Сари РОБИНС

БОЛЬШЕ ЧЕМ СКАНДАЛ

Памяти моего отца Шелдона К. Катца, истинного героя во всех смыслах этого слова. Я тоскую по тебе, папа!

Глава 1

Весна, 1811 год

Сьюдад-Родриго, Испания

— Благодарю за почетное поручение, сэр, — с улыбкой произнес майор Маркус Данн. — Однако едва ли найдется сила, которая заставит меня вернуться в Лондон.

— Ваши таланты, Данн, предназначены для выполнения именно такой миссии, — ответил генерал-майор Генри Хорас. Однако два красных пятна, появившихся на его бледном суровом лице, и блеск грозных глаз выдали недовольство отказом Маркуса. — В подобных случаях доказательства вины должны быть неопровержимыми, и если наши подозрения подтвердятся, Уэллингтон разорвет этого предателя на мелкие кусочки.

— Путешествие в Лондон нынче — действительно перспективная поездка. — Маркус глубокомысленно потер подбородок. — А ведь мать лейтенанта Джеффри больна. Я не сомневаюсь, что он будет благодарен вам за предоставленную возможность побывать дома, да и его семья это оценит. В особенности старший брат, лорд Дербишир.

Семь лет службы в армии короля, сражавшейся против Наполеона, научили Маркуса быть в хорошем смысле слова разборчивым. Он добросовестно выполнял задания, когда мог, а свои отказы искусно маскировал лестью и встречными предложениями. Придерживаясь этого простого правила, Маркус овладел искусством сбывать сложные поручения другим офицерам, да еще таким образом, что в результате последние оказывались у него в долгу. Это облегчало армейскую жизнь.

— Но вы прямо-таки предназначены для деликатных поручений, — тут же возразил Хорас, словно речь шла о достойном джентльмена спорте.

Уставившись в землю, Маркус играл белым плюмажем своего малинового кивера. Завершив очередную миссию, он старался не вспоминать о лжи, убийствах и предательствах, с которыми сталкивался. В противном случае можно было просто сойти с ума.

— Кроме того, — продолжил Хорас, — мы имеем дело с кругом известных вам лиц.

— В этом случае вам больше подойдет офицер Уиллоби, — Маркус устремил на Хораса ясный взгляд. — Он вращается среди знати, осведомлен обо всех родственных и дружеских связях.

Хорас нахмурился:

— Мы не нуждаемся в изысканиях о родословных.

— Обратитесь тогда к Керкленду. Он заводит знакомства с легкостью собаки.

— Ну да, он любит выпить за завтраком.

— Всем известно, что я не очень-то вхож в этот круг, сэр, — Маркус старался, чтобы в голосе звучало сожаление о его недостаточной родовитости. — Я не охочусь…

— Но вы искусны в обращении с мишенями, — прервал его Хорас, подняв костлявый указательный палец. — Вы не дадите себя запугать, но и сами зря не будете задираться. — Генерал-майор поудобнее расположился на обтянутом материей стуле подле деревянной конторки.

Душная палатка пахла сыростью, и Маркусу хотелось откинуть полог, но Хорасу не нравился горный воздух, который, по его мнению, истощал ум.

Генерал-майор нахмурился:

— Я до сих пор думаю о несчастном маркизе Вальдесе. Майор Редстоун напоминал разъяренного быка на арене. — Брови Хораса взлетели вверх. — Помните дело сына виконта Брента, проклятого предателя? Вы ловко с ним справились, не запятнав репутацию ни в чем не повинных родственников. Потрясающая работа.

Маркус понимал, что его пытаются купить лестью, но слышать подобные комплименты от своего командования ему все равно было чертовски приятно.

— А еще… тот отвратительный испанский лорд. Как его? — Хорас потер лоб. — Вы знаете, о ком я говорю. Тот, которого вы убедили продолжить переписку с Наполеоном. Благодаря вам лорд оказался одним из наших лучших информаторов. — Тусклые глаза Хораса блеснули. — Полная победа, майор!

