Лу набирает полные легкие свежего воздуху и без всякой разминки, поскольку желание двигаться пересиливает любой страх получить растяжение, пускается бежать.

Их дом расположен на окраине города. С одной стороны поднимается лишенная листвы живая изгородь, превратившаяся в запутанный клубок. Вдали виднеются холмистые поля, распаханные и готовые к посевной.

Рассвет приближается, над долиной поднимается туман, призрачно-серый на коричневом фоне.

У нее уходит пара минут на то, чтобы разогреть мышцы и набрать скорость. Что может быть лучше? Ритм помогает успокоиться, каждый шаг она делает все осознаннее и осознаннее, встряхивая мысли, словно рис в банке, чтобы они перестали тесниться в голове.

София, наверное, права. Смогла бы она так бежать, если бы была смертельно больна? Разумеется, нет.

Просто последнее время все налаживалось. Они искали себе жилье, теперь, когда Лу уже не была новичком, работа с трудными подростками, исключенными из школы, перестала казаться такой сложной. Было бы вполне типично, если бы жизнь в это время подставила подножку.

Словно бы комментируя мысли Лу, ей сигналит какой-то водитель, вытесняет на обочину, а потом на бешеной скорости проносится на блестящей «Ауди». К чему такая спешка? — раздраженно думает Лу.

Она решает свернуть с главной дороги. Хитчин находится в так называемом пригородном районе, отсюда многим приходится ездить в город, и даже в столь ранний час люди торопятся на работу. Лу поворачивает налево через узкую калитку на общинную землю.

Тропинка вдоль берега реки извивается меж ольховых деревьев и выгибающихся стеблей осоки. В зарослях камыша лягушки будут спариваться ранней весной, а потом появятся головастики типа тех, которых они с сестрой собирали в детстве в жестяные банки. А вот и скот на выпасе — английские лонгхорны [Английская порода крупного рогатого скота.], старинная и спокойная порода. Коровы перестают щипать траву и поднимают головы, в изумлении глядя на нее. Лу замедляет темп.

Можно сколько угодно бежать, но убежать от себя не удастся, признает она.

Через некоторое время она чувствует себя менее взбудораженной. Когда Лу снова трусцой бежит в сторону дороги, то у нее появляется идея. А почему бы, собственно, и нет? Она вернется по этой дороге, через городское кладбище.

На входе она замедляется вплоть до прогулочного шага в знак уважения к тем, кто покоится здесь. Лу на минуту задумывается, не будет ли кто-то возражать, что она в спортивном костюме, но, скорее всего, в это время других посетителей на кладбище не окажется.

Она не была здесь довольно давно, но быстро находит нужное место и преклоняет колени. Земля здесь влажная от инея.

Как странно думать, что он там, под землей. Прошло столько лет, а Лу все еще по нему скучает. Ей бы хотелось поговорить с ним, ведь после его смерти столько всего случилось. Она окончила курсы, перебралась в Брайтон, призналась матери в своей ориентации… А теперь вот опухоль. Что бы он ей сказал по этому поводу?

Отчасти именно из-за него Лу так задергалась. Просто вспомнила, как он болел: постепенное и длительное ухудшение самочувствия, боль и страх, потеря чувства собственного достоинства. Он стал таким худеньким и хрупким, словно призрак. Лу приводит в ужас перспектива пройти через что-то, хоть отдаленно напоминающее злоключения отца.

Лу выдергивает сорняки, борясь с воспоминаниями. Хотя большинство растений увяли от холода, могильный холм все равно нужно прополоть, рассеянно думает она. Тут давно никто не наводил порядок. Удивительно, что мама запустила могилу, ведь ее сад рядом с мини-отелем выглядит безупречно: в каждый горшок высажены зимние сорта анютиных глазок, вдоль дорожки растут подснежники, которые только-только начинают пробиваться. Может, мама редко сюда приходит, потому что просто не может смотреть на могилу. Лу эта мысль кажется странной, но такова ее мама.

Она выдергивает сорняки уже более осознанно, выковыривает их ногтями из мерзлой земли, двигаясь с передней части холма назад. Вскоре она собирает небольшую кучку жухлых листьев, затем разравнивает землю руками и откидывается, чтобы оценить плоды своего труда. Надо бы еще пройтись по сорнякам вилами, но начало положено.

2

— Это, наверное, мамочка, — говорит Лу. — Хочешь впустить ее?

Она вместе с Молли идет к домофону. Маленькие пальчики тянутся к кнопке.

— Давай посмотрим, как она идет, — предлагает Лу. Они вместе выходят на площадку. Она поднимает Молли, чтобы та выглянула поверх перил.

Они с Софией живут в квартирке-студии на верхнем этаже трехэтажного здания, и они с Молли слышат шаги Карен еще до того, как ее увидят. Наконец она появляется: каштановые волосы и мокрая от дождя куртка.

— Мамочка!

Карен поднимает голову на лестнице, ее щеки раскраснелись после улицы.

