Мария Лацинская

Кукушка

Взгляд зацепился за бледно-рыжее пятно на старых замызганных обоях, которые давно нужно было бы содрать. След формой напоминал череп, застывший в мерзкой ухмылке. Вероятно, кто-то переусердствовал, открывая бутылку в лучшем случае «Киндзмараули». Судя по блеклости красок, веселье с грузинскими винами случилось в девяностых, а то и восьмидесятых годах.

На это пятно с приветом из прошлой эпохи я смотрю уже три недели. Или даже четыре. С начала локдауна и моего внезапного возвращения в Москву все дни смешались в один серый ком. Я практически не встаю с кровати, иногда прерываясь на работу. Ее стало немного — медиа сокращают бюджеты и редко заказывают тексты внештатным авторам. Я закрыла глаза и снова провалилась в сон, состоящий из обрывочных воспоминаний.

Мне снится Венеция. Я иду по пустынным узким улицами города в поисках работающего кафе. Среди каменных стен мало людей, но те, которые есть, расслаблены. Они громко смеются с друзьями, пьют апероль шприц, горящий под солнцем ярким огнем, и закусывают чикетти. Я слышу звон бокалов и вздрагиваю, просыпаясь.

Стемнело, а на потолке и стенах появились синие всполохи. Комната загорается ими каждую секунду — это «скорые» выстроились в очередь на въезд в ближайшую больницу. Огни ковидной дискотеки заметны каждую ночь. Я медленно встаю с кровати и стряхиваю тяжесть дремоты, разминая шею, спину, руки. Натягиваю джинсы и осторожно прокрадываюсь сначала в ванную, а потом на кухню. Вся квартира опустилась в тишину, которую нарушал только трещащий на кухне холодильник. Я иду тихо и осторожно, чтобы не разбудить других обитателей квартиры — хозяйку жилья Катю и ее непутевого друга Пашу. Как и я, он свалился на Катю внезапно в начале локдауна: Паша потерял работу и вместе с тем возможность оплачивать съемное жилье. Я же буквально оказалась не в том месте и не в то время. Кате пришлось выручать друзей.

Кухня стала любимым местом в квартире, когда все спят или уходят в магазин — единственный легальный повод для удаленщиков покинуть дом, раз нет животных. У нас их не было, если не считать пьяного Пашу. Он не был опасен, но после его одиноких попоек кухня превращалась в прокуренный цех для сортировки мусора — батареи стекла или пластика занимали все пространство возле плиты и раковины. Катю это бесило.

Я налила воду из фильтра в стакан в надежде смыть сухость во рту. Заодно достала телефон в не меньшей надежде увидеть сообщения от живых людей. Увы, вместо них — очередные сводки коронавирусной статистики. Речь о заболевших и умерших, но эти нули, единицы, сотни и тысячи фрустрируют. Когда медиа атакуют стремительно растущими числами, уже не остается возможностей для эмпатии и сочувствия.

Заболел живот. Не помню, когда последний раз ела, поэтому, чтобы спастись от шебуршащегося внутри ежа, заглянула в холодильник. На моей полке увядший шпинат, рис, которому несколько дней, и открытая банка оливок — не ужин в Венеции, но сгодится. Надо бы, правда, днем заказать доставку или сходить в магазин. Хотя последняя опция кажется маловероятной — с того момента, как я поселилась в этой квартире, на улице я побывала три или четыре раза. Я не выходила из дома не из-за страха перед вирусом или лени. Мне просто не хотелось сталкиваться с мокрым снегом и лысыми деревьями посреди весны.

Я загрузила тарелки и контейнер от риса в посудомоечную машину, налила еще воды и отправилась обратно в комнату. Синие всполохи по-прежнему на стене. Я легла в кровать и хотела уже уснуть, но телефон завибрировал — пришло сообщение в телеграм. Это от Оли. Последний раз мы общались, кажется, еще до поездки в Венецию. При этом раньше переписывались каждый день. Даже когда я переехала в Грузию и стала встречаться с Софико, мы с Олей обменивались песнями, фотографиями, впечатлениями и мемами. Но с каждым месяцем общение становилось редким, а затем и вовсе свелось к лаконичным комментариям в соцсетях. На радость Софико.

«Привет. Давно не видела от тебя сториз и постов. Все хорошо?»

Не знаю, что меня удивило больше — внимание к моей активности в инстаграме или что кому-то пришло в голову спрашивать, все ли хорошо. Конечно, нехорошо. Я же застряла в чужой квартире почти без вещей, попрощалась с привычной жизнью из-за закрытых границ. И раз Оля была подписана на меня, то знала об этом. Я писала о несправедливой ситуации не один раз, пока на это были силы. А потом злость сменилась апатией, угасла за тягучим безвременьем и однообразием дней. Больше постов не стало. Никаких.

