Она замолчала. Я вопросительно вскинул брови.

— Большой, выполненный маслом портрет голландского бюргера в одежде восемнадцатого столетия, — прошептала она. — И он выглядел в точности как ван Брунт. Лицо у него было просто демоническим — страшнее, чем у ван Брунта в минуты самой страшной ярости.

Я рассмеялся и сказал:

— Да ладно тебе!

Майор как-то невесело взглянула на меня.

Когда мы вернулись к столу, Дон Бутби заявила:

— Наше собрание превратилось в сеанс групповой психотерапии.

Дуг Лоттс сказал:

— Я помню тот день, когда он сказал, что я никудышный копирайтер и что я вообще не мужик, а никчемная баба, и даже носки себе нормальные купить не могу. Затем он, конечно, заявил, что я уволен. Но только в этот раз я и правда ушел и больше не вернулся.

Все мы захлопали в ладоши.

Маленькая Мимси Фридман залпом выпила цветное содержимое своего стакана:

— До свадьбы у меня была очень хорошая работа — в рекламном отделе компании «Лорд и Тейлор». Затем мой первый муж потерял работу, а другую не нашел — по-моему, до сих пор. Чтобы мы хоть как-то могли существовать, я стала сама искать работу. И вокруг не было ничего] Естественно, кроме ван Брунта. День, когда он не доводил меня до слез, он считал потерянным навсегда.

Все кивнули и выпили за это. Голландец держал Мимси не только ради специфических услуг. Она знала о копирайте в сфере моды больше всех нас, включая и самого ван Брунта. А мы выпускали еженедельную полосу, которая заполнялась статьями о моде, сплетнями о знаменитостях и рекламой одежды, которую продавали наши клиенты.

Клиенты — чаще всего это были магазины — могли печатать всю полосу или только ее часть в местных газетах на правах рекламы. Мимси вела эту полосу несколько лет, и приобретенный за эти годы опыт послужил ей хорошей основой для дальнейшей успешной карьеры. Она до сих пор комментирует по телевизору весенние показы мод.

Затем все глаза обратились на меня. Я отпил минеральной воды и сказал:

— А я был голубым наркоманом и хиппи. — Таблетка уже подействовала, и я сильно «поплыл». — В те годы в каждой конторе был хоть один такой, как я. — Кто-то засмеялся. — Работа для меня состояла из бесконечной череды издевательств, источником которых был ван Брунт. Я продолжал день за днем ходить в офис, до тех пор пока он наконец меня окончательно не уволил, потому что по сравнению с Ист-Виллидж, где я тогда жил, «Летучий голландец» был образцом спокойствия и порядка.

Майор сказала:

— Ты был настоящей душой компании. Благодаря тебе у нас там все вертелось. А я попала к ван Брунту потому, что мне нужны были деньги. Даже по сравнению с Лондоном Нью-Йорк — дорогой город, я же была всего-то помощником редактора в издательстве. Я считала, что все, кто работает в рекламе, зарабатывают кучу денег. Ван Брунт взял меня, как он сказал, потому что ему понравился мой акцент — и потом каждый божий день высмеивал меня за него. Проработав у него несколько лет. я продала очень глупый детектив одному издательству, а на следующий день пришла в офис, собрала вещички и больше уже никогда не вернулась.

Так шло и дальше. Все сидящие за столом по очереди рассказывали о своей работе у ван Брунта. Воскресный наплыв посетителей, какой бы он ни был, иссяк. Только за столиками перед окнами сидели несколько человек. Бармен и официантка явно скучали.

Я встал из-за стола и направился в сторону туалета. В руке у меня, кроме стакана, была последняя таблетка. Я прожевал ее и, остановившись, запил водой из стакана.

Бархатный шнур, преграждавший доступ к верхним этажам, висел на крючке. Не задумываясь над тем, что я делаю, я быстро поднялся по лестнице. Второй этаж был освещен довольно скудно, но и разглядывать там было нечего: там располагался обыкновенный зал для банкетов. Майор была права насчет того, что они тут все раскурочили. Судя по всему, они разломали большую часть третьего этажа, чтобы поднять тут потолок.

Окна, в которых наверняка не увидишь ничего, кроме скучного городского пейзажа, были задернуты шторами. Все четыре стены были расписаны на тему старого Нью-Йорка: кареты, дома в голландском стиле, парусные корабли в гавани, и все это на фоне города, где самыми высокими строениями еще оставались церкви. Но никакого масляного портрета с голландским бюргером тут не было.

Я услышал шум и обернулся. За моей спиной распахнулась дверь, которую я раньше не заметил. В ней показалась спина грузного, лысого человека. Это был ван Брунт, и я застыл на месте.

Но наваждение продолжалось только до того момента, пока человек не развернулся. Это был смуглый мужчина, латиноамериканец или араб, нисколько не похожий на Голландца. На вид ему было лет тридцать, голова у него была бритая, а не лысая, под мышкой он держал картонную коробку. Наверное, это был управляющий или даже один из владельцев.

