Репетиция в день после Рождества — это экстремально даже для старшей школы имени Томаса Джефферсона, где в год ставят три пьесы вместо стандартных двух. Однако в этой, январской постановке участвуют только самые бешеные театралы: ради нее нужно все каникулы торчать в городе. Но мне все равно. Даниэль, моя лучшая подруга, каждое Рождество ездит к бабушке в Помпано-Бич, так что я все равно болтаюсь без дела. В этом году она пыталась уговорить меня поехать с ней. Будто ей было страшно оставлять меня одну.

По пути я обливалась потом в своем пуховике, при этом чуть не отморозив пальцы на руках и ногах. Дойдя до школы, я стянула варежки зубами и нарыла в кармане ключи. Обычно одиннадцатиклассникам не дают ключ от костюмерной, но в этот раз в постановке никто из двенадцатого не участвует, поэтому миссис Ройс доверила его мне. Мы ставим «Однажды на матраце»; я издали слышу, как Донни О'Нил поет в актовом зале о своей любви к девушке по имени Фред.

Мариет Чен сидит, скрестив лодыжки, на линолеуме у запертой двери в костюмерную.

— Привет, Ро, — говорит она, поднимаясь на ноги.

Ее длинные черные волосы прямыми прядями свисают ниже плеч. На ней легинсы и сапоги до колен, как у жокеев Тройной короны или девчонок из пони-клуба.

— Привет, — отвечаю я и улыбаюсь.

Мне всегда немножко неловко разговаривать с Мариет. В прошлом году на празднике по случаю премьеры «Стеклянного зверинца» мы немного поцеловались, и потом она написала мне в фейсбуке, приглашая как-нибудь погулять вместе. Я ей так и не ответила — потому, что я последний подонок, а еще потому, что Тейлор тогда рассталась со своим парнем и торчала у нас целыми днями.

— Как отметила Рождество? — спрашивает Мариет.

Я открываю дверь и зажигаю свет. Костюмерная у нас крошечная: две допотопные швейные машинки, которые принесли сюда из кабинетов труда еще в девяностые, и груды разных лоскутков, которые миссис Ройс добывает на распродажах. Чаще всего мы занимаемся тем, что пытаемся переделать дурацкие платья из Forever 21 во что-нибудь из колониальной эпохи или времен Дикого Запада. Изредка у меня получается что-то крутое.

— Хорошо, — отвечаю я. — А ты?

Мариет улыбается, словно не ожидала, что я тоже ее спрошу. Я чувствую себя ужасным человеком. На самом деле она мне правда нравится, иначе я бы ее и не целовала. Но она не…

Ну да ладно!

— Было мило.

И Мариет углубляется в детальный пересказ того, как ее тетушки не поделили подарочную карту из Lord & Taylor. Вся неловкость между нами исчезает. Остаток дня мы проводим, подшивая нижние юбки для фрейлин и передавая туда-сюда мерную ленту. Я показываю Мариет, как пользоваться оверлоком. Потом из-под груды картонных корон мы достаем дряхлый школьный магнитофон, который ловит только местную радиостанцию.

— Кто вообще такое слушает? — закатывая глаза, смеется Мариет, когда по радио ставят уже вторую песню Селин Дион.

— Моя мама, — отвечаю я, хотя это неправда.

На самом деле у мамы безупречное чутье на пост-панк: она любит Talking Heads, Пэтти Смит и Joy Division.

Но Мариет улыбается и сочувственно качает головой.

— Ага, — отвечает она. — Моя тоже.


Вечером у моей двери появляется Тейлор.

— Пойдем с нами в «Карвел», — говорит она, положив изящные пальцы на дверной косяк.

Я сижу за столом и вроде как пишу сочинение про социальные реформы в 1850-х годах. На самом деле я набрасываю на полях эскизы отделки для королевской мантии из красного бархата.

Мое сердце пропускает удар прежде, чем я понимаю: разумеется, мой брат тоже собирается пойти.

— Там вообще-то снегопад. — Я киваю на окно над кроватью.

Тейлор пожимает плечами:

— Лучшая погода для молочных коктейлей. — Она заходит в комнату и заглядывает мне через плечо: — Очень красиво.

Она показывает золоченым ногтем на мой набросок.

— Правда? — слишком серьезно спрашиваю я, поднимая взгляд.

Ее спутанные волосы щекочут мне щеку.

— Ага.

Тейлор улыбается мне, склоняя голову. Я вижу перед собой блеск бальзама для губ и чуточку кривой резец. Потом, словно мы обе внезапно поняли, как близко оказались наши лица, она выпрямляется, и я перевожу взгляд обратно на экран.

— Молочные коктейли, значит, — говорю я слишком громко и тут же начинаю переживать, что напугала ее. Я сохраняю файл и отъезжаю на стуле от компьютера. — А давай.

Тейлор водит старенький Volkswagen Jetta, в котором почему-то пахнет пластилином, но больше — веточками сушеной лаванды, которая свисает с зеркала заднего вида.

— Кто это тут сидел? — спрашивает Стивен, когда мы залезаем внутрь.