Маркус не мог не согласиться с тем, что во всех упомянутых ситуациях он сработал на редкость хорошо. Однако он вовсе не считал это достаточным поводом дня того, чтобы позволить Хорасу отправить его в город льстецов и оппортунистов. Кроме того, Маркус ставил свою свободу превыше всего. К тому же у него было немало причин, по которым он не желал ехать в Лондон, но которые ему в этой беседе хотелось бы обойти стороной.

— Так как же звали того лорда? — Хорас уставился в дальний угол палатки, нахмурив седые брови. Своей манерой впадать в задумчивость и бормотать вслух он зачастую напоминал рассеянного ученого. Но Маркус знал, что перед ним находится один из острейших умов. Он и в этом деле доберется до сути, сомневаться не приходилось. — Леон? Ларусс?

«Лоренс», — уточнил про себя Маркус. Он без труда мог вспомнить любого из предателей, отданных им в недавнем прошлом в руки правосудия. Практически ничто не могло нарушить его спокойствия. Ничто, за исключением ночных кошмаров, в которых являлись родственники осужденных, требуя у него ответа. «Спросите у своего отца или брата, — отвечал он своим мучителям. — Я — только лезвие. Они сами положили свои головы на плаху». После таких снов Маркус неизменно просыпался в холодном поту.

— Лоренс! — Хорас улыбнулся, и складки в уголках его рта стали глубже. — Я не сомневался, что в конце концов вспомню! — Он взглянул на внушительную кипу бумаг, загромождавших конторку. — Нет, майор, вы — наилучшая кандидатура. А кроме того, ваш отец — директор Андерсен-холла.

Маркусу показалось, что земля уходит из-под его ног.

— Какое, черт побери, отношение имеет мой отец… точнее, его паршивый сиротский приют к этой войне? — Он с неудовольствием отметил в собственном голосе нотки пренебрежения.

— Не сомневаюсь в успехе ваших действий, майор! — безапелляционно провозгласил Хорас, доставая какие-то бумаги. — Вот ваши предписания.

На протяжении семи лет Маркус стремился оградить себя от всего, что могло ему напомнить о прошлом; и теперь он не хотел возвращаться назад. Он попытался сообразить, как отвести от себя нависшую угрозу, и его мозг начал лихорадочно работать. Но, к сожалению, выхода не было.

Ощутив отчаянную решимость, которая не раз спасала его в сражениях, Маркус сжал зубы. Боже, он вынужден объяснять как он ненавидел все эти объяснения!

— Вы должны кое о чем знать, сэр…

— Вы отправляетесь на следующем корабле. — Хорас взял очки в золотой оправе и стопку бумаг. — Мои наилучшие пожелания, майор.

Краска, залившая лицо Маркуса, свидетельствовала о крайней степени возмущения: его отсылали.

— Если бы я мог объяснить…

— Вы уже получили предписания, — Хорас даже не удостоил майора взглядом.

— Но есть некоторые сложности, — Маркус едва справлялся с охватившей его паникой. — Я наихудшая кандидатура для подобной миссии…

— Тем не менее мне кажется, что вы великолепно с ней справитесь.

— Но я не могу туда вернуться!

— Вы отправитесь туда, куда мы сочтем нужным. Вы свободны, майор. — Хорас снова углубился в чтение, явно игнорируя Маркуса.

Маркус вцепился в свой кивер.

— Пожалуйста, сэр, — он сглотнул. — Я умоляю вас, сэр. Пожалуйста, выслушайте…

Генерал-майор поднял голову и рывком снял очки:

— Мне некогда более с вами препираться, майор!

— Пожалуйста, не отсылайте меня в Андерсен-холл! — Маркус терпеть не мог просить, молить, объяснять, а сейчас он вынужден взывать к пониманию абсолютно равнодушного к нему человека. — Даже если этот приказ будет исходить от самого Уэллингтона, я не смогу…

— Если я правильно понял вас, майор, — раздался за его спиной низкий голос, — вы отказываетесь подчиняться старшему по чину.

Черные брови генерала Уэллзли, возникшего на пороге палатки, были приподняты в недоумении.

— Остается уточнить — кому именно?

