— Неужели? — попробовала улыбнуться Гисла. — Он осознал, что натворил?

— Одноклассники завидовали ему из-за носухи — никому больше родители не позволяли взять в дом животное. А лабиринт, в который он играл ночью, оказался неинтересным. Ильмарин жалеет, что не попросил больше.

— Как вы думаете… — Гисла замялась. — Насколько это опасно, чего нам ждать?

— По идее я должен позвонить в школу и поставить Ильмарина на особый учет — парнишка с такими привычками однажды разрушил Мирте. Но не вижу смысла — с детьми мальчик практически не общается и навредить никому не сможет. Вряд ли он зайдет далеко. Вот приводить придется почаще, и контролировать жестче. Может быть, препараты? Пропьем курс, а?

Гисла покачала головой. От таблеток сын становился безразличным и вялым, плохо решал задачи, стонал и плакал во сне.

— Тогда будьте начеку, мамочка. В конце концов, это ваша вина.

Откуда он знает?

— У ребенка нет отца, он не знает отцовской ласки и отцовского воспитания. Вы постоянно пропадаете на работе, срываетесь, даже не пробуете наладить контакт с сыном. У мальчишки есть все, кроме любви.

«Что вы знаете о любви?!» — хотела спросить Гисла, но промолчала. Сухо поблагодарила, выложила на стол гонорар и ушла, не прощаясь.

Слова душеведа застали ее уже на пороге.

— За себя, мамочка, можете не беспокоиться. Сын не отдаст вас Медному королю. Вы, простите, мальчику безразличны.

На обратном пути Гисла свернула с проторенного маршрута. На Северной стороне подле заброшенных доков притаилась уютная бухта, о которой мало кто знал. С берега подобраться к тихому пляжу, скрытому стенами и скалами, было почти невозможно — только по узкой тропе вдоль обрыва. А посадить летуна на галечную площадку не составляло труда. Здесь царил покой. Ленивое море, шурша, перебирало камушки, выбрасывало на берег осколки снарядов прошлой войны и обломки знаменитой прозрачно-синей посуды — за день до подписания мирного договора имперский корабль потопили прямо в порту.

Девчонкой Гисла прибегала сюда — искупаться в уютной бухточке, подразнить неуклюжих птиц-рыбожорок, поваляться на теплой гальке, бездумно глядя в небо. Однажды волны вынесли ей под ноги кольцо с аквамарином, невыразимо прекрасным, прозрачным и в то же время полным цвета. Гисла не расставалась с украшением много лет, не снимая ни днем ни ночью. До сих пор ей казалось, что на безымянном пальце осталась едва ощутимая борозда… Зато глубокое чувство камня никогда больше не покидало ее.

Еще была жива мама, и веселые гости с утра до вечера толпились в их щедром доме. И старший брат находил минутку, чтобы поделиться сластями и, важно кивая, выслушать глупые девичьи секреты. И пушистый зеленый ковер лежал на полу в спальне, поутру обнимая босые ноги, словно лесной мох. И кружились веселые танцовщицы на механическом ночнике, отражали неяркий свет и словно бы улыбались богатой маленькой девочке, которую ждало только хорошее…

Она сделала все, чтобы Ильмарин был счастлив, сын стал центром и смыслом перекореженной жизни, она работала ради сына и терпела ради сына и ночами вставала прислушаться, как дышит во сне мальчик. Кого она вырастила?

Гисла открыла отяжелевшие веки. Тихие волны мерно накатывали на берег, горный хребет, закрывающий Фер от северных злых ветров, голубел вдали чередой бледных драконьих спин. Проворные летуны проносились над водной гладью, соревновались — кто пролетит в Райские ворота, не зацепившись за каменные зубцы? Легко рассекая воду, к порту приближался корабль из Мирте — стройный корпус, сияющий белизной, ленты флагов, неслышная музыка — они всегда приветствуют берег гимном. Где же сын?

Подстелив под себя дорогую кожаную куртку, Ильмарин сидел спиной к морю, вертел в руках одну из своих бесчисленных головоломок. Бледное лицо сына оставалось спокойным — море не радовало его, корабли не интересовали, гнев и страх матери не печалили. Он принимал дары, словно король. И однажды принесет ее в жертву — душевед ничего не понимает в людях!

— Полетели домой, — рявкнула Гисла и пошла к летуну, впервые в жизни не обернувшись — следует ли за ней сын.

День потянулся за днем, неделя за неделей. Работа встречала Гислу сияющей россыпью редких камней с редкостными изъянами. Ноги все так же ныли от каблуков, глаза слезились от перенапряжения, коллеги все так же делали вид, что ее — женщины, полукровки, выскочки — не существует в стерильном пространстве офиса. Вот только взгляд в сияющую сердцевину сокровища больше не радовал.