Он пытается отрегулировать сиденье, чтобы впихнуть в салон свои длинные тощие ноги. Стивен сегодня надел шапку, которую я одолжила у него с утра. Конечно, на нем она смотрится лучше — как-то круче, по-стивеновски.

Тейлор закатывает глаза:

— Ты что, мой папа, чтобы задавать такие вопросы?

— Нет, — оправдывается он, все еще сражаясь с сиденьем. — Я просто люблю ездить с комфортом.

— Да уж, это мы знаем, — вздыхает Тейлор.

Я молча забираюсь на заднее сиденье.

— Ладно. — Тейлор выезжает с парковки, положив одну руку на подголовник Стивена. Она внезапно переходит на тон, которым обычно задает загадки: — Как называется птица, которую хотят наказать за воровство?

— Воробей, — даже не думая, отвечаю я.

Тейлор, широко улыбаясь, поворачивается ко мне:

— Впечатляет!

— Да она уже это слышала, наверно, — говорит Стивен.

Всю дорогу до кафе я угрюмо сутулюсь на заднем сиденье.


В «Карвел» на удивление тепло, особенно если учесть, что это магазинчик мороженого и мы приехали сюда в декабре. Мы слой за слоем снимаем одежду, сбрасывая шарфы и перчатки, как ящерицы в период линьки. Стивен стягивает с себя пуховик и вешает на капюшон, как делают малыши. Он пытается уговорить Тейлор купить огромный торт-мороженое в виде кита. В воздухе пахнет ванильным сахаром.

— Вот видишь, мы отлично провели время, — говорит Тейлор, отмахиваясь от предложенных мной денег. — Никогда не отказывайся пойти в «Карвел».

Мы направляемся обратно на парковку. Тейлор приобнимает меня за плечо, и шоколадный коктейль внезапно оттягивает мне руку. По телу сквозь четыре слоя шерсти бегут мурашки — мне одновременно очень холодно и очень жарко.

— Ты как, держишься? — спрашивает она, и я киваю.

Когда я призналась семье, то попросила Стивена рассказать Тейлор вместо меня. Конечно, он бы и так проболтался. Когда мы увиделись в следующий раз, она как-то слишком сильно меня обняла при встрече, и с тех пор мы об этом не говорили.

Я не болею, хочется сказать мне сейчас. Я просто лесбиянка.

— Вы сегодня у нас? — спрашиваю я вместо этого, когда мы едем обратно к родительскому дому.

Я стараюсь, чтобы в моем голосе не было слышно надежды, но, когда Стивен качает головой, все равно чувствую укол разочарования.

— Неа, — говорит он. — Пойдем к Генри смотреть кино. И да, — он поворачивается к Тейлор, — если бы мы купили китовый торт, то нас бы там на руках носили. Так что, Клопик, дом в твоем распоряжении, — бросает он мне через плечо.

— Кстати, Ро. — Тейлор ловит мой взгляд в зеркале заднего вида. — А с нами не хочешь пойти?

Не хочу, чтобы не позориться.

— Не, — слишком жизнерадостно отвечаю я. Как жаль, что Даниэль еще не вернулась. — Но спасибо за приглашение.

На улице ребятишки Хадсон из дома недалеко от нашего играют в снежки при свете фонарей. Вчерашний снеговик скособочился, как пьяный.

— Спокойной ночи, Ро, — говорит Тейлор, когда я выбираюсь наружу. Она поймала меня кончиками пальцев за рукав и машет через плечо.

Я наблюдаю за машиной, пока свет фар не скрывается вдали.


Позже я сижу на диване и смотрю шоу про смену имиджа, когда на кухне раздается грохот. На секунду мне кажется, что это воры, но это всего лишь Тейлор и Стивен. Вернее, Тейлор со Стивеном: она волочит его через кухню, а он, положив руку ей на плечо, плетется, спотыкаясь, следом. Тейлор выглядит ужасно сердитой.

— Что случилось? — спрашиваю я, ставя на кофейный столик свою ночную порцию хлопьев.

Тейлор корчит гримасу:

— Четыре рюмки «Егермейстера».

— Фу!

— Да уж, — вздыхает она. — Родители дома?

Я трясу головой, Тейлор мрачно кивает. Она тянет Стивена за разные конечности, пытаясь провести его мимо столика до лестницы. Она едва доходит ему до плеча.

— Есть глазок, да не видит? — жизнерадостно бормочет он.

— Иголка, Стивен, — отвечает Тейлор, волоча его вверх по лестнице. — Я это тебе загадывала во втором классе.

Через несколько минут я вижу, как она спускается вниз, выправляя волосы из-под воротника и закручивая в узел на макушке. У нее такие густые волосы, что они остаются стоять пучком без резинки или заколки, словно чистым усилием воли.

— Сраное говно, — шумно выдохнув, говорит Тейлор, и я смеюсь.

Наверно, сейчас она уйдет. Вместо этого Тейлор плюхается рядом со мной на диван, пододвигает к себе хлопья и выуживает зефирку.

— Как прошел вечер? — спрашивает она, благоухая холодным воздухом и пивом.

— Нормально, — отвечаю я и, чувствуя себя последней неудачницей, показываю на телевизор: — В основном вот телик смотрела.