Завмаг кладет трубку и говорит:

— Сейчас мы тут закончим, а потом мой племянник отвезет вас в салон для новобрачных. У него совершенно шикарная машина. Белая «Волга-Кабриолет». И давайте так: Давид после того, как вы отстреляетесь у Нелли, покатает вас по городу, а вы потом позовете моего племянника шофером на свадьбу. Договорились?

— Делаете свой маленький гешефт, Яков Соломонович, — улыбаясь говорю я.

— Ну а как иначе, Федор Михайлович, как иначе, — фальшиво вздыхает он, — хочешь жить, умей вертеться.

Мы выходим в торговый зал. Помимо залога на побрякушки с камнями, я плачу еще и за покупки Аллы — еще пятьсот рублей как корова языком слизала, — и под взгляды, полные яда, мы выходим из магазина, садимся в кабриолет и едем в магазин для новобрачных.

Там мой кошелек похудел еще на двести рублей, и на этом наш парад мещанства заканчивается.

* * *

Наш транспорт, пафосный до оскомины даже для Ялты, гордо подкатывает к ресторану «Южный». Такой оригинальный способ прибытия чудесным образом позволяет мне сэкономить пятерку на входе.

Швейцар, увидев нас, от удивления вытягивается во весь рост и едва не отдает честь, дернувшись было пальцами к форменной фуражке.

Совсем скоро все лавры «окна в Европу» заберет себе отель «Ялта-Интурист», в самом названии которого присутствует чарующее и запретное «заграничное» содержание. Но это случится только через пять лет. Сейчас громадина недостроенного гостиничного комплекса нависает над городом словно больной зуб. Пока иностранцев размещают в разных гостиницах. И в пафосной «Ореанде», и в чопорной «Тавриде», и в загородной «Украине».

Но самое близкое место к гостям из зарубежья — это гостиница «Южная» прямо возле порта.

Ялта — это не только курортный город, но и морской порт. Здесь часто бывают иностранные моряки и зарубежные специалисты, которые, несмотря на свое идеологически чуждое происхождение, пользуются заметными привилегиями по сравнению с местными гражданами.

С одной стороны, для них нужно показать все достижения социализма в лучшем свете. Они должны или проникнуться нашими идеалами, или по меньшей мере страдать от черной зависти, чтобы потом рассказать всему миру о том, как хорошо жить в СССР.

С другой стороны, как заботливые хозяева, мы должны создать для приезжих иностранцев благоприятные условия. Ведь, вероятно, без импортной музыки, алкоголя и некоторых других «радостей» жизни они не проживут и недели.

И конечно же, нашей стране нужна иностранная валюта, как на государственном уровне, так и для отдельных представителей, далеко не всегда чистых на руку. Именно поэтому вокруг этих гостей, словно стая пестрых тропических рыбок, некоторые из которых вполне зубастые, кружат различные представители мелкого курортного криминалитета.

Конечно, особо опасных элементов сюда не пустят. Жизнь и здоровье иностранных гостей защищены так же, как жизнь членов Политбюро.

Но фарцовщики, валютчики и девушки с пониженной социальной ответственностью чувствуют себя здесь вольготно. Почему их деятельность никто не пресекает? Этот «секрет Полишинеля» известен всем современникам, а вот чуткие души потомков могут его и не перенести, поэтому я лучше промолчу.

Уже от входа я замечаю две компании девушек, внешностью неуловимо напоминающих Аллу. Они также ревниво оценивают мою спутницу, но успокаиваются, услышав из моих уст русскую речь. На их добычу никто не посягает, а соотечественников они милостиво предоставляют другим.

Далее я вижу пару мужчин в блестящих нейлоновых полосатых рубашках, с хитрыми взглядами. А в глубине заведения замечаю большую и, кажется, уже несколько пьяную компанию в дорогих импортных костюмах, несмотря на теплую погоду, а одного даже в кожаном пиджаке с водолазкой под горло.

— А ты мне, случайно, не оставишь это колечко? — с надеждой в глазах спрашивает Алла, добавляя: — Или это тоже часть нашей конспирации?

— Это, конечно, для конспирации, — отвечаю я, — но его я, конечно, тебе оставлю.

Алла порывисто и бурно обнимает меня и, не сдержавшись, целует в губы.

Девушки за соседним столиком, видя такую картину, окончательно успокаиваются и перестают шептаться на наш счет.

— У вас, случайно, нет хереса производства совхоза имени Ковпака? — решительно спрашиваю у официанта.

