— Предположим, что я захочу попасть в Нижний город. — Нолль перешел на шепот.

Глаза женщины округлились.

— Вы сумасшедший, — заявила она и забарабанила по столу длинными пальцами. Потом пожала плечами. — Впрочем, думаю, это можно устроить. Он готов сделать для меня все что угодно.

— Так в чем именно заключается это ваше «деликатное дело»?

— Не сейчас. Приходите ко мне через два дня, в этот же час.

Она начала подниматься.

— Слуге скажете, что пришли снимать мерки…

— Постойте, в городе я недавно. Где можно сверить время?

— Вот оно что… Так сверьтесь с моими.

Она снова присела на стул, закинув ногу на ногу. Протянула Ноллю запястье. Взглянула на него как-то иначе, будто бы с подозрением.

— После того как крысы разбили городские часы, — Фальта говорила, уже не смотря в его сторону, — жители закоулков завели дурную привычку спрашивать время на улице.

Нолль ухмыльнулся: «Неужели она думает, что может меня этим задеть?» Ему пришлось взять ее за руку, чтобы повернуть циферблат.

— Как странно. Кажется, таких я прежде не видел, — заметил Нолль, разглядывая ее позолоченные часы с браслетом.

Он достал свои — старые, на цепочке; завел. Было уже почти три часа дня.

— Последняя выдумка, — сказала она, поднимаясь. — Я видела, вы не ели. Советую взять миску тушеных грибов.

— Спасибо.

— Не за что. — Фальта улыбнулась, на этот раз будто бы искренне. — На самом деле та еще мерзость, но все же не крысы.

Нолль проводил ее взглядом до самой двери. Мужчина с усами что-то злобно пробормотал, когда она проходила мимо него. В ответ женщина кокетливо пожала плечами и вышла на улицу.

10

В гостиницу Нолль вернулся уже под вечер — с набитым покупками чемоданом. За пару часов, обойдя магазины, он потратил почти десять тысяч генн на одежду, смену белья и прочие нужды. Больше всего ушло на костюмы.

Первый — для выхода в свет — был куплен в дорогом магазине неподалеку от управы, у его входа толпились местные модники. Пальто с кривым воротом и длинными фалдами. По молчской моде — оторочено крысиным мехом. Там же куплены брюки с лампасами, жилет и аксессуары (перчатки, галстук, булавка к нему и прочее). Кроме того, сам чемодан — тоже с вензелем модного дома.

Второе пальто (серое, потертое, даже с заплатой на правом рукаве) он нашел в сомнительной лавке в тени Монолита. «Вероятно, украденное или того хуже», — подумал Нолль, заметив подозрительные пятна внутри, на подкладке. И все же без лишних раздумий он взял и его — на случай, если придется не только производить впечатление, но и усыплять бдительность. Или теряться в толпе.

Тут же, в соседнем переулке, у торговца грибами Нолль прикупил пару банок солений и самогон, настоянный на трутовиках. Старик пытался всучить ему еще странный белый порошок из сушеных поганок, прорекламировав его как «лучшее, что есть в Нижнем городе», но Нолль отказался.

Наконец, были куплены вещи первой необходимости: бритва, щетка для одежды, машинка для ловли блох и остальное. Все в одной мелочной лавке неподалеку от вокзальной площади.

Лишь на цирюльне Нолль решил сэкономить. Подстригся сам, в номере, при неярком свете свечей, принесенных портье. Волосы оставил средней длины: если причесаться и уложить, то сойдет за модную стрижку. Если ничего с ними не делать — вполне сгодится, чтобы не привлекать лишнего внимания на задворках Среднего города.

Было уже совсем темно, когда Нолль, лежа на кровати, читал прокламацию, поднятую с пола трактира. Документ был отпечатан на прессе, оттиск чуть расплывался. «Подпольная типография? — подумал Нолль. — Любопытно». В правом верхнем углу был выведен знак в виде треугольника, острым углом врезавшегося в разорванный круг.

Нужен ли нам Совет?
Нет! Нет! Нет!
Нужен ли тот,
Кто нам врет?
Нет! Нет! Нет!
Если никто нам не нужен,
То кто же нам нужен?
Никто! Никто! Никто!

...

Прозрите! Услышьте! Сыны и дочери Молча!

Всем, кто не хочет быть послушным рабом Совета, кто устал от церковной лжи!

Тем, кто не станет больше терпеть безразличие герров, развращенных богатством Верхнего города!

Тем, кто больше не хочет лить слезы по сыновьям, братьям, отцам, отправленным на Нигильский убой!

И наконец, тем, кто больше не может жить в страхе перед вездесущими серыми кителями и тиранией их серого кардинала!

Разобьем же эти тяжелые цепи! Уже скоро настанет тот день, когда ворота Нижнего города сорвутся с проржавевших петель! Присоединяйтесь же к дружному сопротивлению, ведь буря революции уже разгорается! «Дети Нижнего города» ждут нашей помощи. Соберем же силы в кулак и ударим по нашему общему врагу!

