— Джеймс! — Холод под ложечкой усилился.

— Кристина здесь?

— Да.

— Пусть уйдет в свою комнату. Нам нужно поговорить.

— Понятно. — Сердце у Софи затрепетало, когда она услышала свой ставший странно невыразительным голос.

Джеймс улыбнулся одними губами, и в его голосе появилась нотка раздражения, будто Софи была эгоистичным ребенком или медлительной подчиненной:

— Можно сделать это прямо сейчас, Софи?

Она внимательно смотрела на мужа, не понимая его настроения — она ожидала другого.

Джеймс растирал лоб длинными твердыми пальцами, на мгновение прикрыв зеленые глаза. Изумительно длинные ресницы касались щек. Потом он широко открыл глаза, и взгляд у него стал в точности как у Финна, когда тот пытался предотвратить взбучку и вымолить прощение. Таким взглядом Джеймс смотрел на Софи двадцать три года назад, признавшись, что переживает кризис, который грозит его уничтожить, и поэтому им надо расстаться. От этого воспоминания Софи до сих пор бросало в дрожь.

— Я очень виноват, Соф. Я так виноват…

Казалось, в эту минуту Джеймс изнемогает не только от бремени своих должностных обязанностей (заместитель государственного секретаря по борьбе с экстремизмом), а будто на него навалилась ответственность всего британского правительства:

— Я облажался по-крупному.

Дело оказалось в Оливии Литтон, которую Софи всегда считала парламентской референткой Джеймса. Высокая, светловолосая, двадцати восьми лет, со связями, уверенная в себе, амбициозная.

— Словом, и здесь сногсшибательная блондинка. — Софи хотела съязвить, но ее голос прозвучал пронзительно.

Интрижка продолжалась пять месяцев. Джеймс порвал с Оливией неделю назад, сразу после партийной конференции.

— Это ничего не значит, — говорил он, обхватив голову руками, с виду искренне раскаиваясь. Откинувшись на спинку кресла, он сморщил нос и выдал еще одно клише: — Это был просто секс, очередная победа, льстившая мужскому самолюбию.

Софи с трудом сглотнула. Из груди рвалась ярость, и сдерживать ее становилось все труднее.

— Ну, это совершенно меняет дело.

Взгляд Джеймса стал мягче, когда он разглядел ее боль.

— У нас по этой части все всегда было нормально, сама знаешь. — Муж читал Софи как раскрытую книгу — умение, доведенное до совершенства за два десятилетия и крепко связывавшее супругов. — Я всего лишь совершил глупейшую ошибку.

Сидя на диване очень прямо, Софи ждала, когда ее гнев уляжется и она сможет разговаривать нормально, или когда Джеймс попытается перекинуть мостик через пропасть, разверзшуюся между ними, — протянет руку или хоть улыбнется жене. Но он застыл с опущенной головой, поставив локти на колени и соединив пальцы, словно в молитве. Вначале Софи не чувствовала ничего, кроме презрения, к этому лицемерному шоу в духе Тони Блэра (кающийся политик!), но смягчилась, когда у Джеймса дрогнули плечи. Это не было рыдание — просто глубокий вздох. Она вспомнила свою мать, когда ее отец (тот еще ходок) признавался в очередном «неблагоразумии». Обреченная покорность Джинни — и мелькнувшая и сразу подавленная боль в зеленых, как море, глазах.

Неужели так поступают все мужья? Сперва ощущаешь боль, потом приходит гнев? Так не должно быть. Их брак не такой, как другие, он основан на любви, доверии и сексе, которым Софи занимается со всем старанием.

За свою жизнь она не раз шла на компромиссы и, видит бог, совершила настоящий подвиг веры, когда они с Джеймсом снова сошлись, но к чему все это, если отношения теряют прочность? На глазах у нее выступили слезы. Джеймс поднял голову и перехватил ее взгляд, о чем Софи немедленно пожалела.

— Есть и еще кое-что, — сказал он.

* * *

Ну еще бы, он бы не признался в измене просто так.

— Она беременна? — Эти два слова, циничные, но необходимые, вытянули все краски из разделявшего их пространства.

— Нет, конечно!

Софи невольно выдохнула: значит, никаких единокровных братьев-сестер у Эмили и Финна, никаких доказательств внебрачной связи мужа. Ей не придется ни с кем делить Джеймса.

И тут его лицо исказилось гримасой. Ногти Софи впились в ладони острыми полумесяцами. Она впервые заметила, что костяшки пальцев похожи на шарики из слоновой кости, прорывающиеся через розовую кожу. Что может быть хуже того, что другая женщина родит его ребенка — или сделает аборт, уничтожив его ребенка? Пойдут слухи, ведь интрижка — самая пикантная тема для сплетен. Сначала слушок пронесется в кафетериях палаты общин, но быстро выйдет за пределы «избранного круга». Кто уже об этом знает? Коллеги Джеймса? Премьер-министр? Жены других замминистров? И что теперь скажет Элли? Софи представила глупое пухлое лицо и плохо скрываемую жалость: может, соседка угадала истинную подоплеку ее эсэмэс и уже сочувствует Софи?

