— И как тебе в Москве, Марк? Твоя мама весь день старалась, обустроила спальню, — вкрадчиво пытается завести беседу отец.

— Прекрасно, — как-то слишком наигранно радуется сводный. — А то у Давы скучно и неуютно. Ни вздрочнуть, ни девку привести.

Поперхнувшись лимонадом от его слов, я закашливаюсь и стукаю себя по груди кулаком. Лицо Нины краснеет, и она закрывает его руками. Только отец остаётся невозмутим. Марк же как ни в чём не бывало, с удовольствием делает жадный глоток напитка, картинно причмокнув губами.

— Не паясничай! Где твои манеры? — придя в себя, отчитывает сына старшая Коршунова.

— А то что? Снова отберёшь у меня кредитку или запрёшь в комнате, как в былые времена? Банально. Придумай что-то поинтереснее, мам. Еды у нас не предвидится? — недовольно спрашивает сводный, морщась.

— Домработница сейчас принесёт. Хочешь что-то определённое? — снова пытается сгладить атмосферу папа. Первый раз вижу его настолько терпеливым.

— Ну-с, клубничку со сливками? — тут же откликается Марк, расплываясь в ослепительной улыбке. — И побольше сексапильных девчонок, — с насмешкой глядит на меня. — Можно и торт со стриптизёршей внутри.

— Прекрати ёрничать сейчас же! — не выдерживает Нина. — Мы можем провести ужин спокойно?

— С юмором в этой семье туго, понимаю, — кивает Коршунов, принимая невинный вид. — Окей. Я постараюсь.

И это его «я постараюсь» звучит как будто угроза. Интуиция подсказывает мне, что представление только начинается.

Домработница наконец-то появляется в поле зрения и ставит две салатницы. Одну с нарезанными огурцами и помидорами, со сметаной и зелёным луком, вторую — с чем-то похожим на винегрет. Затем спешит разложить по тарелкам ужин. Сразу заметно, что готовила Нина сама.

— Всем приятного аппетита! — миндальничает Коршунова, хлопнув в ладони.

Разрезаю один из биточков на тарелке, подмечая, что внутри сыр. Выглядело бы аппетитно, если бы не почерневшие корочки с одной стороны. А пюре вполне неплохое, не будь таким пересоленным. Зато спаржа выглядит хорошо. Её и накалываю на вилку.

— Спасибо, всё очень вкусно, — вежливо улыбаюсь я.

— Сестрёнка совсем не умеет врать. Что за дрянь, как из дешёвой столовки на трассе, готовит обслуга в этом доме? — с отвращением произносит Марк, брезгливо отодвигая от себя тарелку к краю стола.

— Это я приготовила… — огорчённо отвечает мать сыну. — Ты же любил биточки у бабушки в детстве, сынок.

— Сама, значит? — ярость плещется на дне карих глаз. Сводный действительно в бешенстве, и причина его такого поведения явно не в подгоревшей еде. — Ты никогда не готовила! Никогда за все мои девятнадцать лет. А теперь стала прислугой для чужого мужика и ребёнка?

Пугаюсь не на шутку. Перевожу взгляд на папу. Когда его лицо приобретает стальное выражение, а на челюстях заходятся желваки, я вжимаюсь в стул, мысленно готовясь к худшему. Отец открывает рот, чтобы что-то сказать, но Марк опережает его, небрежным движением ладони скидывая тарелку с края стола. Она рассыпается на осколки, а еда разлетается в разные стороны, пачкая ковёр.

— Что ты творишь, мальчишка? — вспыхивает папа, ударяя кулаком по столу. — Я не позволю так вести себя в моём доме! Сейчас же извинись перед матерью!

— Твой дом? Очень спорное заявление, — лицо Коршунова скривляется гримасой враждебной надменности. Нина ахает, а я совсем перестаю понимать, что происходит. — И не смей указывать мне, Ар-ка-дий. Ты для меня никто.

— Марк, давай поговорим наедине? — просит Нина.

— Нет, у меня дела. Хватит на сегодня и этого ужина, — отодвигая стул и поднимаясь на ноги, отрезает сводный. — А ты давай, мам, продолжай быть хорошей женой и мачехой. Приберись тут.

Сказав это, он резко разворачивается и вылетает из гостиной. Слышу, как громко хлопает входная дверь.

— Простите, я пойду… — тараторю я, поднимаясь из-за стола.

Сбегаю в сторону лестницы, потому что не знаю, как себя вести в подобной ситуации. Слышу всхлип Нины, и её тихие слова:

— Ты прости его, Аркаш. Он просто ребёнок. Недолюбленный ребёнок, — останавливаюсь на третьей ступеньке. Подслушивать старших некрасиво, но я зачем-то остаюсь. — В этом есть и моя вина. Я постараюсь всё исправить.

— Думаешь, он знает? — спрашивает папа.

— Нет! Быть такого не может. Марк не знает ни про отца, ни про наши с тобой дела. Если он узнает…

Не могу дослушать дальше, потому что домработница спешит по коридору и мне приходится на цыпочках подняться на второй этаж и спрятаться за стенкой. Когда она уходит на достаточное расстояние, чтобы я осталась незамеченной, юркаю в свою спальню и тихо прикрываю дверь.

