Его ужасное сердце
13 историй по мотивам самых известных рассказов Эдгара Аллана По
сост. Рин Чупеко
Посвящается Жаклин
за ее щедрое сердце,
и, конечно, ему самому
От редактора-составителя
Любовь и потеря. Горе и смерть. Соперничество и месть. Темы произведений Эдгара Аллана По актуальны вечно, но когда я изучала его творчество в школе, больше всего мне запомнилось то, что они казались намного круче, чем всё остальное. Моя кожа покрывалась мурашками, пока я читала о катакомбах в новелле «Бочонок амонтильядо», а стихотворение «Аннабель-Ли» медленно крошило мое сердце. Автор заставил меня изрядно поволноваться своим «Сердцем-обличителем», из-за «Колодца и маятника» у меня и вовсе перехватывало дыхание. Я оплакивала женщин, которых никогда не встречала, и приветствовала возмездие, смысл которого я даже не полностью понимала. Он был первым писателем из школьного списка литературы, после чтения которого я с удивлением обнаружила, насколько сильным может быть влияние автора — как глубоко в вашу голову он может проникнуть, какие сильные чувства может внушить.
Это сложная задача — избавиться от этих чувств, этих воспоминаний и попытаться не просто воспроизвести их, а переосмыслить, воплотив в чем-то новом. Этот сборник — способ отдать дань уважения творчеству Эдгара Аллана По, но это также способ взглянуть на него с разных сторон; возможность взять классические произведения с их несколько однообразным ракурсом и неизменным антуражем и дать им новую жизнь.
Пока я редактировала новые истории для этого сборника, я поняла, что изменение некоторых аспектов может повлиять на общее восприятие первоисточника и что, сделав главными героями персонажей, к которым По редко обращался, можно найти совершенно иные мотивы и объяснения человеческим поступкам.
У всех нас есть свои темные стороны, и у всех есть свои трагедии.
Многие из нас смотрели на них его глазами.
Я надеюсь, что вам понравится посмотреть теперь на них и нашими глазами.
Далия Адлер
по мотивам произведений
Эдгара Алдана По
Кендари Блейк
По мотивам рассказа «Метценгерштейн»
В тот вечер, когда сгорели конюшни, воздух был холодным и неподвижным, как глухой зимой. Они занялись вскоре после десяти вечера, но у нас тихое поместье; работники стараются ложиться пораньше, а мы валились с ног после очередной пирушки. Поэтому, когда в главном доме заметили пожар, огонь было уже не остановить. Языки пламени вздымались на двадцать метров под тихим небосводом, двери и стены рушились вовнутрь, пожираемые огнем. Потом говорили, что безветренная ночь была настоящим благословением, иначе огонь стал бы перекидываться с дерева нз дерево, пока не добрался бы до хозяйской усадьбы. Но мы были совсем не рады, когда, едва одетые, выбежали на холод и собрались вокруг пожарища. Оранжевые отблески пламени плясали на наших испуганных лицах, пока мы слушали предсмертное ржание лошадей и как кричат люди, запертые внутри. Лучше бы разразилась буря, которая заглушила бы эти ужасные звуки.
К утру от конюшни остались лишь дымящиеся руины. Потом кто-то сказал, что один из грумов нашел оплавленную и исковерканную дверную ручку. Он поднес ее к лицу и рассмеялся из-за причудливой формы, а потом вдруг разразился слезами. Двенадцать лошадей и двое конюхов сгинули при пожаре. Все они были хорошими и верными слугами. Двенадцать лошадей, двое конюхов и горничная, которая вообще неизвестно как там оказалась.
Ее тело нашли посреди рухнувших балок, под кучей обгорелых досок. Ее платье порвалось, на щеке запеклась кровь, но все остальное было почти в полной сохранности, как будто красота и молодость уберегли ее от огня. Не могу засвидетельствовать достоверность этих утверждений, — мне не хватило смелости пойти и посмотреть. Я не хотела видеть дымящиеся останки других людей и кротких лошадей, чья юность и красота оказались недостаточной защитой.
Уборка после пожара в Бэрон-Парк, как всегда, была быстрой и тщательной. У нас имелся достаточный опыт еще до того, как Фридрих вступил в права наследства и постарался расширить пределы человеческой разнузданности. Его родители не чурались балов и званых вечеринок, и в летнее время поместье часто изобиловало гостями, которых расселяли по всем комнатам и старались водворить в любое более или менее свободное место. Их возгласы и смех не давали нам спать до поздней ночи — той ночи, которую мы освещали для них, развешивая повсюду фонари, — а поутру они кричали на нас, если их покой тревожил звон пустых бокалов, когда мы занимались уборкой.