— Привет, Молстер! — улыбается она, когда поднимается к ним, и наклоняется, чтобы поцеловать дочку.

— Ой, ты мокрая, — говорит Молли. — И не называй меня так!

— Прости! — Карен бросает взгляд на Лу. — Все в порядке?

Лу кивает.

— Мы отлично провели время, да?

— А еще нарисовали забавную картинку! — говорит Молли.

— Понятно. А что в ней забавного? — интересуется Карен.

— Это план огорода, — объясняет Лу. — Молли хотела посадить семена, увидела те, что я заказала по каталогу, но я сказала, что время не подходящее, и вместо этого мы разработали план.

— Пойдем посмотришь! — говорит Молли.

Они втроем направляются на кухню.

— Очень здорово, что ты смогла с ней посидеть, — произносит Карен, разглядывая рисунок.

— Без проблем, — отмахивается Лу. Она смотрит на сочетание ее взрослого почерка рядом с восторженными каракулями Молли и улыбается. — Мне понравилось.

— Ну ты знаешь, что Молли твой главный фанат.

Лу приятно это слышать. Чувство взаимно.

— Есть время на чашку чая?

Карен откидывает мокрые завитки волос с лица.

— Думаю, да, но только быстро.

— Давай я помогу. — Лу забирает куртку Карен и вешает на батарею, чтобы просушить.

Карен стоит и смотрит в окно. Улица, состоящая из домов в викторианском стиле, жмущихся стенка к стенке, кажется уставшей и обшарпанной, окрестности напоминают сборную солянку из грязных пастельных фасадов, плохо сочетающихся друг с другом. А дальше темнеет тоскливое море. Даже пирсу, кажется, с трудом удается остаться ярким и веселым пятном с лампочками, горящими в пелене измороси рядом с пустой ярмарочной площадью.

— Как ты? — спрашивает Лу, обратив внимание на задумчивое выражение лица Карен.

Та вздыхает:

— Наверное, нормально.

Молли вьется вокруг ног матери, словно котенок. Карен смотрит на дочку и треплет ее по волосам, а потом поднимает взгляд и слабо улыбается Лу.

— Бывало и похуже.

Лу кивает, понимая печали Карен. Она колеблется, не зная, стоит ли озвучивать свои соображения, но потом решает, что лучше все-таки сделать это:

— Наверное, это тяжело, накануне… ну ты знаешь сама.

Карен сглатывает комок в горле. Лу видит, что она пытается сдержать слезы, которые наверняка уже готовы пролиться. О господи, думает Лу, наверное, не стоило заводить этот разговор в присутствии Молли. Но большинство людей и так избегают упоминать о том, через что пришлось пройти Карен, и Лу не хочет оказаться в их числе.

Карен старается изо всех сил, чтобы голос не дрогнул.

— Это наше первое Рождество без него.

— Прости, — говорит Лу. — Мне стоило подумать, прежде чем говорить.

— Ничего.

Но Лу чувствует себя ужасно. Она слишком зациклилась на себе. Сначала наслаждалась Озерами вместе с Софией, потом озаботилась этой жалкой опухолью. А ведь она как никто другой должна бы помнить, что чувствовала подруга. Лу была рядом с Карен, когда в прошлом феврале внезапно умер ее муж.

Чайник закипел. Через пару секунд Лу уже протягивала Карен дымящуюся чашку. Как ни странно, Карен принимает ее с благодарностью.

— Молли, милая, — мягко говорит Лу. Молли перестала крутиться у ног Карен и теперь смотрит на мать. — Хочешь немножко посмотреть «Принцессу Аврору», пока мы с мамой поболтаем?

Карен принесла диск, когда попросила посидеть с девочкой. Это любимый мультик Молли.

— Я уже смотрела, — возражает Молли.

— Все нормально, — произносит Карен. — Не волнуйся. Я справлюсь.

Она подходит к дивану и поправляет подушки так, чтобы можно было сесть. Молли забирается матери на колени, эдакий розово-пастельный комочек на фоне оливково-коричневых тонов матери.

Карен продолжает гладить волосы дочери, причесывая их пальцами в направлении от лба. Молли морщит носик и надувает губы. Карен, погрузившаяся в свои мысли, не замечает этого. Такое чувство, что движение успокаивает скорее ее саму, чем Молли. Лу все равно включает телевизор и находит детскую передачу. Вскоре Молли начинает увлеченно наблюдать за проделками пучеглазого анимированного кролика, поэтому, когда Карен прижимает девочку к себе и целует несколько раз подряд в затылок, та даже не обращает внимания.

— Печенье? — Лу тянется к жестяной коробке.

— Почему бы и нет. — Карен берет диетическое печенье и отламывает кусочек Молли. — На самом деле мы хотим собраться семьей в канун Рождества, вспомнить Саймона, ну ты понимаешь. Мне кажется, это пойдет на пользу детям. Да и мне, и взрослым. — К ней снова вернулось самообладание, и Лу становится легче. — Я бы хотела, чтобы ты тоже пришла, если ты хочешь.