Всего один бокал вина. Всего пару затяжек. Ведь ничего плохого не случится, верно, мам? Так ты говорила? Приблизившись, я вглядываюсь в мамины глаза с единственной целью — разглядеть, что же она приняла в этот раз: бокальчик вина, косячок, а может, и то и другое?

— Ну, во-первых, я сходила и заплатила за электричество, — говорит она, не глядя мне в глаза.

— В час ночи? Серьезно, мам?

— Сначала мне нужно было снять деньги, — говорит она, поворачиваясь к Дикси, — потом тот парень никак не мог найти наш аккаунт. Пришлось продиктовать ему полный номер, мое имя, адрес, но… Мы словно испарились из их системы. Он искал наш аккаунт целую вечность, и это порядком мне надоело. — Мама наконец-то поворачивается ко мне. — А потом в город приехала Джуди. Не припомню, говорила ли я тебе об этом. Сегодня ночью у меня была единственная возможность с ней увидеться.

Дикси нетерпеливо ерзает на диване, поджав под себя ноги.

— Они ходили в «Вельвет», Джем! — Лицо сестры светится таким восторгом, как будто это величайшее событие в ее жизни. Она ждет, что я поддержу ее энтузиазм, но тщетно.

Мама бросает в ее сторону быстрый взгляд, не обещающий ничего хорошего. Она явно не рассчитывала, что я об этом узнаю.

— Ой, извини, мам, — произносит Дикси, потупив взгляд.

Это звучит так, словно в этом доме сестры — они с Дикси, а я играю роль строгой матери с замашками надзирателя.

— Всего на пару часов. — Голос мамы звучит так, словно она оправдывается.

Склонившись, она начинает изучать содержимое своей сумки, успевшей скользнуть с дивана на пол.

— Джуди, конечно, уже не такая красотка, какой была раньше… Дикси, ты брала мой бальзам для губ?

— Нет.

— Тогда почему мне каждую неделю приходится покупать новый?

Мама раздраженно копается в сумке и, не выдержав, переворачивает ее вверх тормашками, одним движением вытряхнув все содержимое. По полу разлетаются губные помады, салфетки, ручки и парочка так и не распечатанных писем.

Моментально очутившаяся на полу Дикси шарит вокруг себя руками. Округлившиеся от удивления глаза сверлят один из конвертов.

— Это же мне!

Мама пытается перехватить руку сестры, но Дикси оказывается быстрее: ее шустрые пальцы уже сжимают мятый конверт.

— Это от папы?

— Нет. Ну, не знаю. Здесь нет адреса отправителя.

Присев, мама нехотя убирает руку. На ногтях поблескивают неровные пятна темно-зеленого лака — точнее, того, что от него осталось.

— Дикси, детка, отдай конверт.

— Это точно от него. Здесь почтовая марка из Остина.

Дикси меняется в лице и прижимает несчастный конверт к груди так, словно от письма внутри зависит ее жизнь.

— Это письмо адресовано мне, мам.

Затаив дыхание, я молча наблюдаю за этой странной маленькой битвой, развернувшейся в нашей гостиной. Воцарившуюся тишину разрезает короткий вздох мамы. Ее рука бессильно опускается на колени.

— Это письмо адресовано исключительно тебе, Дикси?

Сестра вжимается в краешек дивана, подтянув колени к самому подбородку. На ногтях тонкой руки, прижавшейся к ее рту, такой же зеленый лак, как и у мамы: блестящий, аккуратный, совсем свежий.

— Ну, раз это тебе, Дикси, то открывай, — раздраженно бросает мама, запихивая обратно в кошелек все его нехитрое содержимое, включая использованные салфетки. На посеревшем после бессонной ночи лице — странная, неестественная взволнованность.

Мы с Дикси молча переглядываемся, явно подумав об одном и том же: сегодня ночью мама наверняка приняла не только бокальчик-другой. А значит, ее лучше не злить. Взорваться в этом состоянии мама может в мгновение ока.

— Открою, но не сейчас.

— Почему это? Ты же только что так чертовски торопилась выкрасть его из моей сумки. Что там, по-твоему? Деньги? Билет на самолет? Мечтай дальше, Дикси, мечтай. — Голос мамы издевательски выводит последнюю фразу на мотив какой-то старой рок-песни. Ее голос срывается, превращаясь в нервный фальцет, и я окончательно понимаю: мама точно выкурила косяк, а может, и еще что-то приняла, посильнее. В голове проносится картина, как я пытаюсь ее разбудить, а она не реагирует.

Дикси оборачивается на меня с таким странным, непривычным выражением лица, что я не сразу понимаю, чего же ищет во мне этот взгляд. Поддержки? Защиты? Пожав плечами, я отворачиваюсь. В конце концов, это ей пришло письмо от отца, а не мне.

— А, Джем, я тебе принесла кое-что! — Вскочив на ноги, она протягивает мне упаковку спичек из «Вельвета». — Смотри не подожги тут всё!