Дома тоже ничего не менялось. Умная кухня сама варила обеды и разогревала еду, приходящая домработница раз в неделю начищала жилище, будильник так же безжалостно возвещал утро. Сын притих, в школе больше не жаловались. Целыми днями Ильмарин проводил в детской, возился с головоломками, что-то строил и собирал. Казалось, он избегал матери, и Гисла тоже неосознанно отступила на шаг. Она все так же приносила подарки и спрашивала про успехи, но от субботних прогулок и семейных обедов уворачивалась под любыми предлогами — находила мальчику развлечения, вызывала приходящего друга, сказывалась больной.

Снова пришла бессонница. Кошмары стали витиеватыми, наслаиваясь друг на друга, они порождали целую череду ужасов. Измученная Гисла своими руками сбрасывала Рейберта в черный колодец, вскрывала мужу вены, чтобы кровью напоить сына, вырывала из груди мужа сердце и впихивала себе в разбухший живот. Приходила безмолвная мама, качала седеющей головой, мертвый брат смотрел с укором и запирал двери. Просыпаясь в одном сне, Гисла оказывалась в другом, кошмар начинался сначала. И являлся Медный король. Дай, что мне дорого. Попроси, что тебе нужно. Дай, что мне дорого. Дай. Дай. Дай.

Сладкое молоко убирает воспоминания, дарует сон без сновидений и дни без сожалений. Надо принять совсем немного и станет легче. А потом жизнь сотрется, превратится в белое полотно… Гисла держалась.

Господин директор заметил неладное. От его выпуклых, темных, по-звериному проницательных глаз не уклонялась ни одна мелочь. В кабинет Гислу вызвали под надуманным предлогом — якобы она упустила трещину в прозрачном боку алмаза. Но камнем дело не ограничилось.

— Вы же в курсе, коллега — я ценю ваши способности и усердие, закрываю глаза на ваши слабости и… назовем это особенностями. Мне не раз советовали найти другого специалиста, но я всегда защищал вас, Гисла. Что происходит?

На стол легла тонкая стопка графиков и таблиц. Гисла едва взглянула на них, она и так знала — скорость работы упала, точность уменьшилась. Ошибки? Она никогда раньше не ошибалась, но цифры выглядели красноречиво.

— У меня неприятности дома. Сын…

— Растить мальчика без отца сложно. Вы не думали о кадетском корпусе или закрытой школе? Там учат дисциплине и послушанию.

— Не в дисциплине дело. Ильмарин особый мальчик.

— Я знаю, дорогая, поверьте. Все дети особые, у меня восьмеро сыновей и каждый доставляет родителям свои проблемы. Ильмарину двенадцать?

— Десять.

— Значит, не наркотики и не девочки. Он ворует? Дерется? Не подчиняется? Говорите же, Гисла, я на вашей стороне. Времена нынче сложные, мне не хотелось бы терять сотрудника.

«Но я готов», — поняла Гисла. Если проблема не будет решена, господин директор выкинет ее, как конфетный фантик. Единственное, что она умеет делать, — осматривать и оценивать камни, гранильщик из нее так себе. Алмазная биржа одна в стране. Работа — самое дорогое, что у нее есть…

— Вы меня вообще слушаете?

— Ильмарин принес дар Медному королю, — неожиданно для себя выпалила Гисла.

— Сильно придумал парень. — На миг в бесстрастном лице директора проступило что-то человеческое. — Что собираетесь делать?

— Не знаю. Я ему не авторитет, учителя тем паче. Он никого не слушает, и ему ничего не жаль. Эгоист, бесчувственный эгоист.

— Все подростки эгоистичны, особенно мальчики. Возвращайтесь к работе, Гисла, и постарайтесь больше не огорчать меня! Я подумаю, чем помочь. …Хотя что тут думать. Пообещайте, что не станете болтать.

Гисла молча кивнула.

— Вы знаете Маяк Фера? Не новое строение на мысу Горделивых, а костяную башню на Десяти островах?

— Да, я слышала — древнее здание, говорят, его строили колдуны.

— Маги, моя дорогая, башню ставили маги. Там, на острове, в уединении живет мой… э… мой родственник. Он очень стар, его мать не проходила генную модификацию. Он выглядит э… необычно.

— Как зверуин, — жестко сказала Гисла.

— Мой народ предпочитает слово «нагор», — нахмурился директор. — Разговор-с-Облаком носит перстень. Он многое знает, бывал в довоенной библиотеке Фера и служил Императору. Он сумеет помочь, я уверен.

Длинные, желтоватые пальцы директора пробежались по россыпи кнопок. Улыбчивая красавица секретарша тут же открыла дверь.

— Милочка, оформи приказ. Неделя отпуска за свой счет. И закажи билеты на паром к Северной стороне.

Потупив глаза, Гисла сложила ладони в жесте «вечная благодарность». Господин директор молча кивнул и отвернулся к экрану. Он хотел ее, всегда хотел — не так как люди, звериной, свирепой жаждой. И нерушимо хранил верность двум своим женам, не позволяя себе ни слова, ни прикосновения. Только взгляд, от которого плавились кости.