Возьми ее ртом, сказала Мисси. Возьми ее ртом, и монета твоя, Фредди.
Сначала он занервничал и испугался, чувствуя, что это неприлично и даже как-то гадко, но потом встал на колени перед кроватью, наклонил голову, открыл рот и коснулся губами ее теплой кожи вокруг монеты. Он уже захватил ее, но Мисси прижала его голову к своей груди, и он ворочал языком монету, пока плоть, металл и тепло не слились в одно целое. Оба замерли и затаили дыхание, услышав приближающиеся шаги и голоса тетушек, и облегченно выдохнули, когда те прошли мимо двери комнаты. И только после этого, в полумраке, дразнящий вызов сменился простой откровенностью.
Это размер твоего сердца, сказала Мисси, обводя его ладонь своим указательным пальцем. Люби в свою меру.
В мою меру чего?
Того, что ты сможешь удержать. Если ты чувствуешь боль, значит эта любовь тебе не под силу. Ты не сможешь ее удержать. Захватишь чуть больше горсти, и ты уже в беде. Понимаешь? Ты меня слушаешь или ты уснул?
Я слушаю.
Что я сейчас сказала?
Ты сказала держать крепче.
Он услышал ее смех.
Ладно, хватит, сказала она.
Он вернул ей монетку.
Можно попробовать еще раз? — спросил он.
А где твое «пожалуйста»?
Пожалуйста, сказал он.
И снова наклонился к ее груди, а когда поднял голову с зажатым в зубах шестипенсовиком, вдруг решился на то, о чем ранее не мог и помыслить. Монета выпала из его рта, который затем нашел ее губы и впервые ощутил, как ему показалось, вкус настоящей жизни за пределами этих унылых стен, за пределами его самого. Он любил ее, и в этом был весь смысл всего на свете.
Она ответила на поцелуй, и весьма пылко. Он почувствовал ее язык у себя во рту; ощущение было приятным, и оно распространилось по телу, начало пульсировать у него между ног, но внезапно она вздрогнула всем телом и сбросила его с кровати на пол. А затем уставилась на него с потрясенным видом. То, что она почувствовала на его губах, не было вкусом страсти — то был вкус молозива. Так она узнала о своем состоянии, и это стало причиной ее стремительного отъезда.
Холодным мартовским утром, когда жизнь вокруг только начинала пробуждаться, его жизнь подошла к концу. На бумажке, подсунутой под дверь, ее рукой было написано:
«Не слишком увлекайся, Фредди…»
Однако он уже слишком увлекся.
«И никогда не забывай меня».
Никогда. Никогда. Никогда.
«Ливерпуль-стрит». Дрейк тупо уставился на табличку с названием станции. И лишь в самый последний момент перед закрытием дверей заметил, что Мисси вышла из вагона. Он успел всунуть свой чемодан между сходящимися створками, заставив их вновь распахнуться, и выскочил на платформу. Мисси шла впереди, ее платиновые волосы покачивались в такт шагам. Он чуть сдвинул назад шляпу, несколько раз глубоко вздохнул, чтобы успокоиться, и пошел следом, сохраняя дистанцию.
Она пересекла станционный вестибюль в направлении Бишопсгейтской лестницы. Когда она наверху исчезла из виду, он ускорился, прыгая через ступеньки, и в сумеречном свете разглядел ее переходящей улицу. Перед полицейским участком она ненадолго задержалась, как будто раздумывая, но, похоже, изменила решение и направилась по Брашфилд-стрит, мимо фруктового рынка. И вдруг остановилась. Он отвернулся, присел и сделал вид, будто завязывает шнурок. Она двинулась дальше, и он последовал за ней до Коммершиал-стрит, где она взмахом руки поприветствовала какую-то женщину перед входом в бар «Десять колокольчиков». Уже собравшись перейти улицу, она вновь остановилась, словно что-то вспомнив. С каждой пройденной улицей, казалось, один за другим отслаиваются, как шелуха, прошедшие годы. Резко свернув налево, она прибавила шагу. Свернула на Фолгейт-стрит, потом сделала еще один поворот и пошла в противоположном направлении…
Черт, этого не может быть, подумал Дрейк.
Но так оно и было.
Когда он вывернул из-за угла, на улице не было никого, кроме Мисси.
Она стояла посреди проезжей части, глядя на дом, который покосился, привалившись боком к соседним развалинам, — калека, лишь чудом еще не упавший. Именно так она и называла его, будучи в легком подпитии или в печали: дом-калека. Утечка и взрыв газа почти преуспели там, где не справились бомбы Гитлера.
Неосторожные слова уносят жизни, и непогашенные сигареты с ними в этом заодно, подумала Мисси, закуривая.
Затем подняла камень и бросила его в заколоченное окно. Она и сама не знала, почему так ненавидит этот дом, в свое время служивший ей пристанищем. Но он заставлял ее чувствовать себя ненужной и оскверненной в ту пору, когда всем ее достоянием была только юность.