Маркус нахлобучил на голову кивер и вытянулся по стойке смирно. Его лицо пылало, а сердце стучало молотом. Ему казалось, что он спит и видит жуткий кошмар, но никак не может проснуться.

— Генерал-майор, — Уэллингтон кивнул.

Хорас встал.

— Добрый день, генерал Уэллзли.

Как обычно, одежду Уэллингтона — от высоких черных сапог для верховой езды до красного мундира с блестящими медными пуговицами и высокого, красного с золотом кивера — отличала безупречная элегантность.

Уэллингтон остановил свой проницательный взгляд на Маркусе. Маркус оцепенел, словно мышь, попавшая в поле зрения ястреба. В этот момент Уэллингтон действительно походил на ястреба — заостренный нос, ледяные серо-голубые глаза. Даже манера держаться выдавала в нем хищника.

— Вы что-то собирались сказать, майор Данн?

Маркус покрылся испариной. В случае неудачи все ограничится строгим выговором. С другой стороны, если он докажет, насколько уязвима его позиция, они не смогут послать его в Лондон. Глядя в одну точку перед собой, Маркус выпалил:

— Прошу простить мою дерзость, сэр.

— Весьма разумная просьба, майор Данн, — заметил Уэллингтон и взмахом руки предложил Маркусу сесть. — Альтернативой для вас мог бы стать военный трибунал.

Уэллингтон подошел к складному стулу, стоявшему подле генерал-майора, и сел. Он положил ногу на ногу, и на коже его начищенных сапог обозначились мягкие складки.

— Мне бы очень не хотелось, чтобы вы присоединились к своему другу, капитану Хейзу.

Маркуса словно ударили в живот.

— Хейзу?

Ему показалось, что Хорас и Уэллзли обменялись быстрыми загадочными взглядами.

— Я не собирался рассказывать майору об этом, милорд, — заметил Хорас.

— Но так или иначе, все вскоре станет известно. В этой армии новости разлетаются со скоростью пули.

Маркус терялся в догадках.

— Что именно произошло с капитаном Хейзом? — едва слышно спросил он.

— Что ж, коли хотите знать, для начала он ударил старшего по званию, — ответил Уэллингтон.

— Это был вызов, — уточнил Хорас, печально покачав головой. — Он бросил ему в лицо перчатку.

Во рту у Маркуса пересохло, а язык стал шершавым. Уэллингтон категорически запретил дуэли. Нарушившему запрет грозил военный трибунал, а при менее удачном стечении обстоятельств — и нечто худшее.

— И кто это был?

— Блакстон, — ответил Хорас. — Этого подонка никто не любит, но Блакстон — майор.

Месяц назад Блакстону приглянулась португальская красавица по имени Палома, но она предпочла капитана Хейза. С тех самых пор Блакстон решил превратить жизнь Люка Хейза в ад. Маркус полагал, что перевод Хейза под командование полковника Кортленда облегчит его участь, но этого, очевидно, не произошло.

— А Кортленд? — спросил Маркус, все еще на что-то надеясь.

— Здесь он бессилен. Это случилось при свидетелях.

Маркус хотел было спросить, на чем дрались — на шпагах или пистолетах, но потом отбросил эту мысль как несущественную.

— А как наказали Блакстона?

Мужчины обменялись понимающими взглядами.

— Его перевели.

Итак, Блакстон спас свою шкуру при помощи связей. Ничего удивительного, ибо никто не кичился родовитостью сильнее Блакстона. Он был сыном графа Кентерлинга.

— Вызов исходил от Хейза, — добавил Хорас, словно это что-то меняло, — и поэтому объективно виноват был он.

— Блакстон мог принести извинения, — не сдавался Маркус, прекрасно понимая бессмысленность этого предположения. После извинений инцидент был бы немедленно исчерпан, но Блакстону было нечем рисковать, он, конечно же, знал, что вывернется.

— Блакстон счел извинения невозможными! — пояснил Хорас. — Он заявил, что негодяй получил по заслугам.

Маркус похолодел.

— Это были его слова?

— Мы уже потратили на обсуждение слишком много времени, — Уэллингтон нахмурился. — Я хочу услышать, каковы предписания, полученные майором Данном.