— Нет, но у нас есть очень качественный, массандровский, — немного смущаясь, отвечает он.

— Что за халтура? — недовольно замечаю я. — А что у вас вообще есть из вин совхоза имени Ковпака!?

Официант еще больше смущается:

— На самом деле у нас ничего оттуда не имеется, но…

— Это просто безобразие! — возмущаюсь, делая своему новому крымскому знакомому рекламу. — Я слышал, что весь командный состав Черноморского флота предпочитает исключительно «Ковпаковский» херес. Ну ладно, принесите тогда «Массандру».

За хересом следует любимое Аллочкой «Новосветское» шампанское и коньяк для меня. Мы ведем себя шумно, много пьем и мало закусываем. В общем, действуем по уже отработанной схеме.

Когда зал заполняется и начинаются танцы, моя спутница приступает к «стрельбе глазами» в сторону мужчин в полосатых рубашках.

Но те, ловя призывные намеки, скромно опускают глаза. Их бизнес, скорее всего, не предполагает шума, а тем более знакомства с барышнями в присутствии их нетрезвых кавалеров. Валютчики, скорее всего. А возможно, фарцовщики, скупающие у моряков презервативы или дамские колготки.

Тогда она переключается на мужчин в элегантных костюмах, и ее «охота» становится гораздо успешнее. Выйдя покурить минут на десять, я, вернувшись, вижу ее танцующей с «кожаным пиджаком».

Подхожу к ним и с чувством глубокого удовлетворения прописываю ему по физиономии. Только в последний момент успеваю подумать, что компания из четверых человек для потасовки все же многовато.

К счастью, милиция прибывает так быстро, словно наряд дежурил прямо за входными дверями. Не удивлюсь, если так оно и было.

* * *

— Ваши фамилия, имя, отчество, — спрашивает у меня усталый лейтенант.

Ночка у него сегодня бурная, КПЗ полным полна. А ведь при его работе надо не просто пьяниц и дебоширов фиксировать, но и проявлять дипломатичность. Мало ли кого по курортным ресторанам наловят. Тут в вытрезвителях и армейские чины случаются, и народные артисты. Так что вести службу надо с пониманием момента, а то останешься в лейтенантах до пенсии, но уже в местах с худшим климатом.

— Евстигнеев Федор Михайлович, — говорю. — Передайте своему руководству, что я прошу встречи со следователем Виктором Сергеевичем Болотиным.

— Знакомствами козыряете, гражданин Евстигнеев? — хмыкает лейтенант.

— Пожалуйста, пригласите Виктора Сергеевича…

От всех дальнейших вопросов я отказываюсь и твержу эту фразу с монотонностью провалившегося резидента, повторяющего: «Требую консула».

Лейтенант даже решается на меня немного повысить голос, но потом расписывается в собственном бессилии, и меня снова помещают в камеру, постепенно пустеющую.

Болотин появляется только утром. Очевидно, раньше его будить не решились, поставили в известность только по появлении на рабочем месте. В отличие от меня, который всю ночь ворочался на узкой деревянной шконке.

— Ты на себя смотрел? — хмуро интересуется он.

— Что, совсем плохо? — спрашиваю.

Утром физиономия и вправду начинает болеть. Двинули мне всего пару раз, зато успешно. Кто-то из компании оказался боксером, так что сейчас у меня распухла губа, и я слегка шепелявил, а левый глаз плохо открывался.

Ерунда, зубы на месте, а остальное зарастет.

— Да уж, видок так себе, — кивает следователь и тут же начинает меня отчитывать: — Что же ты, Федор Михайлович, меня перед старшими товарищами позоришь. Член Союза писателей, москвич. Я о тебе как о человеке высоких моральных правил рассказываю. А ты… — Он открывает протокол и зачитывает: — «Устроил пьяный дебош… приставал к девушкам… ударил по лицу гражданина Твардлидзе…»

— Как-как? — переспрашиваю. — Твардлидзе? И как вы его без запинки то выговорили? И вообще, это вранье. Девушка моя была, а он приставал… И не девушка даже, а невеста…

— Какая, к черту, невеста?! Откуда она у тебя взялась?! Не разочаровывай меня, Евстигнеев! — начинает сердиться Болотин. — Ты что за цирк устроил?! Ждешь теперь, что я тебя выгораживать буду?

Люди часто сердятся, когда чего-то не понимают.

— Это вы меня не разочаровывайте, Виктор Сергеевич, — отвечаю. — Неужели правда до сих пор не сообразили?