В мгновение ока Абдул Карим стал одним из «твоих людей». Он хочет сказать, что не имеет никакого отношения к гибели тех индусов в автобусе. Не он поджег его! Но слов нет.
— Можете себе представить, господин учитель? Можете представить пламя? Их крики? Эти люди никогда не попадут домой…
— Могу, — мрачно отвечает Абдул Карим. Встает, но тут в комнату входит Гангадхар. Он явно слышал часть разговора, потому что мягко кладет руки на плечи Абдула Карима, в отличие от старика, признавая его. Это Абдул Карим, друг, чья сестра много лет назад не вернулась домой.
Гангадхар поворачивается к дяде своей жены.
— Дядя, пожалуйста. Абдул Карим совсем не похож на этих негодяев. Добрее человека я не встречал! И до сих пор неизвестно, кто они такие, хотя весь город полнится слухами. Абдул, пожалуйста, сядь. В какие времена мы живем, раз можем говорить друг другу подобные вещи! Увы! Кали-юга [Кали-юга — последняя из четырех юг (эпох) в индуистском временном цикле; характеризуется упадком нравственности и вырождением человеческой цивилизации.] действительно наступила.
Абдул Карим садится, но его трясет. Все мысли о математике исчезли. Его переполняют неприязнь и отвращение к варварам, которые совершили это зверство, неприязнь и отвращение к человечеству в целом. Что за выродившийся вид! Жечь и разрушать, прикрываясь именем Рамы, или Аллаха, или Христа, — вот вся наша история.
Качая головой, дядя выходит из комнаты. Гангадхар рассказывает Абдулу о давно минувших событиях, прося прощения за дядю.
— Вопрос политических манипуляций, — говорит он. — Британские колонисты нашли нашу слабость, использовали ее, натравили нас друг на друга. Открыть дверь в ад легко, закрыть — намного сложнее. Все эти годы, до британского правления, мы жили в относительном мире. Почему мы не можем захлопнуть дверь, которую они распахнули? В конце концов, разве религия велит нам убивать ближних?
— Какая разница? — с горечью отвечает Абдул Карим. — Мы, люди, — испорченные существа, друг мой. Мои собратья-мусульмане обращают молитвы к Аллаху, Всемилостивому и Милосердному. Вы, индусы, считаете, что Isha Vasyam Idam Sarvam — бог повсюду. Христиане предлагают подставлять другую щеку. Но у всех нас руки в крови. Мы извращаем все — мы берем слова о мире, произнесенные пророками и святыми, и используем их как оружие, чтобы убивать друг друга!
Его так сильно трясет, что он едва может говорить.
— Лишь в математике… лишь в математике я вижу Аллаха…
— Успокойся, — говорит Гангадхар. Велит слуге принести воды господину учителю. Абдул Карим пьет и вытирает губы. Из глубины дома выносят чемоданы. На улице ждет такси.
— Послушай, друг мой, — говорит Гангадхар, — тебе следует подумать о своей безопасности. Отправляйся домой, запри двери и позаботься о матери. Я отсылаю домочадцев и через день-другой присоединюсь к ним. Когда это безумие закончится, я тебя найду!
Абдул Карим отправляется домой. Все выглядит как обычно — ветер гоняет мусор по улицам, лавка, в которой продают паан, открыта, на автобусной остановке толпятся люди. Потом он замечает, что нигде нет детей, хотя сейчас летние каникулы.
Овощной рынок бурлит. Люди скупают все подряд, словно безумные. Абдул Карим берет несколько картофелин, лук и большую тыкву и идет домой. Запирает дверь. Его мать, которая больше не может готовить пищу, смотрит, как он готовит. После еды он укладывает ее в постель, а сам отправляется в свой кабинет и открывает книгу по математике.
Проходит день, может, два — он не следит. Он помнит, что нужно заботиться о матери, но часто забывает поесть. Его мать все больше времени проводит в том, ином мире. Сестры и брат звонят из других городов, встревоженные сообщениями о вспышке насилия; он просит их не тревожиться. Когда все успокоится, они смогут приехать и проведать его и мать.
...
Сколь удивительна ты, о Загадка Вселенной,
Постичь тебя может лишь тот,
кто поистине Любит.
Буллех Шах, пенджабский суфийский поэт XVIII века
Логика лишь ратифицирует достижения интуиции.
Жак Адамар, французский математик (1865–1963)
Как-то утром он выходит из темноты кабинета в солнечный двор. Вокруг корчится и пылает старый город, но Абдул Карим видит и слышит только математику. Он садится в древнее плетеное кресло, берет с земли палочку и начинает чертить в пыли математические символы.
Краем глаза он замечает фаришту.
Абдул Карим медленно поворачивается. Темная тень остается, ждет. На этот раз Абдул Карим проворно вскакивает на ноги, несмотря на внезапный укол боли в колене. Он идет к двери, к манящей руке, и шагает за порог.
На мгновение он испытывает чувство кошмарной дезориентации — он словно провалился сквозь иное измерение в этот скрытый мир. Затем тьма перед глазами рассеивается, и Абдулу Кариму открываются чудеса.
