Михаил Савеличев, Артем Гуларян, Сергей Удалин, Татьяна Белоусова, Сергей Чебаненко, Юлия Рыженкова, Алексей Толкачев, Татьяна Кигим, Алекс Бор, Андрей Дашков, Дмитрий Володихин, Татьяна Томах, Николай Калиниченко
Историкум
Мозаика времен
Сборник
Мозаика возможного
Алексей Рюриков
«…а паче тех воровских моряков встретишь…»
18 января 1727. Санкт-Петербург
Меншиков вспоминал. Тогда, ровно три года назад, ничто, казалось, не предвещало беды. Он, во всяком случае, ничего такого не чувствовал — день как день. Ближе к вечеру явился к государю, как обычно влетел в кабинет…
«И чего он взбеленился? — в который уж раз за эти годы подивился про себя Александр Данилович. — Ведь ничего ж не было! Ничего же этакого вот, особенного! К бабке не ходи, снаушничал кто-то. Знать бы кто…»
Князь тяжело поднялся с удобного, оставшегося в доме с тех ещё, с доопальных времён, кресла, зябко передёрнул отвыкшими от питербурхских холодов плечами, подошёл к камину и протянул к решётке руки.
«Ведь как я зашёл — немедля начал тростью охаживать, мин херц вражий. Только от тумаков оклемался — за воротник, да казнокрадом, да мерзавцем честить, да матерно потом облаял».
В душе Светлейший с «казнокрадом», в общем-то, не спорил. Но вот остальное его удручало и посейчас. Нет, прости его тогда Пётр, как нередко за многие проведённые рядом годы прощал, избив и облаяв сгоряча, Александр Данилович забыл бы услышанные оскорбления через минуту. Или будь государь жив, чтобы можно было как раньше, в молодости, доложить о лихой авантюре и услышать заветное: «Ах ты ж, архиплут, но ведь молодец, Алексашка!»
Но Пётр I, прозванный ещё при жизни Великим, умер два года назад, и простить бывшего при нём с юных лет Алексашку уже не мог. И это князя злило больше всего, поскольку выходило так, что подвиги последних трёх лет, а стукнуло нынче Меншикову пятьдесят три года, не оголец босоногий, напрасны. Не перед кем ими теперь похвалиться, да и преподнести достигнутое некому.
«Некому… — снова подумал князь, согревая ладони. — Да и… да и незачем теперь, уж минувшего-то не воротишь. Был бы жив мин херц, за таковское удальство — всё бы вернул. А нынче…»
Мысли снова сбились на воспоминания.
...«Всех же чинов, имений, всех наград лишил, а? И ведь сразу я беду почуял, сразу. Как увидел, что Алексеич после лая, вместо буйства своего обычного, вторую трость, с каменьями зелёными, эдак вот вертит, смотрит — аж лёд по костям, и говорит негромко, задумчиво:
— Станок, слышь, у меня токарный сломался.
Стано-ок… Никогда он так до того не разговаривал. Если бы второй тростью колотить начал — то понятно, привычно. Кричал бы, собачился. А то — мирный такой, рассудительный. Думал, смерть уж моя пришла, ан нет…»
Он поднял руки от огня, поднёс к лицу, зачем-то посмотрел на узкие, всё ещё сильные пальцы и вернулся за стол. Вспоминать дальше. Время ещё было, встреча назначена на поздний вечер.
...«Остров этот придумал. Ну, при чём я к Магада… Магда… тьфу! До сих дней выговорить не могу это слово проклятое! Ладно, хоть возглавить поход поручил. Мог и на плаху, у него оно споро выходило».
* * *
Светлейший князь, в прошлом фельдмаршал и президент Военной коллегии, кавалер орденов, владелец поместий и десятков тысяч крестьян, ближайший сановник и друг императора так никогда и не узнал причину своей жесточайшей за всю проведённую рядом с Петром I жизнь опалы. Наушники тут были почти ни при чём — так сложилось. Или звёзды сошлись, или карты упали, или просто — судьба. Как говорили встречавшиеся Александру Даниловичу в странствиях индусы, карма.
В тот печальный для Светлейшего день, 18 января 1724 года, у российского императора и впрямь сломался станок. Пётр Алексеевич под старость забавы токарной не бросал, и поломка препаршивейшее настроение на весь день ему обеспечила. Когда же час спустя царь прочитал доклад Тайной канцелярии о том, что императрицу Екатерину Алексеевну и Меншикова связывают отношения более чем дружеские, он вконец рассвирепел. Повелев Алексашку, паче явится, звать немедленно, самодержец принялся за следующую депешу. Ею оказалось донесение шаутбенахта Якоба Вильстера, посланного осенью с двумя фрегатами в Мадагаскарскую экспедицию, приводить остров под российский скипетр и искать «пиратское царство», кое, по слухам, на острове том имелось и даже несколько лет тому отряжало послов в соседнюю Швецию, просясь к тамошнему королю Карлу XII под покровительство. Вильстер, появившийся в Санкт-Питербурхе три года назад, до того воевал и на стороне шведов, и против них, бывал на русской службе, ходила молва — не преминул погулять и флибустьером под вольным флагом, — в общем, был моряком опытным и человеком многознающим. Он и поведал о неудавшихся шведских путешествиях к Мадагаскару. И описал Петру обстановку в тех краях, насколько сам знал. Знал, впрочем, немало, знакомцев среди джентльменов удачи у голландца хватало. Написанный шаутбенахтом доклад, посвящённый пиратам Индийского океана и их связям со шведским двором, император прочитал внимательно.