Сердце стучит бешено. Прикладываю руку к груди и пытаюсь отдышаться.

О чём, чёрт их дери, они говорили? И правда ли Марк настолько сумасшедший, чтобы заявлять напрямую отцу, что он теперь главный в доме? Или же сводный знает то, о чём не осведомлена только я?

Глава 9

Марк.

Ужин начинается недурно. Смущаю сводную, заставляю маму краснеть от стыда, а недоотчима-Аркашу беситься. Пока не приносят воняющую гарью еду. Как только узнаю, что готовила сама мать, зудящее чувство внутри достигает своего апогея.

Лицемерка! Папа во всём был прав! Женщина, которая всегда призирала домохозяек, считая их несостоявшимися в жизни. Женщина, которая нанимала личных поваров. Женщина, которая сделала бы всё, чтобы уволили повара из ресторана, принеси ей пюре с комочками. Вот кто такая Коршунова Нина. Мать, которая родному сыну даже бутерброда не сделала. А теперь, ради какой-то чужой семейки Романовых, она стоит у плиты и кашеварит. От этого чокнуться можно. И я не выдерживаю.

Сваливаю из удушающего своей лживой атмосферой дома. Ухожу на улицу. Мне нужно перекурить, успокоить себя никотином, отвлечься. Потому что желание крушить и ломать не проходит.

Во дворе стоит моя новёхонькая «Ламборгини Авентадор» в тёмно-сером матовом цвете кузова. У тачки чёрно-красный салон. Этот спортивный суперкар я забрал сегодня из салона. А байк должны подогнать завтра. До ужина сегодняшняя покупка меня радовала. Теперь нет.

До ужина меня даже радовала глупая блондинка, подруга Романовой, которая как на духу выложила нужную информацию про новую семейку мамы. Всего одна улыбка, стаканчик кофе и намёк, что я проведу её на закрытую пати, и безмозглая девчонка выдала мне кучу секретов. Не удосужился запомнить её имя, но номерок записал как «Блонди длинные ноги».

Иду по улице посёлка совсем бездумно, сворачивая на какую-то аллею. Уже достаю сигарету из пачки и подношу к губам, как вижу сводную. Арина спешит куда-то по соседней дорожке, ничего не замечая вокруг. Мир замирает. Будто кто-то, управляющий мирозданием, решил сделать этот момент ещё более пафосным и врубил слоу-мо. Медленно плывущие по тёмному чистому небу звёзды зависают в одном положении, ветки деревьев, качающиеся на лёгком ветру, застывают, а звуки приглушаются. Всё сужается до одной движущейся точки — Романовой.

Это всё, конечно же, бред в моей голове. В реальности не происходит ничего такого, кроме того, что я зацикливаю своё внимание на ней. Зря вышла. Зря показалась на глаза. Потому что сейчас мне необходим кто-то, на ком можно сорваться. А сводная бесит, от самых корней до кончиков пальцев. Идеальная, домашняя, правильная девочка, готовая нахваливать несъедобное из-за правил приличия. Такая же омерзительная и фальшивая, как и её папаша.

Натягиваю на голову капюшон своей излюбленной чёрной толстовки. Засовываю руки в карманы и иду за ней, держась на довольно приличном расстоянии. Так и добираемся до озера посреди посёлка.

А там, на берегу, в бежевом лонгсливе с v-образным вырезом и белых брюках, таких узеньких, что яйца должно жать, если они у него, конечно, есть, опираясь задницей на спинку лавочки, уже ждёт парень Романовой. Как там его? С именами у меня проблемы.

Сводная буквально подпрыгивает на месте от радости. Машет ему рукой и бросается в объятия. Прячусь за широким стволом дерева, чтобы меня не заметили. Прикуриваю. Терпеть не могу созерцать такие слащавые парочки. Докурив в несколько затяжек, сужаю глаза, подаваясь вперёд и, наблюдаю за ними. Парнишка что-то говорит, девчонка смеётся, прикрывая рот ладошкой и всё время поправляет свои волосы. Прислушиваюсь:

— Королева моей жизни, не печалься, я же с тобой! — от его воодушевлённых речей уже тошно.

— Как же, Толь. Он ужасен! Испортил нам ужин! Папу разозлил! Пытается Таню на свою сторону переманить!

Видать, обо мне разговор.

— Хочешь, поговорю с Таней? Объясню, что с такими отбросами общаться не стоит?

А вот за отброса можно и по слащавой морде получить. Хочется плюнуть ему в рожу. Без шуток. Даже если бы он ничего про меня не сказал, одного взгляда это чучело достаточно, чтобы руки сжались в кулаки, а мне пришлось начать прикладывать усилия к тому, чтобы остаться и ещё немного послушать, а не развязать сразу драку.

— Нет… Не нужно. Она не послушает…

— Радость моя, тогда не будем о грустном? — пацан приобнимает сводную за талию, притягивая к себе вплотную. — Помнишь, у меня для тебя сюрприз?