Чертова дюжина

Составитель М. С. Парфенов

Дмитрий Костюкевич

Шуга

* * *

Ивин надевает гидрокомбинезон, натягивает маску и ласты. Коган вешает на спину Ивина баллоны, пристегивает сигнальный конец, закрепляет чугунный пояс, привязывает к руке товарища измерительную рейку, плоскогубцы, молоток. Желает удачи. Лицо Когана — пятнистое, коричневое от мороза, цвета промерзших яблок.

Ивин по-утиному выходит из заснеженной палатки и семенит к лунке, которую расчистили от успевшего нарасти льда. Шахнюк как раз загребает проволочным сачком, вытрясает осколки на снег, затем распрямляется, становится рядом с Ивиным и хлопает его по плечу.

— Серега, как слышишь? — раздается в наушниках. Коган проверяет связь.

— Хорошо слышу, — отвечает Ивин. — Спускаюсь.

Рядом, повизгивая, крутится Пак. Красивый пес коричневой масти, названный в честь паковых льдов. Он тыкается лбом в ногу, затем задирает морду и смотрит на Ивина жалобно. Затылок Пака подрагивает, будто от боли.

Гидролог бросает взгляд на вздыбленные цепи торосов и ропаков — золотистые солнечные блики застыли над белым безмолвным миром — и погружается в прорубь.

Какое-то время свет его фонаря плещется в глубоком колодце, пробивается сквозь поднявшуюся шугу — рыхлую ледяную кашицу, — затем вода в лунке чернеет. Ивин уходит под лед.

* * *

Под ним — черная океанская пропасть.

Вода обжимает костюм, шевелит резиновыми складками. Ивин скользит вниз, луч налобного фонаря упирается в бездонную тьму. Ивин поднимает голову и видит светлое пятно лунки. Начинает работать ластами — и пятно замирает, потом увеличивается.

Он парит среди острых вершин. Белые, голубые, черные затаившиеся в темноте горы — перевернутые, они нависают над аквалангистом. Ледяные ущелья вглядываются зеленоватыми вертикальными зрачками. Приходит мысль: «Храм. Подводный храм».

— Намутил ты, Серега, — говорит Коган по телефону. — Расчищать не поспеваем.

Ивин приступает к работе.

— Первый — шестьдесят семь, — диктует в ларингофон. — Второй — тридцать два…

Придерживаясь ограждающего троса, Ивин плывет от репера к реперу: измеряет вмерзание или высвобождение стальных гвоздей. Диктует Когану.

— Третий — сорок один… Четвертый… — Он осматривает испод айсберга, подледный рельеф. — Четвертого не вижу.

Значит, выпал, когда стаял лед.

Плывет дальше.

— Пятый — двадцать девять… Шестой вмерз.

Дрейфующий остров заглотил штырь с биркой «6». Ивин вытаскивает его как длинный податливый зуб плоскогубцами. Перехватывает молоток и забивает репер в лед. Гулкий стук разносится по восьмиметровой толще льда. Ивин знает, что его слышат наверху.

Он роняет восьмой репер, и тот уходит на дно Ледовитого океана. Ивин смотрит вслед — на темную черточку, на точку, вглядывается в глубокую слежавшуюся тьму. Что упало, то пропало.

— Работаешь десять минут, — сообщает Коган.

Как быстро летит время в величественном подледном мире! Этот гармоничный мир, его перевернутые валы и гряды, языки и «бараньи лбы» снились Ивину по ночам. Иногда, открывая глаза, он лежал в темноте и сомневался, что все это существует где-то еще, помимо его воображения. Каждый раз — под водой — не покидало ощущение, что ты на другой планете.

— Подтяни фал, — просит Ивин.

Здесь, подо льдом, Ивин чувствует себя спокойнее, чем наверху, на связи, страхуя товарища, с обледеневшим фалом в руках. За того, кто погрузился, переживаешь сильнее, чем за себя. Напряжение выматывает. Мало ли что. Не в Черном море ведь ныряют. Если на глубине откажет аппарат — на остатках воздуха надо не просто выйти, а найти, куда всплыть.

На прошлой станции, год назад, Ивин услышал страшное: «Нет подачи воздуха». В наушниках хрипел голос ушедшего под лед товарища. Ивин налег на лебедку, тянул как мешок. Молил, чтобы товарищ не запаниковал, не начал дергаться. Паника — это кислородное голодание и потеря сознания. Это смерть. Обошлось: вытянул живого.

— Как самочувствие? — спрашивает Коган.

— Отлично.

Ивин медленно шевелит ластами. Продолжает обход плантации реперов.

Иногда отталкивается от купола и висит, как замоченный, под ледяными «облаками». Океан красит лед в бирюзовый и голубоватый оттенки.

Здесь как в космосе.

«Чудеса божьи изумления достойны» — так, кажется, сказал Александр Македонский после того, как его подняли в стеклянном колоколе, подводном аппарате, из Средиземного моря.

Вчера на станцию прилетели кинооператор с помощником из «Центрнаучфильма», собираются снимать кино о гидрологах, готовятся к первому погружению. Привезли с собой две камеры: тридцатипятимиллиметровую и шестнадцатимиллиметровую в специальном боксе Массарского — такой снимали «Человека-амфибию». Красивый получится фильм, уверен Ивин.

— Серега, хорошо слышишь? — спрашивает страхующий Коган.

— Хорошо. Ты трави сигналку. Не жадничай.

— А ты не спеши.