Выйдя из двери, он запер ее — похоже, в том, что осталось от верхних этажей, они устроили склад — и тут увидел меня:

— Эй, мистер, — его акцент нелегко было распознать, — этот этаж сегодня закрыт.

С легкой улыбкой и настороженным вниманием человека, привыкшего выпроваживать пьяных, он показал на лестницу, и я спустился.

— Места полно и здесь, внизу, — добавил он, проводив меня до столика.

Увидев нас. Майор догадалась, куда меня занесло, улыбнулась и незаметно кивнула.

Джей Гласс, размахивая виски с содовой для большей убедительности, говорил:

— Я считаю, на ван Брунте лежало проклятие, переданное ему от Брома Бонса. Или, возможно, оно появилось даже раньше. Но ему самому это не казалось проклятием. Оно выражалось в том, что он был и вел себя как самое отвратительное чудовище. Его предок завоевал Катрину ван Тассел, вызвав Всадника без головы. А он делал это со всеми встречными и поперечными.

Майор сказала:

— Мы все думаем, что призраки приходят из прошлого, но, возможно, их существование не подчиняется временным законам.

Остальные кивнули с глубокомысленным пьяным пониманием, и я понял, что сеанс групповой психотерапии вошел в новую фазу.

Заговорила Мимси Фридман:

— Я видела ван Брунта. может, лет десять назад.

Я хотел было сказать, что к тому времени он уже несколько лет лежал в могиле, но посмотрел на серьезные лица остальных и не стал раскрывать рот.

— В тот год мой брак с Джоакимом окончательно рассыпался, — сказала она, и я вспомнил: кто-то мне говорил, что она в ту пору рассталась с дизайнером из Европы. — Борис и Джон очень мне помогали. У них была прелестная маленькая ферма на Гудзоне неподалеку от равнины Мохок, и тем летом я там долго гостила. Естественно, это была не настоящая рабочая ферма, но у них был сад и небольшая отара овец — очень красивых, в основном серых с черными мордочками. — которая мирно паслась в полях. В пруду плавали гуси, а по двору ходил конь по кличке Гриспин, списанный по старости из нью-йоркской полиции, — самое ласковое животное в мире. Он тыкался в тебя носом до тех пор, пока ты не отдашь ему весь сахар, что был у тебя в карманах.

Они наняли местного жителя, чтобы он смотрел за животными. Я никогда с ним особо близко не сталкивалась — он был нелюдимым и избегал общения. Однажды в конце лета ему нужно было куда то отлучиться, и вместо него должен был прийти кто то другой. Я помню, был жаркий день. В горах громыхало, но ни молнии, ни дождя не было. Я увидела мужчину, идущего по полю к Гриспину. Его фигура и походка показались мне странно знакомыми. Он тоже меня заметил. Это был Бад ван Брунт. и он долго смотрел на меня, как будто узнал и хотел, чтобы я это поняла.

В тот же день я собрала вещи и уехала. Борис и Джон в конце концов убедили меня вернуться, и больше я этого человека не видела. Но все вокруг было уже не так. Даже Гриспин стал какой-то нервный.

Над столиком повисло гробовое молчание. Но я уже знал, что за этим последует, и улыбнулся.

— Я вот все думаю, — произнесла Майор. — что же Эдди Аккерс увидел в тот вечер, когда притащился сюда умирать. — Она хотела что-то добавить, но тут к нам подошла официантка Бениция и сказала:

— Дамы и господа, простите, но, боюсь, мы сегодня закрываемся пораньше.

Эта фраза нарушила оцепенение. С удивительной для сильно надрызгавшихся стариков скоростью мы разобрались со счетом и вышли на улицу. Был еще только первый час, но мы оказались последними гостями в «Никсе».

Только в воскресную ночь Манхэттен может быть таким тихим и безлюдным. Мы стали прощаться. Дон и Дуг жили в Нью-Джерси, поэтому они, заверив нас, что не пропадут из виду и будут звонить, поспешили к станции метро.

Джей Гласс и Мимси поймали такси — одно на двоих, так как им обоим нужно было в Верхний Ист-Сайд. Они казались подавленными. «Притворяются», — подумал я.

Мы с Майором жили в центре и собирались пройтись.

— Что, если предположение, что Бром Бонс испугал Икабода Крейна посредством подсвеченной изнутри тыквы с прорезанными глазами и ртом, на самом деле не соответствует действительности? — спросила она, когда мы перешли через улицу. — Что, если он и правда вызвал Всадника без головы?

А я ответил:

— Мимси неплохо сыграла. Надеюсь, вы с ней — наверное, в компании с Джеем — хорошо развлеклись, дурача остальных насчет возвращения старого ван Брунта. Это напомнило мне о старых добрых деньках.