— Пап, я ничего не слышу, — сказал он и повесил трубку. — До завтра, Соня.

— Не отморозь яйца, Кривец.

На улице бушевала метель. Мир обрывался в двух шагах стеной движущегося снега. Во мраке скользили лучи фар.

Захар поднял воротник и посмотрел себе под ноги. На снегу чернела едва заметная точка. Он наступил на нее и пошел, сутулясь, в метель.

Снежный саван накрыл город, заглушил его привычный шум, затер рекламные огни. Вой ветра шугал пьяных Дедов Морозов.

Захар спустился в метро, протиснулся сквозь коченеющую толпу. В зимней одежде он не привлекал внимания. То, что ему нужно сейчас.

Сосредоточенный, он сел в поезд. Пассажиры вдавили его в двери. Прямо на уровне его глаз по поручню стекала черная капля.

Он пропустил свою станцию и доехал до конечной. Пересел на другую ветку. В вагоне на этот раз было не так тесно. Черный мазок на стекле рассказал ему, что делать дальше.

Захар вышел из метро на окраине города. Побрел, сражаясь с ветром, направо, налево, через переход и прямо во тьму. Дома закончились. Перед ним лежала закованная в лед река.

Ветер на набережной резал кожу не хуже скальпеля. Кривец присел на корточки и снял перчатку. Он коснулся черной точки на снегу, поднес палец к глазам. Капля свежих чернил осталась на подушечке. Выпрямившись, он зашагал к нависшему над водой зданию.

Надпись на табличке гласила: «Спасательный пункт, прокат лодок». Калитка отворилась сама по себе.

Стрелки часов сошлись на двенадцати, когда он остановился у запертого ангара. Замок требовал кода. Он нажал те кнопки, на которых застыла черная краска, и ворота поплыли вверх. Огромное пустое помещение открылось перед татуировщиком. Он подождал, пока ворота опустятся на место, и пошел в темноте, держась стены. Шаги отзывались гулким эхом, и было почти так же холодно, как на улице.

В конце склада находились три двери. За третьей скрывался гараж с лестницей в подвал.

Двигаясь в абсолютном мраке, Захар спустился по каменным ступенькам. Рука уткнулась в выключатель. Лампочка прыснула желтым светом.

Подвал напоминал склеп, жуткий и тоскливый. Здесь не было ничего, кроме крошечного, не справляющегося со своей задачей, обогревателя и голой панцирной кровати. И еще здесь была Сашенька. Абсолютно голая, прикованная к спинке кровати цепью.

Захар подошел к девочке. Она не отреагировала. Глаза закрыты, худенькая грудь не вздымается. Захар взял ее за руку. Сердце его кольнуло, когда он ощутил ледяной холод плоти. Но через миг он вздохнул с облегчением. Пульс прощупывался. Девочка просто спала.

Захар осмотрел Сашу. Опасных для жизни повреждений он не обнаружил. Только многочисленные ссадины, царапины и рана на кисти, там, куда впилось кольцо наручника. Он погладил девочку по щеке, не такой мягкой, как на фото, впавшей и грязной, но все равно воплощающей невинность.

Опомнившись, он быстро снял с себя пальто и укутал ребенка.

Сзади послышались шаги. Кто-то спускался по лестнице.

Захар повернулся.

Человек, вошедший в подвал, застыл, словно врезался в невидимую преграду. Ошарашенное лицо открылось мычащим ртом. Хозяин подвала не верил своим глазам:

— Т-ты? — заикаясь, спросил он.

Наверное, появись в подвале Иисус Христос, Эдуард Петрович удивился бы меньше.

— Как ты нашел меня? Какого хрена ты здесь делаешь?

— Я пришел за девочкой, — отчеканил Захар.

Эдик решил отложить удивление на потом. Он отбросил в сторону ужин, который нес для пленницы: тарелку картошки в мундире и железную чашку с кипятком.

— Она моя.

— Я так не думаю, — спокойно возразил Захар.

Эдик посмотрел на татуировщика, как посмотрел бы на пекинеса, решившего его атаковать.

— Сейчас поглядим, — хмыкнул он, вытаскивая из-за пояса охотничий нож. Он пошел вперед — пуленепробиваемая махина с клинком наперевес. — Зря ты это, сынок. Зря.

Ручища взметнулась вверх. Свет лампочки отразился в лезвии. В нем отразилось лицо Захара. Настоящее лицо.

И в это мгновение кровь хлынула из-под бинтов на предплечье Эдика: так много крови, будто невидимая дрель впилась в мясо. Нож упал на пол. Кровь, смешанная с чернилам, хлестала из руки, но Эдик не замечал этого. Он видел лишь одно: Захара Кривца, возвышающегося над ним, нового, настоящего Захара.

Эдик упал на колени.

Его глаза вылезли из орбит.

— Ты… ты… твои рога… они…

— Настоящие, — закончил мысль Захар и протянул руку навстречу Эдику. В руке поблескивала роторная татуировочная машинка. Ни к чему не подключенная, она зажужжала. Чернила закапали с острого конца.