Приходите на собрания в красный дом в Сыром переулке, что рядом с кладбищем в тени Монолита. Каждый четверг, в восемь часов.

За свободу! За равенство! За справедливость!

Нолль сжег прокламацию в уборной и, убирая свечи, подумал: «Завтра как раз четверг. Стоит туда наведаться. Если ничего не узнаю, то послезавтра рискну выслушать предложение той женщины».

11

Утром Нолль, вспоров подкладку обоих пальто, подшивал потайные карманы, когда услышал на лестнице разговор. Выйдя из номера в одной рубашке, он спустился на один пролет — и замер, прислушиваясь.

— Пусти, я токмо спрошу, — прошипел женский голос. — Видал, какуй чумодан он вчера притащил? Тыща крыс на него пошла! У этого деньхи водются.

— Стой, тебе говорят! — ответил другой голос, раздраженный, мужской. — Не даст он тебе ничего!

— Даст, даст, голубчик! Скажуся больной, он и даст.

— Лучше к Морухам пойдем, те точно дадут, обещались.

— Сдались тебе эти Морухи! — крикнула женщина. — Сами-то жрут, небось, через день! А дадут — так по гроб вспоминать будут!

— Тише, тише…

Когда Монолит задрожал, Нолль решился спуститься.

— Ой! — воскликнула женщина с длинным носом. — Господин Нолль, это вы?

— Верно, а как вы…

— Ей портье про вас рассказал, — сокрушенно заметил мужчина с вытянутым лицом. — Брум Куренкох.

Нолль пожал протянутую жилистую руку.

— Как раз читал о вас в газете — про ваши подвиги… в истреблении крыс. Замечательно, что мы наконец познакомились. — Нолль выдержал паузу. А потом предложил сам: — Может, поднимемся ко мне?

— Нет, нет, давайте-ка лучше вы к нам, — любезно предложил господин Куренкох.

Нолль сделал вид, что не замечает свирепого взгляда женщины, обращенного на супруга.

— Что ж, идемте.

Вскоре они сидели в их номере на втором этаже. Супруги Куренкох устроились на кровати боком друг к другу и похлопывали себя по коленям, не решаясь начать разговор. В мутных полосах света, пробивавшихся через ставни, их лица казались почти одинаковыми. Выражение отчаяния и какого-то невысказанного обвинения было одно на двоих.

Нолль сидел на табуретке перед столом. «Номер как будто такой же, — думал он, — только совсем захламлен».

Ступить и правда было некуда: на полу валялись набитые ветошью мешки, скомканные, перемазанные чем-то, а то и порванные в клочья газеты, пустые склянки, кучки рваной одежды. В углу, за кроватью, пованивало не опорожненное с ночи ведро. Рядом лежала швабра со сломанным черенком.

— Вижу, она у вас сломана, — Нолль указал на швабру. — Скажите портье, он вызовет слугу, тот все приберет.

— Что же мы, герры какихние?! — неожиданно злобно ответила госпожа Куренкох. — Не надобно нам ничьей помощи. Вот я и швабру сама нашла. Пусть смотрят, подлецы, что я выброшенное взяла, — мне все равно!

— Ну чего ты опять завелась, — с укором заметил муж.

— Так господин-то думает, мы сами прибраться не можем!

— Нет, я только сказал, что вам правда не стоит себя утруждать…

Госпожа Куренкох хотела еще возразить, но все же смолчала.

— Ты вот все тащишь в номюр, как крыса! — разразился вдруг господин Куренкох, поглядывая почему-то на Нолля. — Не в Дырокубье ж теперь живем!

— Как вы сказали? — переспросил Иной прежде, чем госпожа Куренкох успела возмутиться.

— Ну да, господин, мы со старухой ведь жили до перевода в самом низу, в Дырокубье. Раньше-то, когда Совет его строил, оно Многокубьем еще называлось… Но щипачи уж так постарались, что почти все доски с этажей-то поотрывали. Паршивый район! Там куда ни глянь — везде только крысы. Даже на потолке, господин! Вот убираться она и не приучена… Там-то ведь как: бросишь что-нибудь на пол, все сразу сгрызают…

Госпожа Куренкох вдруг расплакалась, и Нолль чуть смягчился.

— Вы не думайте, что мы гадюги какие-то! — всхлипнув, проговорила она. — Муж-то мой даже грамоту знает, всему он обучен, стервец…

— Ну что вы! — запротестовал Нолль. — И в мыслях не было.

Но госпожа Куренкох продолжала:

— Вы, господин, зря нас судите, самим-то вам повезло! А ему, мужу-то моему, только бы чуть-чуть помощи для началу! А дальше он сам в господа выйдет.

Супруг хмуро взглянул на нее, но промолчал.

— Конечно, — сказал Нолль, поднимаясь. — Я вам одолжу. Только зайду к себе.