Все они были одинаковыми, кроме Фридриха. Он никогда не кричал на нас и не опрокидывал пинками наши ведра с тряпками, стоявшие в коридоре. А если мы опаздывали, бывали нерасторопными, или если столы в бильярдной оказывались не очищенными от сигарного пепла, он лишь пожимал плечами, улыбался, поддергивал рукава и находил другую комнату для отдыха. После смерти родителей Фридриха по городу поползли жестокосердные слухи о его излишествах, пьянстве и кутежах до рассвета, азартных играх и огромных долгах. Говорили, что он с безумной скоростью носится на своем автомобиле по извилистым, обсаженным соснами дорогам над утесами. Но ему было всего лишь восемнадцать лет. Его родители погибли при крушении яхты в открытом море. Он лишь недавно остался совсем один, и у него было не так уж много денег. С учетом обстоятельств его поведение можно было считать довольно сдержанным.
Но, так или иначе, та горничная на конюшне умерла из-за него.
Понимаете ли, я видела, как они вместе вошли туда. Незадолго до заката, в мягких сумерках, так что изгиб лицемерной улыбки Фридриха был хорошо заметен, как и расстегнутый воротник его рубашки. Он держал в одной руке бутылку шампанского, а другой рукой направлял девушку. Он уже распустил ее золотистые волосы, собранные в красивый узел на голове.
Она была ужасной горничной. Она даже не знала, как нужно вытирать пыль, и смотрела ошеломленно, когда ее просили помыть тарелки или вынести мусорное ведро. Она пробыла вместе с нами около двух недель, прежде чем мы махнули на нее рукой и с тех пор позволяли ей только складывать выстиранное белье. Да и какое это имело значение? Каждый, кто имел глаза, хорошо понимал, для чего ее наняли. Это было первое увлечение Фридриха после гибели его родителей, и трудно было упустить из виду ее прелестное лицо и мягкие изгибы ее тела под форменной одеждой.
На следующий день после пожара Фридрих наткнулся на меня, когда я переставляла книги на полке, которые не нуждались в перестановке. Я скрывалась в глубине дома из-за запаха дыма и пепла и ужасной вони горелой плоти, которая угадывалась за ними. Он выглядел каким-то потерянным и был одет в те же штаны, что и накануне вечером, а его белая рубашка была неправильно застегнута и запачкана черной сажей и маленькими пятнами крови. Без сомнения, он принимал участие в разборе завалов на руинах конюшни.
— Фридрих, — обратилась я к нему, когда сошла со стремянки.
Он почти сердито уставился на меня, как будто был удивлен моим внезапным появлением, хотя не мог не заметить меня, когда вошел в комнату. Потом он вдруг успокоился, поморщился и жестко провел ладонью по губам.
— Ну разумеется, Элиза, — произнес он. — Кого еще я ожидал найти здесь, кроме моей верной Элизы, как всегда работающей посреди этого безумия?
— Вы спали?
— Ничуть.
— Вам нужно немного поспать. Осталось еще несколько часов до ужина.
Я похлопала по спинке дивана и достала из шкафа мягкое одеяло, и он покорно побрел ко мне. Он ворчал все время, пока я укладывала его, накрывала одеялом и убирала его волосы со лба.
— Будет много вопросов, — сказал он. — Нужно подписать бумаги, заполнить страховые бланки для адвокатов.
— Потом, потом.
Он ухватил меня за запястье. Его пальцы, покрытые пеплом, были холодны как лед.
— Она не старше меня или тебя, — прошептал он, хотя я думала, что она была как минимум на год моложе. Семнадцать лет, возможно, шестнадцать.
— Огромная трагедия, — сказала я.
Он закрыл глаза и прошептал еще тише:
— Любимый родстер [Родстер — автомобиль с открытым двухместным кузовом и складным верхом. {Здесь и далее прим. пер.)] моего отца. Невосполнимая потеря.
За несколько недель до этого Фридрих распорядился отгородить часть конюшни для своей растущей коллекции автомобилей. Половину лошадей выставили наружу и многих продали ради того, чтобы освободить место. Конюхи, тихо проклинавшие это решение, возносили громкие хвалы Господу после пожара, ибо утрата всех лошадей была бы для них гораздо большим несчастьем.
Признаюсь, я осталась с Фридрихом после того, как он заснул. Возможно, я просидела рядом с ним слишком долго, пока гладила его волосы, желая убедиться, что он не проснется с криком от какого-нибудь жуткого кошмара. Но я не прилегла рядом с ним, как многие утверждали впоследствии. И нас не нашли вечером в полном беспорядке: мол, моя блузка была расстегнута, его рука лежала на моей талии. Как говорится, сплетни — это пух из подушки, рассеянный по ветру: нелепые небылицы, пристающие к людям.