Эдик стоял на коленях посреди подвала, как преклоняющийся перед божеством адепт.

— Кто ты? — спросил он хрипло.

— Принц из страны боли. — Захар положил левую руку на бритый затылок здоровяка. — Наследник ее престола.

Игла дергалась у обезумевшего лица Эдуарда Петровича. Он не сопротивлялся. Он только и мог, что смотреть на Захара, на его новый облик, на его…

— Сейчас будет больно, — предупредил татуировщик и воткнул машинку в глаз Эдика. Не только иглу: всю машинку до корпуса. Каким-то образом она продолжила жужжать внутри, перерабатывая мозг, смешивая его с чернилами.

Захар подошел к спящей Сашеньке. Он снова был самим собой, худым татуированным парнем с маленькими рожками. Одного взгляда на цепь хватило, чтоб та рассыпалась звеньями. Захар взял девочку на руки и вынес из подвала.

Боль началась сразу. Острая боль в кистях и шее. Он осмотрел ладони и увидел, что они ужасно обожжены. На горле, там, куда прижималась безвольная голова девочки, набухал волдырь. Он продолжил путь. Кожа на руках стала плавиться. Девочка обжигала его даже сквозь пальто, в которое она была укутана. Словно он нес тлеющую головешку. Он сплюнул и крепче прижал к себе ношу.

Когда он вышел на улицу, его плоть уже дымилась.

Сквозь сизый дымок собственного производства он увидел карету скорой помощи, припаркованную у ангара. Свет мигалки скользил в снегопаде.

«Как обычно, вовремя», — скептически подумал Захар.

Из машины выпрыгнул светловолосый парень в форме фельдшера. У него было самое красивое лицо из всех, что Захар когда-либо видел. На груди было написано имя: «Михаил». За спиной развивались огромные белоснежные крылья.

— Убери руки от ребенка, демон! — крикнул фельдшер, подбегая к складу.

«Неблагодарный ублюдок», — подумал Захар беззлобно.

Он облегченно вздохнул, передавая девочку блондину. Михаил отнес Сашу в карету скорой и вернулся с пальто Кривца в руках.

— Эй, ты дымишься.

— Есть немного. Не выношу невинные души. Они обжигают нас.

— Дай посмотреть, — потянулся Михаил, уже не такой сердитый, как в начале встречи.

— Обойдусь, — отшатнулся Захар. — Чепуха, уже заживает. А вы-то не больно спешили спасать девчонку.

Михаил потупился:

— Мы не могли ее спасать. Это не в нашей компетенции, понимаешь? Мой отец даровал людям волю. То, что случилось с Сашей, — воля раба Божьего Эдуарда. Я думал, что еду забирать ее душу, и не надеялся, что она окажется живой…

— Благодаря мне, — закончил фразу Захар.

«Эти ангелы не щедры на комплименты», — подумал он.

— Но почему ты спас ее? — спросил Михаил, щурясь.

— Я непредсказуем, в отличие от вас.

— А серьезно?

— Серьезно? — Захар задумался и честно ответил: — Даже не знаю. Наверное, у меня слишком обострено чувство прекрасного, а Петрович его нарушил.

Михаил улыбнулся, став совсем уж нестерпимо прекрасным.

Метель вокруг них усиливалась. Крылья Михаила трепетали на ветру.

— Но, если бы он убил девочку, у него стало бы на один смертный грех больше. Разве дьяволу не нравится мучить многогрешных?

— Петрович больше не принадлежит дьяволу, — проговорил Захар. — Он только мой. Все, кого я пометил, попадают в мой личный ад.

— Открыл свой филиал?

— Можно и так сказать.

— А папаша?

Захар развел руками:

— Конфликт отцов и детей.

— Слушай, Кривец, — взмахнул левым крылом Михаил, — ты что, работаешь татуировщиком?

— А что, — хмыкнул Захар, — хочешь себе узорчик?

— Нет, я просто… просто, что это за работа такая для демона?

— Работа как работа, не хуже прочих. Я легально мучаю людей. И потом, наш брат всегда был близок к искусству.

Михаил покивал, изучающе разглядывая Кривца, и сказал наконец:

— Ты, это, без обид. Скоро Рождество, а на Рождество демонам запрещено быть среди нормальных людей. Уезжай куда-нибудь, иначе тебя депортируют.

— Куда же мне уезжать? — весело спросил Захар. — Я везде чужой.

Михаил уже шел к своей машине.

— Куда угодно. В Подмосковье, например.

— Я подумаю, — пообещал Захар.

Ангел сел в скорую и крикнул:

— Тебя подвезти?

— Нет. У меня еще здесь дела.

Захар указал на склад.

Безупречное лицо Михаила удивленно вытянулось:

— Он еще жив?

— Да. И он будет жить столько, сколько понадобится, чтобы втолковать ему про боль. Потом он окажется здесь.

Захар коснулся своего живота, имея в виду нарисованное на коже адское пламя и грешников, к которым скоро присоединится татуировка с физиономией Эдуарда Петровича. Или не скоро, кто знает.

— Больной ублюдок, — без особого осуждения в голосе сказал Михаил.