Я молча смотрю на маленький коробок в своих руках, и что-то глубоко в груди болезненно сжимается. Так было всегда, с самого детства, сколько я себя помню. Одна и та же история, начало которой громкое «Смотри, что я принесла тебе, Джем!», и конец — мама, судорожно вытряхивающая из сумки хлам, предназначающийся мне: старые ручки, мятые упаковки жвачки, чьи-то визитки. Ничего даже отдаленно не напоминает подарок.

Черкнув по коробку ногтем, я еле слышно благодарю.

— Все лучше, чем ничего, правда? — запустив руку в волосы, произносит мама, пытаясь изобразить на лице подобие улыбки. — Как прошел твой день? Как дела в школе?

Для нее это было новой увлекательной игрой. Стоило маме заметить, что Дикси недовольна хоть чем-то, что она для нее делает, мама тут же делала вид, что сестры не существует, и переключала свое внимание на меня. Поначалу мне нравилось это внимание, пока я не поняла его причину. Даже разговаривая со мной, мама вечно озиралась на Дикси, и от этого было ничуть не легче, чем в моменты полного игнорирования моего существования. Да и сестра начинала смотреть на меня так, будто это моя вина.

Я спешно вырываю свою руку из маминой ладони, но слишком поздно. Дикси вскакивает как ошпаренная и, чертыхнувшись сквозь зубы, проносится мимо нас в свою комнату.

— Нам нечего есть, — тихо говорю я маме.

— Разве? Я же совсем недавно ходила в магазин.

— Ты не могла бы заполнить бланк на завтраки в школе?

В ответ мама только закатывает глаза. Одна рука потирает шею, вторая зачем-то вцепляется в кошелек: такие разговоры всегда ее нервируют.

— Джем, я так устала. Просто заполни бланк, а я подпишу, хорошо?

Как предсказуемо. Стоило Дикси уйти — и мамин театр одного актера исчез, растворился, будто и не было. А с ним и этот фальшивый до смешного интерес — ко мне, к моим оценкам. К тому, что я практически не ем.

— Уже заполнила. Но им нужны копии чеков об оплате, помнишь?

Я говорила это ей уже сотни раз, все больше напоминая себе самой героя фильма «День сурка».

Мама молча встает и направляется на кухню, делая вид, что не замечает, что я иду следом. Положив сумку на обеденный стол, она наконец-то отвечает:

— Детка, ты сама все знаешь. Я не собираюсь предоставлять им никакой информации о себе. Тем более эта отвратительная школьная стряпня не даст тебе ничего, кроме ожирения. Я сама куплю тебе еды, договорились?

— Когда?

Она поворачивается ко мне медленно, словно нехотя. Мягкий свет кухни падает на ее лицо, и эта удивительная, магнетическая, искрящая в лице мамы сила исчезает без следа, словно дымка. И я наконец-то все вижу. Эти неестественно красные полопавшиеся капилляры ее глаз… Эти крошечные кусочки туши, затерявшиеся в тонкой паутине морщинок вокруг глаз. Эта соскользнувшая лямка помятого топа, обнажающая перечеркнутую тонкой бретелькой лифа кожу.

— Не раньше, чем я посплю, Джем. Не раньше, чем я приму душ и выпью чашку кофе. Джем, ради всего святого, сейчас же два часа ночи!

Я сжимаю зубы, с трудом сдерживая раздражение. Выбор предельно прост: либо надавить на нее, рискуя разозлить, либо сдаться и остаться ни с чем. Я выбираю первое.

— Тогда дай мне немного наличных. Хотя бы три доллара из тех твоих.

— Это из каких «тех»?

— Я видела их в твоем кошельке.

— Ах, ты имеешь ввиду мои наличные? Те, что заработала я?

Заработала, ну конечно. Так она называет свои потуги перехватить чужую смену в очередном баре, которые приносят ей не больше двадцати часов работы в неделю.

Оглядевшись, мама тянется за кошельком:

— Дорогая, а могу ли я узнать, когда ты снова начнешь работать?

— Я пытаюсь.

Я не вру. Мое резюме уже разлетелось по всем заведениям в нашем районе — и все без толку. И кажется, благодаря тому, что с прошлого места работы в сувенирной лавке меня с позором уволили за бесконечные опоздания, в которых, вообще-то, был виноват автобус.

— Делай или не делай. Не нужно пытаться. — Голосом Йоды из «Звездных войн».

Повернувшись ко мне, она сует в мои ладони несколько сильно потрепанных, измятых купюр.

— Хорошо, так и быть, я одолжу тебе денег, но лишь при одном условии: вернешь их в этом самом виде. Я лично проверю каждую складочку.

Я глупо смотрю на пачку бумажек в руке, не зная, как реагировать.

— Господи, Джем, я шучу! Нельзя же быть такой серьезной! — Ее рука шутливо отталкивает мою, и мама переходит на шепот: — Как думаешь, что в том письме? Ты не задумывалась, чем он сейчас занимается? Что за дурь продает на этот раз? Кажется, я уже сто лет о нем ничего не слышала. Впрочем, хвала небесам. Не очень-то и хотелось.