Стоит тишина. Он смотрит на бескрайние землю и небо, подобных которым никогда не видел. Темные пирамидальные силуэты усеивают ландшафт, гигантские монументы чему-то за пределами понимания Абдула Карима. Огромный многогранный объект висит в бледно-оранжевом небе, где нет солнца, лишь разлито рассеянное мерцание. Абдул Карим опускает взгляд на свои ноги в привычных поношенных сандалиях и видит, что в песке извиваются и плодятся крошечные создания, похожие на рыбок. Забившийся между пальцами песок кажется теплым и эластичным, будто это и не песок вовсе. Абдул Карим делает глубокий вдох и чувствует, что к запаху его собственного пота примешивается что-то странное, похожее на жженую резину. Тень стоит рядом, наконец плотная, почти человеческая, если не считать отсутствия шеи и обилия конечностей — их число словно меняется, и сейчас Абдул Карим насчитывает пять.
Темное отверстие в голове распахивается и смыкается, но звука нет. Вместо этого Абдулу кажется, будто ему в сознание вложили мысль, посылку, которую он вскроет позже.
Он идет вместе с тенью по песку, к берегу тихого моря. Вода — если это она — мягко кипит и пенится, в ее глубинах движутся призрачные силуэты, а еще глубже Абдул Карим различает силуэт сложной структуры. Арабески возникают, рушатся и выстраиваются снова. Он облизывает сухие губы, чувствует вкус металла и соли.
Он смотрит на своего спутника, который делает ему знак остановиться. Открывается дверь. Они вместе входят в другую вселенную.
Она отличается от предыдущей. Сплошные воздух и свет, все пространство заткано огромной полупрозрачной паутиной. Каждая нить паутины — полая трубка, в которой текут жидкие создания. Более мелкие плотные твари парят в пустоте между нитями.
Лишенный дара речи, Абдул Карим протягивает руку к паутине. Ее хрупкость напоминает ему ажурные серебряные ножные браслеты, которые носила его жена. К изумлению Абдула Карима, плывущее в нити крошечное существо останавливается. Оно похоже на пухлую, водянистую запятую, полупрозрачную и безликую, однако Абдулу Кариму все равно кажется, что на него смотрят, его изучают — и он здесь тоже чудо.
Нить паутины касается кончика его пальца, он чувствует ее прохладную, чужеродную гладкость.
Дверь открывается. Они входят.
От этого безумного путешествия кружится голова. Иногда он видит проблески собственного мира, деревья, улицы и далекие голубые холмы. Очевидно, эти видения относятся к разным временам: один раз он смотрит на огромную армию, украшенные перьями шлемы солдат сверкают на солнце; Абдул Карим думает, что это расцвет Римской империи. В другой раз ему кажется, что он вернулся домой, потому что перед ним его собственный двор. Но в плетеном кресле сидит старик и палочкой рисует в пыли узоры. На землю падает тень. Кто-то невидимый подкрадывается к старику из-за спины. Что блестит у незнакомца в руке? Нож? Что происходит? Абдул Карим пытается крикнуть, но не может произнести ни звука. Картинка расплывается, открывается дверь, и они входят.
Абдул Карим дрожит. Неужели он только что видел свою смерть? Он помнит, что именно так погиб Архимед: рисовал окружности, поглощенный геометрической задачей, когда сзади подошел солдат-варвар и убил его.
Но времени на раздумья нет. Абдула Карима захлестнула карусель вселенных, непохожих и удивительных. Тень показывает ему так много миров, что он давно сбился со счета. Он откладывает мысли о Смерти и окунается в чудо.
Его спутник распахивает дверь за дверью, Лицо, лишенное черт, если не считать отверстия, которое открывается и закрывается, не позволяет понять, о чем думает тень. Абдул Карим хочет спросить: кто ты? Зачем ты это делаешь? Конечно, он знает старую историю о том, как ангел Джабраил явился к пророку Мохаммеду однажды ночью и взял его в небесное путешествие, на экскурсию по небесам. Но тень не похожа на ангела; у нее нет лица, нет крыльев, ее пол неизвестен. И в любом случае, с чего ангелу Джабраилу тревожиться из-за скромного учителя математики в провинциальном городке, человека, не имеющего в мире ни малейшего значения?
Однако он здесь. Возможно, у Аллаха есть для него послание; в конце концов, Его пути неисповедимы. Абдул Карим видит все новые чудеса, и его переполняет ликование.
Наконец они повисают в желтом воздухе одного из миров. Испытывая головокружительное отсутствие силы тяжести, сопровождаемое внезапным приступом тошноты, который медленно отступает, вращаясь в воздухе, Абдул Карим замечает, что небеса не безлики, а покрыты изящной мозаикой: геометрические формы переплетаются, сливаются, из них рождаются новые. Меняются и цвета: желтый переходит в зеленый, сиреневый, розовато-лиловый. Внезапно в небе словно открываются бесчисленные глаза, один за другим, и, вращаясь, Абдул Карим видит, как мимо проносятся все другие вселенные. Огромный калейдоскоп, выходящий далеко за рамки его воображения. Он — в центре всего, в пространстве между пространствами, и всем своим существом ощущает низкую, прерывистую пульсацию, похожую на барабанный бой. Бум, бум, гудит барабан. Бум, бум, бум. Постепенно Абдул Карим понимает, что все, что он видит и чувствует, является частью колоссального узора.