— Если говорить об этом, сэр… — начал Маркус.

— Вольно, майор, — Хорас бросил на него властный взгляд.

Маркус понял намек. Необходимо взять себя в руки. Его военной карьере, а возможно, и жизни грозила опасность. Он изменил позу и повернулся лицом к начальству. Заполучив поддержку Уэллингтона, он мог бы выпутаться из ловушки Хораса. Но генерал не относился к тем, кто легко поддавался внушению.

— Если я могу…

— Я только что пополнил запасы шотландского виски, милорд, — перебил его Хорас, заглядывая в конторку и вытаскивая оттуда бутыль с янтарной жидкостью и три стакана.

Маркус не мог понять, намекает ли генерал-майор на то, что не стоит становиться у него на пути, или просто советует быть осмотрительным с Уэллингтоном. Возможно, и то и другое.

Передав стакан Уэллингтону, Хорас протянул другой через конторку:

— Держите, майор. Кажется, вы тоже не отказались бы выпить.

Маркус неловко проглотил спиртное. Напиток отдавал опилками, хотя относился к лучшим сортам шотландского виски, какие только можно найти по эту сторону Ла-Манша. В этом Маркус не сомневался, ибо сам это пресловутое виски доставал.

Потягивая напиток, Уэллингтон наблюдал за Маркусом. Человек вроде него способен видеть собеседника насквозь, и Маркус понимал, что опенка Уэллингтона очень важна.

— Согласитесь, интересный поворот событий: вы будете членом Совета попечителей приюта, в котором воспитывались!

«Член Совета попечителей!»

Маркус едва не выронил стакан.

— Должно освободиться место, милорд. И нам понадобится согласие всего Совета.

— Вы не поверите, — улыбнулся Хорас, — но один из членов Совета скончался несколько месяцев назад, и ему еще не подыскали замену. Как вам это нравится?

Мужчины улыбнулись друг другу, а Маркус вновь покрылся испариной. Неужели они все это подстроили? Однако он решил отбросить эту мысль. Перед ним были люди чести. Они не могли быть настолько жестоки, чтобы убить невинного англичанина ради достижения каких-то личных целей. Его решимость укрепилась.

— Я офицер, милорд! — Маркус смотрел поверх головы Уэллингтона. — И никогда не отказывался от выполнения задания. — «Правда, сумел избавиться от одного-двух заданий, но никогда не оказывал явного неподчинения». — Но в данном случае есть неизвестные вам факты, которые могут заставить вас по-иному взглянуть на мою пригодность.

— Тогда расскажите нам! — попросил Уэллингтон, отодвигая стакан. — Соблаговолите пояснить, почему наш выбор ошибочен.

Услышав слово «наш», Маркус понял, что ловушка устроена Уэллингтоном, а не Хорасом.

И он, без сомнения, попался. Интересно, они предвидели его возражения? Предполагалось, что Хорас зарядит пушку, а Уэллингтон поднесет горящий фитиль. Однако Маркус не любил, когда прямо перед ним грохотали взрывы. И он постарался обуздать разгорающийся гнев. Их состязание еще не закончилось.

Маркус прочистил горло.

— Я покинул Лондон при исключительно скверных обстоятельствах, сэр. Мое возвращение вызовет неизбежные подозрения и лишит меня возможности действовать скрытно. — Неплохо, именно так и нужно говорить, ведь в глубине сердца Маркус не сомневался: он не тот, кто им нужен. — Более того, меня всегда считали несдержанным малым…

— Да что вы, — с улыбкой перебил Хорас.

Проигнорировав его, Маркус продолжил:

— …который совсем не интересовался Андерсен-холлом. Если быть честным до конца, то, уезжая, я твердо решил никогда более не переступать его порог. И внезапное решение посвятить свою жизнь на благо Андерсен-холла в моем случае выгладит, честно говоря, абсурдно. И скорее всего, покажется подозрительным.

— Ну что, Хорас, — Уэллингтон повернулся к генерал-майору. — Что вы думаете теперь?

— Обычнейшая вещь! — Хорас помахал рукой. — Мы сочиним историю о том, как вы едва не умерли. Чудом спасшись, вы будто бы родились заново и осознали недостойность собственного поведения.

