Выходила такая история. Гражданин Хавченко в состоянии алкогольного опьянения вынес из дома совместно нажитые деньги и материальные ценности, оскорбив словом и действием жену, и спустил все это дочиста в компании с двумя неизвестными гражданами, с которыми познакомился в пивном баре. За что был изгнан из дому. В оправдание своих действий гражданин приводит объяснения мистического порядка. С его слов выходит, будто собутыльники, чье имя и приметы назвать затрудняется, кроме того, что близнецы, являлись гипнотизерами, чуть ли не колдунами, неизвестным способом отдавали ему роковые приказы мысленно.

Юрик горячился, чуть было не обложил представителей органов матом, однако рассказ его был подробный и на удивление связный. Но об одном он умолчал, не специально — сам даже не заметил, как умудрился забыть об этом.

Сегодня рано утром — где они были ночью после очередного ресторана, в аэропорту, на жд/вокзале? — итак, утром, в парке, у скамейки. Он сидел, они стояли над ним. И как-то жалко, как-то потерянно они выглядели. Почему оно так казалось?

— Вы чего это, мужики? — опешил Юрчик.

Ощущение счастья, бившееся в нем, куда-то улетучилось. Волшебная радуга растаяла, что-то оборвалось в душе, что-то праздничное исчезло.

— Кто мы? — тихо, в общем-то, без интонаций, но внятно спросили близнецы.

Хавчик недоуменно пожал плечами. На ум пришло: «Какой хрен разница?» Но вслух не сказал, ему захотелось удержать за какую-то случайную ниточку убегающее счастье. А близнецы развернулись и пошли прочь по аллее.

Все вдруг встало на свои места, мир вновь был прежним, обычным, за исключением того, что когда Юрик вернулся домой, в прихожей его ждал тщательно собранный чемодан с его, Юрика, вещами. С женой разговора не вышло, потому как инициативу на себя взял тесть. Тесть сказал:

— Бери манатки и катись отсюда.

— Куда ж я пойду?

— Хоть в общежитие, хоть на…

Юрик решил идти в ментовку, спасать семейную жизнь.

Глава вторая

Квартира, однокомнатная и неухоженная, принадлежала когда-то одинокой пенсионерке. Темные, давно не крашеные панели, потерявшие цвет обои, грязная старая плита, удручающая сантехника, протекающие трубы.

Переехал он в эту квартиру недавно, в каком виде получил, то и принял. Как человек ответственный, Дмитрий всю мебель оставил жене. Но это неважно. Расставшись с женой, он вдруг остался один. Приходил домой, жарил картошку с тушёнкой, ужинал и кормил той же картошкой кота. А потом ложился спать. Вставал, кормил кота, бил подвешенную в дверном проеме кухни боксерскую грушу, уходил на службу. Собственно, груша и кот были единственным совместно нажитым имуществом, которое он оставил себе. Грушу повесил сразу в день переезда, на этом изменения в квартире и закончились.

К своим двадцати восьми Дмитрий стал законченным опером, по складу души и образу мыслей. Ментовская работа была для него родной стихией, забывалось в ней напрочь все, ее не касавшееся.

О семье он старался не вспоминать, иначе посещала тоска, странная память об уюте, тепле, общих надеждах, которых на самом деле-то и не было. Может, тоска не об оставленной семье, а о той, которая представлялась ему, когда ухаживал за Галкой, или в редкие минуты семейного покоя — тоска о несбывшемся.

Было уже поздно, горизонт налился темнотой, оставив лишь узкую синюю полоску, зажглись фонари. Дмитрий лежал на диване, слушал портативный приемник — передавали классику. Вечер вяло затекал в распахнутое окно и растворялся в духоте квартиры.

В голове плавали обрывки прошедшего дня. Так как события были совершенно ясны, то обрывки получались неясными, спутывались в различных сочетаниях, а смысла не обнаруживалось никакого.

Зазвонил телефон. Он стоял в коридоре на древней этажерке; беспокоили Дмитрия нечасто, он еще не успел привыкнуть к негромкому старому аппарату. И сейчас просто лежал и слушал. Телефон замолчал, но вскоре вновь ожил.

Дмитрий встал и поднял трубку. Это оказался Гера, школьный товарищ, приятель по школе милиции, куда вместе же и поступали. Полное имя Геры, немало поспособствовавшее закалке характера, расшифровывалось как Геракл. Но все остальное в биографии Геры было в полном ажуре — и его сразу после окончания милицейской школы взяли в Комитет Госбезопасности стажером.

— Не спишь, чегевара? — поздоровался Геракл.

Дмитрий обрадовался, с Герой он не общался уже года три, тот как-то так из стажеров ушел в большую таинственную жизнь спецслужбы, потеряв интерес к прежним приятелям. Даже не то чтобы потерял интерес. Наверное, работа в Комитете оставляла не много времени на то, что не имело к ней отношения. И если ты не входил в круг интересов ГБ, то запросто выпадал и из круга интересов его сотрудников; а, может, Геракл был просто говнистым парнем. А потому вместо встреч, приглашений друг к другу в гости на семейный ужин, остались лишь телефонные звонки, потом и они рассосались.