Сообщение Оли, с одной стороны, расстроило, а с другой, все-таки обрадовало. Я же ждала за потоком новостей весточки от знакомых. Нужно было что-то ответить.

«Жива вроде».

«Содержательно! Я тоже жива. Сижу у родителей. Здесь невероятно скучно, но им нужна помощь».

«Ты так говоришь, будто есть места, где сейчас весело».

«По крайней мере, есть места, где тебя не заставляют убирать за котом и поливать кучу растений. У них же тут какой-то огород, блин. Сейчас покажу».

Оля прислала фото с растениями, которые заполонили крошечную кухню. Зелени на снимке было так много, что мебель казалась тут лишней, словно ее прифотошопили. Оранжерея, а никакая не кухня. На следующем кадре был такой же утопающий в растениях и цветах балкон.

«Класс, джунгли».

«Вот-вот. Я же говорила, что у меня абсолютно отбитые родственники. Впрочем, наверное, я в них».

«Это точно».

В ответ Оля отправила стикер с котом, который показывает средний палец. Я улыбнулась и задумалась, можно ли все-таки назвать ее «отбитой». Она непростая, немного потерянная, не знает, чего хочет. У нее есть страхи и опасения, на основе которых она принимает решения. В том числе о побеге. А кто так не делает? Обычное поведение. Но Оле почему-то нравится говорить, что она «ку-ку». Мне же всегда нравилось ей в этом подыгрывать, добавляя, что я тоже «ку-ку». Оля с этим соглашалась, а я даже не спрашивала почему.

За моими размышлениями наш короткий разговор, кажется, иссяк. Я подождала еще пару минут, вдруг Оля что-то добавит к дерзкому коту, а потом отложила телефон и провалилась в сон.

Следующий день не задался. Паша опять завалил кухню бычками, стеклом и пластиком, чем вызвал гнев Кати. Обычно она не ругалась и не повышала голоса, но в этот раз Паша, кажется, сжег ее джезву из Стамбула и не извинился. В их перепалках я старалась не отсвечивать, но в этот раз зацепило и меня. Бытовой конфликт перерос в военные действия по всем фронтам — Паша ушел в магазин, хлопнув дверью, я же, закатив глаза на упреки Кати о моей бездеятельности, спряталась в комнату. Наверное, она была права, но копаться в этом мне не хотелось.

Я думала, что делать дальше, как пришло сообщение от Оли. Она скинула ссылку на онлайн-концерт группы, которую мы обе любили. Мы немного поговорили о делах, и я рассказала ей о конфликте с соседями по квартире.

«Если что, можешь пожить у меня какое-то время. Я все равно у родителей, но комнату оплатила».

«Ну да, давай твоих соседей еще допеку!»

«Знаешь, я не уверена, что мои соседи вообще существуют. Я их почти никогда не встречаю. Так что никаких проблем. Если надумаешь, приезжай».

Мне казалось, это глупая идея, но, услышав из коридора очередные крики Паши и Кати, я поменяла мнение. Может, не так уж и плохо поехать к девушке, которая когда-то мне нравилась. Это же в прошлом.

«Твое предложение в силе? Я бы заказала на завтра пропуск».

«Да, конечно. Я тоже приеду, чтобы устроить экскурсию и отдать ключи. И проверить, живы ли соседи!»

Мы договорились, что я приеду ближе к вечеру. Я заранее заказала пропуск и собрала немногочисленные вещи в рюкзак. Странно, когда вся жизнь помещается в одну сумку: ноутбук, провода, немного одежды, книга и всякие гигиенические принадлежности в маленьких туристических баночках и тюбиках. Собиралась отдохнуть неделю в Италии, а застряла в Москве на неопределенный срок. Вот оно, умение планировать.

До Оли я доехала на такси без каких-либо проверок по дороге. Весь путь от окраины к центру я смотрела на вымершую серую Москву с изредка встречающимися на улицах жителями. Точно такой же столицу я видела пару лет назад первого января, когда ехала с друзьями в сторону Минска. Теперь, вероятно, каждый карантинный день напоминает утро после новогодней ночи. Тяжелая похмельная пустота.

Оля открыла дверь, дождалась, пока я сниму пальто, и развела руки, готовясь к объятиям. Я спросила, не боится ли она вируса, но Оля покачала головой. Мы обнялись. Это был первый человек в Москве, который так близко подошел ко мне, — с Катей и Пашей мы негласно старались держать дистанцию. Хотя не думаю, что в этом был виноват исключительно ковид.

Оля повзрослела за те полтора года, что я ее не видела. Возможно, на облик повлияла новая прическа — теперь она носила каре и осветлила волосы, в общем, превратилась из подростка в женщину, которая выглядит на свой возраст — почти 30. Ей это шло.

Дома было тихо, будто в пятикомнатной квартире Оля обитала одна. Она приготовила пасту с вялеными томатами и разлила по бокалам белое вино. В этот момент я поняла, что не пила с поездки в Венецию.