— Но из-за чего я оставил армию?

— Конечно же, из-за ваших ранений, — сообщил Уэллингтон.

По спине Маркуса пробежали мурашки.

— Но у меня нет ранений, сэр.

— Так что это будет, Данн? — с ухмылкой осведомился генерал. Сейчас он больше всего напоминал кошку, которая загнала мышь в угол. — Нога или рука?

Хорас открыл табакерку, понюхал, а потом чихнул в платок.

— Не пугайте его, сэр. Доктор Уикет наложит ему искусственную повязку, сержант Там будет его денщиком, и Маркус легко сойдет за раненого. Никаких проблем не возникнет. — Он перевел взгляд покрасневших, слезящихся глаз на Маркуса: — А вы, майор, должны будете постараться сыграть эту роль как можно убедительней.

Маркусу показалось, что в палатке стало теснее. Ему было тяжело дышать. Подергивая свой воротник, он пробормотал:

— Я никудышный актер, сэр.

Генерал, казалось, не заметил этого возражения.

— Мне нравится история о смертельном ранении. Лакеям Наполеона обычно свойственна сентиментальность, — он обернулся к Маркусу. — Еше какие-то проблемы, майор? Ваше поведение наводит меня на мысль, что вы сомневаетесь в компетентности Хораса.

Хорас сердито посмотрел на Уэллингтона, не понимая, зачем тот усложняет и без того сложное дело.

— А может быть, для выполнения этой миссии найдется кто-нибудь в самом Уайтхолле? — Маркус цеплялся за последнюю соломинку.

— Нам необходим сторонний исполнитель, — отрезал Уэллингтон.

— Два агента уже провалились, — прибавил Хорас. — Мы не можем больше рисковать.

«Моя жизнь, конечно, не в счет», — отметил про себя Маркус, понимая, как мало он значит для этих людей.

— А что насчет моего отца? Он директор Авдерсен-холла и может помешать нам.

— Вот здесь я должен с вами согласиться, — ответил Уэллингтон. — Поэтому я отправил ему письмо, в котором говорится о вашем возвращении и о его причинах.

На мгновенье Маркусу показалось, что все погрузилось в непроглядный мрак. Нет, он, наверное, ослышался.

— Мы нуждались в помощи вашего отца, — признался Хорас. — Иначе наш план мог оказаться под угрозой срыва. К счастью, ваш отец и генерал Уэллзли хорошо знакомы.

— И ваш отец, как настоящий солдат, принял на себя груз ответственности, — продолжил Уэллингтон. — Этот человек, неустанно работающий на благо сирот Лондона, — просто святой. Когда он просит о пожертвованиях, ему просто невозможно отказать. Да и кто бы стал отказывать, зная о том, каким замечательным и нелегким делом занимается этот почтенный человек. Я рад, что на мою долю не выпало присматривать за несчастными детьми, — сморщился генерал. — Хотя я порой сталкиваюсь с массой несчастий иного рода.

— Вы написали моему отцу?! — Повышать голос на начальство не полагалось, и он это знал, но сдерживаться более не было сил. Дыхание стало таким судорожным, а руки так затряслись, что, казалось, он вот-вот взорвется изнутри — Вы договорились с отцом о моем возвращении, даже не поставив меня в известность?

— Знаете что, майор… — Хорас встал.

— Я каждый день без колебаний рискую собственной жизнью! — практически прорычал Маркус. — Но вам этого мало. Вы роетесь в моей личной жизни на том основании, что я ваш подчиненный? Но я не ваша собственность!

— Майор Данн! — Уэллингтон встал.

— Можете забрать ваше чертово предписание!..

Уэллингтон рассвирепел:

— Я не из тех, кто будет мириться с неповиновением! Вы будете выполнять наши приказы или же будете наказаны!

— Я охотнее станцую для Наполеона джигу, чем стану игрушкой в ваших руках! — Маркус сорвал с мундира знаки отличия, бросил их на пол и вышел из палатки, зная, что подписал свой смертный приговор. Но ему было все равно.