Шаги за спиной прозвучали громко и зловеще на фоне ее мыслей. Она не обернулась. Только расправила плечи и выпрямила спину, став чуть выше.
Что вам нужно? — спросила она. Я заметила, что вы меня преследуете. Я могла бы обратиться в полицию, но это не в моем стиле. Никогда не было в моем стиле. Но у меня в кармане нож, и я…
Мисси, тихо произнес он.
…и я пущу его в ход, не сомневайтесь.
Он повторил ее имя. И вышел из тени детства в ее нынешний свет.
Фредди? — вымолвила она.
А он ничего не смог сказать, потому что сердце вдруг подскочило в груди и комом застряло у него в горле.
8
Они заняли столик в углу паба, за окнами которого вступала в свои права ночь. Звуковой фон был ненавязчивым и расслабляющим: болтовня завсегдатаев, звон бокалов, обмен дежурными шутками, потрескивание дров в камине. Время от времени кто-нибудь срывался на громкий хохот, который по цепочке заражал остальных и описывал круг по залу на манер детской игры в салочки. Дрейк и Мисси были даже рады этим отвлечениям, поскольку оба толком не знали, что сказать. Они выглядели уставшими и измотанными, но не замечали этого, искренне радуясь встрече. И они цеплялись за прекрасные минуты молчания, прежде чем следующая фраза вернет их в мир косноязычной прозаической обыденности.
Все еще не могу поверить, что ты здесь, сказала она.
Фредди ухмыльнулся. Поднял кружку и сделал первый глоток.
Да уж, вот это пиво так пиво! — сказал он и вытер пену с верхней губы.
Стало быть, ты повидал мир, Фредди!
Было дело.
И ни единой строчки за все это время.
Он улыбнулся, пряча под стол трясущуюся руку.
Когда ты вернулся? — спросила она.
Вчера.
Только вчера?! Что тебя так задержало?
Сам не знаю.
Большинство вернулось еще год назад. А кое-кто и раньше.
Да, я в курсе. Просто я не знал, ради чего мне возвращаться.
А я уже не в счет?
Я думал, ты погибла.
Что?! Почему?
Из-за «Кафе де Пари». Когда я узнал, что его разбомбили, я сразу подумал о тебе. Я подумал, что тебя больше нет.
Мисси потерянно молчала.
Ты же сама сказала, что будешь в этом клубе.
Я так говорила?
А ты не помнишь?
Это было так давно, Фредди.
Понимаю.
В другой жизни.
Да, согласился он и отхлебнул пива.
Могу поспорить, на самом деле ты просто закрутил там любовь. Это тебя и задержало.
Фредди улыбнулся.
Это не так.
Я тебе не верю.
Почему же тогда я вернулся, если у меня там любовь?
Все кончается рано или поздно.
Не в моем случае, сказал он, глядя ей прямо в глаза. У меня ни с кем не было связи, Мисси. Ничего стоящего упоминания.
Очень жаль. Тебе это пошло бы на пользу.
Ты так думаешь?
Я хорошо тебя знаю.
И он улыбнулся, потому что Мисси действительно хорошо его знала, и было очень приятно вдруг обнаружить, что есть еще на свете кто-то близкий, кого волнует твоя судьба. На душе потеплело, он почувствовал себя свободнее, ослабил узел галстука и закатал рукава рубашки. А потом протянул руку и легонько дотронулся до щеки Мисси.
Ты прекрасно выглядишь, сказал он.
Я?! Не говори глупости.
Ты совсем не изменилась.
Да неужели?
Увидев тебя на Паддингтонском вокзале, я подумал: Какая же она классная!
«Какая же она классная?» Что с тобой? Тебе снова двенадцать?
Фредди рассмеялся.
Однако я сказал правду. Откуда ты сейчас приехала?
Из Оксфорда.
А там что делала?
Кое-кого навещала.
Кое-кого?
Это не то, что ты подумал.
А что я подумал? — спросил Фредди с ухмылкой.
Видишь ли, три дня в неделю я занята в конторе на Флит-стрит. Работа не пыльная. Ну а в свободное время подрабатываю моделью.
Для журналов мод?
Она засмеялась.
Для этого я опоздала лет на десять. Нет. Я позирую для одного старого чудака, которому почему-то нравится рисовать именно меня. За приличную сумму. Не смотри на меня так, Фредди, я знаю этот взгляд. Ты пытаешься все испохабить, хотя ничего такого здесь нет. Я натурщица, и это вполне достойное занятие. А он солидный и уважаемый человек. Он ко мне ни разу не притронулся, только смотрит. Лишь однажды попросил меня приспустить бретельки.
Ты это сделала?
Конечно.
И что?
И ничего. Обычно я позирую в ночной рубашке. Сажусь перед теплой батареей за компанию со старым полосатым котом, а он рисует, накинув что-нибудь мне на плечи.
Что, например? — спросил Фредди.