Диалог с сельчанами не заладился. Они выглядели напуганными, на заезжих смотрели с подозрением. Вадим подумал, что виной тому «Бе-Ка» — дымящая и грохочущая повозка, нарушившая патриархальную тишину Загорья. Но вскоре ему стало казаться, что всеобщая боязнь в деревне зародилась не сегодня и достигла уже хронической стадии.

Чтобы сподвигнуть загорцев на разговорчивость, Вадим щедро совал чумазым детишкам медяки, а взрослым сулил премию в червонцах, если кто покажет гостям места на озере, где можно рассчитывать на богатый улов. От рыбалки плавно перешли к охоте. И тут Вадим пустил пробный шар — прикинулся дуриком и как бы невзначай упомянул обобранный лесной дворец. Дескать, толкуют, будто Чучумову удалось своими обрядами зверье приворожить, да так крепко, что оно и по сей день не уходит, шастает вокруг пустого дома. Как бы туда подобраться? Коли сыщется проводник — ему наивысшая награда. И цифру огласил такую, что у деревенских должно было дух захватить. С их доходами эдаких деньжищ и в полгода не увидишь, а тут в одночасье…

Однако реакция вышла обратная. Прознав, что чужаков манит треклятая усадьба, загорцы накинулись на них с дубьем. Вадим с Фризе насилу ноги унесли, отделавшись всего двумя-тремя ссадинами, что следовало признать удачей.

К товарищам вернулись несолоно хлебавши. За околицей им повстречался паренек лет четырнадцати, в больших сапогах, в полушубке овчинном. Он вел под уздцы сивую лошадку, которая тащила с недальней вырубки хворосту воз. Паренек оказался единственным из деревенских, кто не отпрянул в ужасе при упоминании Чучумова. Напротив, очевидно было, что он и сам проявляет интерес к данному вопросу — шепнул доверительно, что обучен грамоте, запоем прочел книжку про графа Дракулу и страсть как хотел бы воочию посмотреть на вурдалачью обитель.

— Р-разве Чучумов — вурдалак? — уточнил Вадим. — Нам говорили, что он волшбой занимался, но касательно кровопийства — нет…

Паренек посмотрел на него, как на невежду, и снисходительно пояснил, что все колдуны — суть кровопийцы. Это он узнал еще раньше, благодаря обрывкам готического романа, спасенным из соседского уличного сортира.

— Эх ты, сельдерей ушастый! — пожурил его Чубатюк. — Читал бы лучше Чуковского…

Подросток набычился, но Вадим сделал Макару упреждающий жест и достал из кармана гривенник. Поощренный таким образом недоросль лезть в бутылку не стал и разразился длинным монологом о чудесах, которые наблюдал в примыкавших к Загорью лесных массивах. В поисках тропы к чучумовскому логову он исходил немало верст, бесстрашно пробирался через буреломы и пару раз становился свидетелем непознанного. Видел мельтешащие за деревьями огоньки, людей, которые вели по просеке подводы, груженные черными гробами. Слышал наводившие жуть завывания, доносившиеся из сердцевины леса. А с недавних пор на озеро повадилась прилетать ночами невиданных размеров птица. Рассмотреть ее в деталях не представлялось возможным, так как являлась она всегда в самое темное время суток и садилась на воду далеко от берега. Паренек божился, что величиной она в разы превосходит все известные ему разновидности пернатых и в полете издает утробный рык.

— Случайно, не аэроплан ли? — высказал догадку Пафнутий.

Паренек снова оскорбился, заявив, что аэропланы он знает. Они выглядят совсем по-другому, и для них нужны аэродромы, которых близ Сенежского озера в помине нет. И еще. Одержимый искательским зудом, он облазил все прибрежье и нигде не видел следов от шасси. А крылатая тварь продолжает периодически наведываться, в последний раз прилетала накануне. Деревенская ворожея баба Марфа, по многочисленным просьбам общественности, проводила сеансы черной и белой магии, сыпала на воду пепел, бубнила заговоры, жгла куриный помет, но не помогло — к жалким знахаркиным чарам сатанинская птица оказалась невосприимчива.

— Так, значит, дорогу к дому Чучумова ты не знаешь? — прервал Вадим словоизлияния, грозившие затянуться до вечера.

Парнишка сконфуженно признал, что до вожделенной цели так и не добрался. Попытки вызнать дорогу у деревенских промысловиков неизменно натыкались на сокрушительный отпор и оборачивались для просителя порцией березовых розог. Отрок заверил, что и пришлым никто ничего не подскажет. Расспросы о Чучумове ввергают всех в трясучку и могут привести к непредсказуемым последствиям.

В подтверждение этих слов с вырубки выбежали трое бугаев, один из которых сжимал в руках охотничью берданку, а двое других потрясали колунами. Увидев их, малец струхнул, рванул лошадь под уздцы и засеменил прочь так шустро, что хромоногая кляча едва за ним поспевала.