— Привет, Гера, рад слышать. Что стряслось, старик?

— Почему обязательно стряслось? Может, я просто так, пообщаться?

— Не крути, Гера, я ведь тебя знаю.

— Знаю, что знаешь. Я к тебе сейчас подъеду. Не возражаешь?

— Возражений нет. И все-таки ты, Гера, говнюк. Сколько не звонил.

— Дела, — значительно произнес Геракл. — Дела творятся — обосраться можно, — уже с иной, скучной интонацией добавил Гера и положил трубку.

Хотя Дмитрий и охладел к школьному товарищу, но сейчас с интересом ждал встречи. В конце концов, это с Гераклом бегали они на танцы в музучилище и в институт легкой промышленности. В конце концов, это Геракл познакомил его с Галкой, студенткой по классу скрипки. А сам ухаживал сразу за двумя девицами из института, из-за которых случилась солидная драка — провожали аж на Запрудное, провожали и нарвались на местных. Двое против пятерых — Дмитрию такой воодушевляющий расклад понравился. Будучи более отвязного характера, чем Геракл, он взял на себя троих, оставив тому одного. Еще одного взяла на себя девица — тот оказался ее братом. Потом подвалили новые молодцы, и Геракл, выхватив из кармана точную копию ТТ, дурным голосом заорал:

— Лежать, суки, всех положу!

В его голову тут же прилетел кирпич, и Дмитрий тащил на себе раненого Геракла до автобуса, потом сдал в травмпункт.

Гера явился какой-то вялый и помятый. Тем не менее, с интересом оглядел квартиру и скептически заметил:

— Да, брат, опускаешься. Я в курсе твоих дел, ты не думай. Но жить в таком сарае нельзя. Хочешь, дам телефончик — приятная девка, в твоем вкусе. Мигом поднимет тонус. И вообще…

Геракл закурил у окна, уставившись в ночной мрак, сгущаемый тусклым фонарем подъезда.

— Дерьмо все. Было, есть и будет.

— Гляжу, научился ты на умняк падать.

— Жизнь учит, будь она неладна.

— Чаю или покрепче будем?

— Иди ты с чаем. Я с собой прихватил, «пять звезд», как у благопочившего Генсека. Помнишь анекдот про «пять звёзд»? Нет? Это когда вампиры поймали Брежнева, отрезали голову, и один говорит: что, вот так, из горла? Нехорошо, всё-таки «пять звёзд»!

Дмитрий наскоро настрогал мелкими ломтиками подсохшего черного хлеба, крупными — два плавленых сырка; порывшись в холодильнике, извлёк и открыл банку дефицитных шпрот. Отнес все это в комнату, где возле дивана на трех шатких ногах стоял старый этюдник. Дмитрий откопал его в кладовке, внутри этюдника были только ссохшиеся тубы масляных красок. Этюдник использовался в качестве обеденного стола, чтобы не отвлекаться от телевизора, лампового черно-белого «Электрона», смотреть который можно было, только потушив свет. Кот Тимур тут же изловчился похитить сырок и, заныкавшись в углу за телевизором, с урчанием принялся за ужин.

Гера выставил коньяк, «самтрест»:

— Куда насыпать, чегевара?

Дмитрий принес покрытую пылью нераспечатанную коробку со стопками чешского хрусталя, они выпили за встречу.

— Ну, рассказывай, как живешь? — спросил Гера. — Чего с Галкой поцапался? Хорошая баба, хозяйка.

— Не заладилось что-то. Сперва я ей доказывал, что умный. Потом она. Не знаю. Понимаешь, Гера, какая штука, если бы знал, то все бы наладил. Наливай. Между первой и второй…

— Помнишь, как потащила нас на концерт, в училище?

— Ну?

— А ты заснул. Храпел. Она на скрипке солирует, а ты храпавицкого.

— Да, смешно, конечно.

— Нет, брат, это тебе смешно, а женщины все помнят. Так что мотай на ус.

— Ну ладно, будет. Ты-то что? Уже майор?

Гера вздохнул. Наполнил стопки. Приглашающе кивнул. Выпили.

— В судьбу веришь? — спросил он.

— Ты бы еще спросил — верю я в бога?

— В бога не знаю, в судьбу?

— Наверное. Знаешь, меня ведь контузило, год назад. Да, точно, год.

— Рассказывай.

— Ночное дежурство. Вызов из частного сектора — один псих, кстати, числился в розыске, сожительствовал с гражданкой, допился и по пьяни зарезал ее отца и брата. Она как-то вырвалась, а псих заперся в доме, пустил газ, да еще разлил канистру бензину. Прибыли на место, я и Володя Шлопов. Сунулись, а этот орет — не лезь, взорву. Ну и взорвал. Володька впереди шел, всего два метра между нами было — его убило. А меня контузило. Не помню ничего, говорят, я прям на улице встал и давай в небо из своего ТТ шмалить. Салют, значит. Вот такая судьба, Гера, шел бы я первым — он бы салютовал, а меня — в цинк и ногами вперед…