— В Индию нам путь нужен! — объяснял он осенью президенту Коллегии иностранных дел Головкину. — Через Хиву Бекович пробовал, не вышло, в Джунгарию ты посылал, в Персию — везде афронт. А как англичане с голландцами делают?
— Как?
— А морем, Гаврила! — заревел Пётр. — Морем! Вокруг Европы с Африкой! Вот тут нам Мадагаскар и потребен! Там фортецию заложить да губернию заморскую основать. А уж с острова сего, где у нас порт и магазины для войска будут, можно и к Индии дорожку торить…
Теперь же, поставленный во главе похода к далёкому острову, Вильстер сообщал о том, что отплытие срывается. Пётр ещё раз яростно пробежал глазами послание. На словах: «а выделенные для сего авантажа фрегаты отправлены из Ревеля в великой конфузии, трудно и поверить, что морской человек оные отправлял…» — он прервался, отшвырнул документ и… и тут в кабинете появился Меншиков. Одно из прогневавших государя обстоятельств вполне могло сойти ближайшему, самому давнему другу с рук. И даже два. Но все три вместе, да ещё так не вовремя…
* * *
Экспедиция была собрана и отправлена Меншиковым уже через две недели. Прощальный рык Петра: «…а паче Мадагаскара на шпаге не привезёшь — под топор ляжешь!» стоял у бывшего фаворита в ушах и годы спустя, а уж ускорение подготовке придал и вообще ни с чем не сравнимое. Насчет плахи обещания императора расходились с делом редко.
У бывшего теперь Светлейшего князя, впрочем, тоже — эту науку он перенял от сюзерена прекрасно. Адмирал Вильстер диву давался — до приезда князя сборы шли неторопливо, а тут… С тех пор к заставившему забегать как пришпоренных всех, от юнги до капитана порта князю Александеру голландец относился с большим почтением.
* * *
«Думали — сгину? — продолжал вспоминать вернувшийся недавно в Россию сановник, разъяряясь мысленно на неведомого наветчика, вызвавшего три года назад гнев царя (а в том, что без наушничества не обошлось, он не сомневался). — Ан не вышло! Не такой человек Александр Данилович Меншиков!»
Он отлично знал Петра и тогда, в императорском кабинете, явственно уразумел: плавание к Африке — единственная надежда на спасение. А удачное — и на возвращение близости к государю. Он, как когда-то в залихватской молодости, твёрдо поставил себе пройти любые океаны, но заслужить прощение Петра Великого. Выход князь знал один: поклониться царю этим бесовским островом Мадагаскаром.
Оба корабля, выделенные эскадре, еле дошли до Голландии. В Амстердаме от начальных команд осталась хорошо, если половина, но князь сделал всё, что требовалось. Меншиков купил на собственные деньги (крутилось у него на голландской бирже весьма весомое, в переводе на золото, кое-что) два новых фрегата, названные им «Надежда» и «Индия», добрал команду из голландцев, немцев и нескольких датчан, добрался до Мадагаскара, где заложил русский форт, названный пышно «град Петрополь». Губернатором колонии он назначил капитан-лейтенанта Мясного. Но спокойнее от всего этого не стало.
Меншиков был умным и опытным человеком, и ещё в самом начале понял — сам по себе заложенный форт на далёком острове долго не протянет. Людей, которых можно было бы там поселить, у него практически не было, рассчитывать на помощь из России не приходилось. Вернуться, преподнести Петру заморские земли, а после плавания следующей экспедиции узнать о разорении крепости, он не хотел.
Светлейший был уверен: вернись с победой, распиши свои успехи как следует (а это он умел, да и царя понимал лучше других) — и прощение обеспечено. Даже если следующее плавание покажет, что удача была призрачной, неважно. К тому времени всё успокоится. Но… Меншиков, при всём своём своекорыстии, расхищениях казны, мошенничествах и мздоимствах, был человеком государственным, преданным Петру I и России беспрекословно.
Такое уж было время, верность родине и государю, беззаветная отвага и доблесть в сражениях, отлично сочетались в «птенцах гнезда Петрова» с корыстолюбием и казнокрадством. Впрочем, когда и где они не сочетались?