Бугаи свернули к аэросаням с явным намерением разнести их в щепы, а группку любопытствующих превратить в винегрет. Макар не прочь был схлестнуться с ними, но Вадим отговорил. Вступать в свары с туземцами — себе дороже.

Они погрузились и отъехали подале, не теряя, однако, деревни из виду. У поваленной осины приостановились и стали держать совет.

— Дас ист унмеклихь! — бурчал оскорбленный немец. — Варвар… Ми ничего не сделайт, они нас колотить… За что?

— Вот же вареники контуженные! — в кои-то веки поддержал его Макар. — Чтоб их в толчок мочалкой засосало… В какую сторону нам теперь помидорами ворочать? Лес вокруг — на сотни десятин!

Вадим собирался с мыслями, но откуда ни возьмись появился невысокий сутулый старик — внезапно как из-под земли вырос. И до чего чудной! Шапчонка круглая, как шляпка гриба. Из-под нее волнами седые волосы выбиваются. Борода тоже седая, с прозеленью, точно лишайник в нее вплелся. Глаза подслеповатые, прижмуренные, кожа вокруг них белая и с крапинками, словно береста на березе. Из одежи — длинная, до пят, шубейка, расшитые узорами рукавицы, лапти. В правой руке — батог, окованный понизу железом, чтобы не скользить. Короче говоря, не человек, а иллюстрация к сборнику русских народных сказок.

— Эй, папаша, ты че, от Мейерхольда сбежал? — спросил его вместо приветствия не очень-то галантный Чубатюк.

— Странник я… по свету хаживаю, людей уму-разуму учу, — прожурчал старик распевно, с пришепетыванием.

— Научить нас можешь ты чему? — поинтересовался Пафнутий, озадаченно оглядывая незнакомца.

Старичок подмигнул ему, осклабился.

— Слушок до меня дошел, что вы дорогу к чучумовской заимке шукаете. Могу подсказать.

— Серьезно? — Вадим расцвел и нацелился в порыве благодарности заключить доброхота в объятия, но остерегся. — И проводить можешь?

— А не испужаетесь? — вопросом на вопрос ответствовал старик, и его по-азиатски сощуренные глазки под белесыми бровями сжались в совсем узенькие щелочки.

— Бояться нам чего? — фыркнул Пафнутий с пренебрежением. — Люди пуганые мы.

Вадим сообразил, на что намекает престарелый бродяга, и взялся живо расспрашивать:

— Неужели все эти басни про нечистую силу — правда? Ты сам что-нибудь видел? Р-расскажи!

— Басни? — Старик затрясся в мелком беззвучном смехе. — Басни у Крылова были, а я вам истину глаголю. Про лоскотух слыхали? Они возле озер живут, таких как это… — Он указал скрюченным пальцем на Сенежский водоем. — Оглянуться на успеешь, как до смерти защекочут… А еще волколаки рыскают. С ними и вовсе беда: смотришь — был человек, а стал волк. Ну, про Огненного Змея вы, чай, и без меня знаете…

Издевается? Или сумасшедший? Вадим буравил глазами старикашку, который, как заметил Макар, смахивал на актера, сбежавшего из театра. Залезть бы ему в голову! Но старичок оказался гипнотически неподатливым — балагурил себе как ни в чем не бывало, сыпал персонажами из славянской мифологии.

— А еще мавки здесь водятся. Это тоже навроде русалок, но злющие — спасу нет! Они из заложных покойников выходят…

— Из кого? — переспросил Пафнутий.

— Из тех, что не своей смертью померли: самоубийц, пьянчуг, утопленников…

— Слухай, папаша, — подал голос Чубатюк, которому надоела затянувшаяся лекция. — Зачехли насос и громоздись сюда. — Он хлопнул заскорузлой ладонью по корпусу аэросаней. — А то наваял тут сорок бочек арестантов, у меня от твоего базара уже унты всмятку…

Старик был, судя по всему, не из робкого десятка — он не заставил себя упрашивать и с помощью все того же Макара угнездился на переднем сиденье, сбоку от руля. Самое удобное место для штурмана. Прочие тоже расселись, Чубатюк завел мотор, и ревущая повозка углубилась в лес.

Был день, до наступления темноты оставалось часа три. Вадим рассчитывал за это время доехать до анафемского поместья, пошерудить там и возвратиться в деревню. Чем больше заливал старик, тем прочнее становилась уверенность, что никаких мавок и волколаков в здешних лесных угодьях не существует. Прав Александр Васильевич: враки это. Вредоносные предрассудки, специально пущенные в народ, чтобы смутить несознательные массы, вызвать брожения, а то и спровоцировать беспорядки. Не иначе это хитроумный план, сработанный в западной империалистической среде. А разносят ахинею такие вот благообразные калики, которым низшие слои особенно доверяют. Потому и глядится этот бородач таким неестественным, что никакой он не странник, а засланный белоэмигрантский шпион.