Она задышала глубоко и ровно. Роман на стороне они переживут, он останется в прошлом. Интрижка — не преступление, ну мелькнет где-нибудь в разговоре и быстро забудется, люди переключатся на что-то другое… Но после слов Джеймса опасность многократно возросла, угрожая все погубить. Софи задохнулась, словно от удара под дых, представив себе возможный сценарий развития событий. Такого она предусмотреть не могла.

— Эта история вот-вот появится в газетах.

Глава 3

Софи

22 октября 2016 года

Историю слили «Мейл», и им пришлось ждать свежих выпусков газеты, чтобы понять, насколько плохи дела.

Начальник службы премьер-министра по связям с общественностью Крис Кларк нервно мерил шагами гостиную. Телефон то был прижат к его уху, то будто прилипал к пальцам. Крысиное лицо осунулось от напряженного ожидания. Сузились маленькие глазки, посаженные близко к острому носу, сальному от постоянного фастфуда. Кожа у него посерела от ранних подъемов и недостатка сна.

Софи не выносила этого Кларка: ей были противны его гнусавый эстуарный выговор, самомнение, походка коротышки (при своих пяти футах девяти дюймах рядом с ее мужем Кларк казался карликом) и сознание собственной незаменимости для британского премьер-министра.

«Кларк способен найти общий язык с кем угодно. Мы все у него в кулаке: он наизусть знает наши недостатки и то, как их нейтрализовать», — сказал Джеймс, когда Софи заикнулась о своем инстинктивном недоверии к нему.

У нее нет барометра, чтобы измерить этого бывшего корреспондента «Мировых новостей» из Баркинга. Он холост и бездетен, но не гей, это точно, просто политика поглощает его целиком. В свои неполные сорок он являет собой олицетворение клише «женат на своей работе».

— Вот черт, — сказал Кларк, читая статью на айпаде в ожидании, пока доставят толстый субботний выпуск «Мейл». Рот у него скривился, как от кислятины.

Софи еле сдержала раздражение при виде заголовка «У министра интрижка с помощницей» и первой строки: «Близкий друг премьер-министра назначает свидания в коридорах власти».

Софи начала читать, но слова сливались в нечто неудобоваримое: «Самый сексапильный замминистра Британии занимался любовью со своей помощницей в лифте палаты общин! Эксклюзивный репортаж об этом в «Дейли мейл». Джеймс Уайтхаус, заместитель министра внутренних дел и конфидент премьер-министра, крутит роман с парламентской референткой непосредственно в Вестминстерском дворце. Женатый человек, отец двоих детей, Уайтхаус уединялся с 28-летней блондинкой Оливией Литтон даже во время партийной конференции».

— Ну это уже была глупость, — прорезал общее молчание голос Криса.

Софи пыталась обуздать свои эмоции и сказать что-нибудь спокойно и убедительно. Не в силах совладать с собой, она резко встала. Отвращение накрыло ее волной физической тошноты, и она поспешила удалиться на кухню. Склонившись над раковиной в надежде, что дурнота отступит, Софи ощущала под пальцами холод хромированной стали. Несколько секунд она смотрела на сияющую чистотой раковину, затем перевела взгляд на рисунок Финна, один из немногих, удостоившийся места на холодильнике. На листе четыре человечка с широченными улыбками: отец возвышается над всеми, будучи вполовину выше жены и вдвое больше сына. Взгляд шестилетнего ребенка на мир. И подпись темно-розовым фломастером: «Моя семя».

Семья Финна. Ее семья. У Софи выступили слезы, но она поморгала и осторожно коснулась мокрых ресниц, чтобы не размазалась тушь. Сейчас не время плакать от жалости к себе. Софи думала, как бы поступила ее мать. Джинни налила бы себе двойной виски и ушла гулять с собаками среди продуваемых ветром скал. Здесь нет собак и безлюдного побережья, где можно дать волю эмоциям и скрыться от газетчиков, которые, судя по опыту «неблагоразумных поступков» других членов правительства, скоро будут кружить у их дверей.

Как все объяснить детям, которые ждут не дождутся, чтобы пораньше поехать на балет и плавание? Фотоаппараты. Репортеры. Финна еще можно обмануть, но Эмили? Вопросам не будет конца. «Почему они здесь? У папы что, неприятности? А кто такая эта леди? Мама, а зачем они хотят нас фотографировать? Мам, ты что, плачешь? Мам, а ты почему плачешь?» От мысли о предстоящем публичном позоре, всеобщем пристальном внимании и о том, что ей, Софи, придется успокаивать детей, пока не кончатся вопросы, ее вырвало.