и вложил в перчатку. Всё равно после того, что он сейчас скажет, тренировки уже не будет. Но вчера вечером он решил окончательно.
— У Воинов Воды новый набор. Я записываюсь.
Бен рассмеялся.
— Да ладно, у нас тут всё нормально с водой! Воины к нам не приедут. Давай надевай перчатку, играем дальше! — Он побежал обратно на свою позицию.
— Нет. Послушай. Я знаю, что они сюда не приедут. Я сам к ним еду. В эту субботу.
Бен обернулся. Встал, уперев кулак в бок.
— В субботу. И куда?
— Туда, где я жил раньше.
Он понял это вчера вечером, когда узнал, что Воины Воды собираются работать в окрестностях его города. Зачем ему Волин дом, если у него есть свой? Он запишется, пройдёт вместе с Воинами сколько-то вниз по реке, а потом свернёт — там до его дома будет уже рукой подать.
— Миль сто отсюда?
— Триста.
— И Вола тебя отпускает?
Питер пожал плечами.
— Отпустит. Скажу ей вечером.
Бен отвернулся и принялся набрасывать мяч на крышу гаража.
Питер понимал. Бейсбол, с его подачами и приёмами, — это был их общий язык, на нём они запросто могли договориться о следующем броске, могли вообще говорить о чём угодно, даже о самых трудных вещах, — при этом не произнося ни слова и не отрывая глаз от мяча. Сейчас Бен говорил ему: Угу. Теперь мне надо побыть наедине с тем, что я услышал.
Внезапно Питер понял, что он так не хочет. Бен был с ним рядом с самого первого дня, с той минуты, когда Питер, весь напряжённый, вошёл в школу, новичок среди чужих. Одинокий новичок среди чужих — этим летом он расстался с Паксом.
— Ты тоже можешь поехать, — не раздумывая, сказал он. — Будем спать с тобой в одной палатке. Говорят, они там учат работать на экскаваторе и много чему ещё. Грести на каноэ, брать пробы воды…
— Я не могу.
— Да с чего ты взял, что не можешь? Тебе же уже есть двенадцать. Надо только разрешение от родителей, и…
— Нет. Я сам не могу. — Бен кивнул на крыльцо, где его сестра вытряхивала семечки из кулька себе на голову. — Из-за её операции, — договорил он одними губами.
Астрид спрыгнула со ступеньки и подбежала к ним, будто поняла, что о ней говорят. Бен отбросил мяч, притянул к себе сестрёнку и начал вытаскивать семечки из её волос.
Питер отступил на шаг.
— А-а… Думаешь, она может…
— Нет. — Бен сильнее прижал сестру к себе. — Всё у неё будет отлично. Просто без меня она там может забояться.
— Я там могу забояться, — повторила Астрид. Но она улыбалась — Питер это видел. А боялся сам Бен, а не она.
И тут Питера поразила одна мысль, от которой он даже вздрогнул. Он — свободен! Да, он потерял всех, кого любил в жизни, — маму, отца, своего лиса. Но теперь, когда он потерял всех и всё, больше ему уже нечего терять.
А ему всего тринадцать. А жизнь уже не причинит ему боль.
Питеру захотелось предостеречь друга.