— Понял тебя. Не спешу.

Он плывет к следующему штырю. Здесь подошва айсберга едва холмистая: выступы сантиметров двадцать.

— Проверь фоторегистратор, — просит Коган. — Держат мои прокладки?

— Понял. Сделаю.

— Где ты сейчас?

— У тринадцатого датчика.

Ивин осматривает регистратор.

— Прокладки держат. Только немного заедает спуск… В остальном норма. Двигаю дальше.

— Работаешь полчаса.

— Так вот чего я проголодался.

— Скоро закругляться, Серега.

— Понял.

Ивин слышит далекий гул, будто ветер задувает в расселины, — это грохочут льды.

— Что за шум? — спрашивает Ивин. — Слышишь?

— Подвижки, — отвечает Коган. — Недалеко.

Ивин представляет, как приросшая к айсбергу льдина взрывается изнутри и у самого края начинают ползти, взбираясь одна на другую, льдины.

— Опасно?

— Нет. Мы нормально. Заканчивай, будем тебя поднимать.

— По…

Ивина неожиданно сдавливает в талии. Кто-то сильный и гибкий сжимает ноги. Гидролог опускает глаза и вздрагивает: его обвивает арктический спрут, еще неизвестный науке монстр. Свободные щупальца тянутся к маске, загубнику. Огромные льдистые глаза смотрят на Ивина.

Ноги стягивает обручем.

Ивин дергается изо всех сил, и осьминог тоже ворочается, выпускает из себя рой белых кристаллов. Становится темно, все заволакивает мелкими льдинками. Хватка не ослабевает.

Ивин больше не вырывается из объятий — подо льдом лучше не пороть горячку. Пока щупальца не захлестнули его руки, он тянется к ножу, одновременно пытаясь рассмотреть спрута. Обзор заслоняет рыхлая муть.

Шуга. Поднятый с глубин донный лед.

Он вывинчивает нож — один поворот, второй, третий…

— Серега, что у тебя?

…четвертый поворот, пятый… Нож высвобождается из футляра — и Ивин бьет осьминога.

Но монстра нет. Вокруг — лишь приставучая шуга. Ивин разгоняет ее рукой с ножом.

Страховочный фал, внутри которого пропущен телефонный провод, обвил ноги — Ивин запутался в тросе. Но это не все. Сигнальный конец натянут струной: зацепился.

— Серега? — волнуется Коган.

— Погоди. Тут заклинило.

— Что случилось?

Ивин плывет по заклинившему фалу. Фал провисает. Ивин видит причину.

— Ну как? — спрашивает Коган.

— Зажало. По фалу не вернусь.

— Спокойно, спокойно. Серега, у тебя воздуха на десять минут. Сейчас спустим мигалку. Увидишь ее — отрезайся и выходи в запасную лунку.

— Понял.

Ивин смотрит на нож, но не спешит. Теперь у него есть запас троса для погружения. Где-то наверху парни — Шахнюк и Мартынцев, гидробиолог из института океанологии, — бегут к запасной лунке, чтобы утопить в ней фонарь. Коган остается в палатке, в ухе Ивина.

— Видишь мигалку? — спрашивает Коган.

— Пока нет.

Ивин не поддается панике. Нужна ясная голова. Смотрит сквозь запотевшую маску на подошву льдины. Она давит, не хочет выпускать.

Успокойся.

— Теперь видишь?

— Нет.

Если замереть, то время остановится. Если замереть — не нужен будет воздух. Лед забудет о нем. Ивин прогоняет опасные дикие мысли.

— Выступ мешает. Опустись глубже.

Ивин уходит на глубину, поглядывая вверх, на изнанку льда. Высматривает мигающий свет — на глубине его не будут заслонять торосы. Он должен найти мигалку.

— Отошел? Видишь?

— Не вижу.

— Серега… опустись ниже.

Ивин смотрит на глубиномер. Циферблат фосфоресцирует, как крошечная медуза. Выступ заканчивается, Ивин погружается — и вдруг видит пятнышко света: оно подмаргивает.

— Есть! Вижу мигалку!

Ивин примеряется ножом к страховке.

— Режу фал!

— Пошел! — кричит в наушниках Коган. — Достаю!

Кажется, Коган думает, что вытягивает его. Но сигнальный конец, как и прежде, зажат безжалостным льдом. Ивин не чувствует натяжения — никто не тащит его к лунке, свету, лицам друзей.

— Еще немного, Серега. Давай. Видим тебя…

Ивин перерезает фал — наушники замолкают. Нет времени слушать. О чем говорил Коган? Наверное, Шахнюк или Мартынцев увидел сквозь шугу свет опущенной в лунку мигалки или что-то еще — и подумал, что это всплывает Ивин… Нет времени, совсем нет времени. Скоро закончится кислород.

Ивин огибает торос и всплывает к мигалке.

Шахнюк и Мартынцев ждут его наверху. Он видит их сквозь толщу льда в своем воображении. Гидролог и гидробиолог сидят над запасной лункой: вода отливает свинцом — в ней кружат осколки ледяного сала. Ивин присматривается к напряженному лицу Шахнюка. Сосульки в окладистой бороде. Цепкие голубые глаза, в которых и экспедиции на ледоколах, и установка на океанском льду дрейфующих радиометеорологических станций, и подводное плавание. Рукодельный парень: если что, соберет снаряжение из подручных материалов — маску, трубку с шариком для пинг-понга вместо клапана…