Первым выстрелом Андрей снял угра — попал в шею прямо над щитом, который враг держал чуть ниже, чем надо. Угр споткнулся и рухнул на землю, раскинув руки. Шапка осталась на его голове.

А Андрей уже стрелял в детину в шкуре. Первую стрелу тот поймал щитом, вторую — тоже, но от третьей уйти не смог.

А вот балт без щита оказался с сюрпризом. Стрела Андрея, готовая пронзить неприкрытую грудь, замерла в одном шаге от врага, а затем полыхнула зеленоватым пламенем и за мгновение растаяла без следа. Видя недоумение стрелка, балт торжествующе расхохотался. Ему оставалось пробежать всего пятнадцать шагов.

Но Андрей не дал ему это сделать.

Секундная растерянность прошла. Ему уже приходилось сталкиваться с подобным — несколько лет назад. Вряд ли нападавший был колдуном, а вот колдовская игрушка — амулет от стрел — у него, похоже, был. Или даже не амулет — просто заговор.

Уже не особо целясь, Андрей продолжил стрелять, отправляя стрелу за стрелой.

Раз, два, три, четыре — все стрелы сгорели в воздухе.

Последнюю Андрей выпускал уже практически вплотную, одновременно отступая назад и вбок из-под клинка противника.

Расчет оправдался. Пятая стрела не сгорела, а вонзилась в тело балта.

Тот закричал и тут же замолк — Андрей, уже отбросивший лук и выхвативший меч, ударил всего один раз, коротко, почти без замаха, наискось в голову.

Тут же наклонился, бегло осмотрел тело, оттянул ворот кольчуги — ничего похожего на амулет. Видно, заговорен был мертвец. Дело, конечно, редкое, но не такое уж необычное.

А киевляне тем временем добивали оставшихся нападавших.

Андрей лезть в бой не стал — было неясно, поняли ли киевляне, что он свой, — только отметил еще одну странность. Вместо того чтобы прорываться к лесу, наемники стали сражаться еще более отчаянно.

Казалось, что их цель — умереть, но добраться до монаха. Его только сейчас заметил Андрей.

Раньше тот, вероятно, сидел в центре круга, образованного киевлянами, теперь же поднялся и что-то кричал — то ли молился, то ли, скорее, сыпал оскорблениями в адрес врага.

Монах выглядел еще старше, чем дед, встреченный перед лесом. Был он высок, при этом крайне худ — пергаментная кожа без единого волоска обтягивала скуластый череп. На шее монаха на серебряной цепочке висело что-то в кожаном мешке — вероятно, амулет, цель Андрея.

Тем временем в живых остался всего один нападавший.

— Живьем берем! — закричал Ратибор.

Услышав слова гридня, последний воин быстрым коротким движением рассек себе горло и рухнул замертво.

— У, сволочь! — сплюнул гридень, устало опуская окровавленный меч, затем отвернулся и уставился на Андрея, все так же стоявшего у дуба и даже не собиравшего уцелевшие стрелы. Сделал несколько шагов, предостерегающе выставляя перед собой меч.

Андрей не двигался.

— Стой, добрый воин, где стоишь! — крикнул гридень, подошел еще ближе, всмотрелся и изумленно воскликнул: — Хват, ты ли это?!

— Здравствуй, Ратибор, — кивнул Андрей, делая шаг навстречу.

Хрустнули кости — гридень заключил в объятия старого товарища. — Сколько же лет прошло? Два? Три? Нога-то твоя как? Я-то думал…

— Плохо нога, — не соврал Андрей. — Вот езжу по свету, лечение ищу. Всю Русь объездил — теперь на запад путь держу.

— Сам Бог нам тебя послал… — Ратибор обвел поле боя взглядом. — Если бы не твоя помощь — не сдюжили бы…

— Как же вас это так поймали? — Андрей еще раз сосчитал тела. Пятеро отроков лежали, убитые стрелами.

Ратибор сплюнул, почему-то оглянулся на монаха, помогавшего перевязывать раны.

— Он накаркал, пень старый, отец Алексий, чтоб его… Всем остальным отрядам крепкие умом да телом достались, а мне — вот этот, да без волхва еще. Я каждый день боюсь, как бы не помер в дороге дед, да, знаешь, не понимаю: коли помрет — горевать буду или радоваться. Язва он та еще — все ему не так, все ему не то. Порой требует, чтобы встали на ночлег, не проехав и часа, а порой гонит нас — быстрее да быстрее. И с первого дня талдычит — зло рядом, зло близко… Ночевали давеча в селе одном, так он полночи меня донимал — мол, слышишь, гридень, на сеновале черти сидят, нас схарчить думают. Иди проверь, ты ж главный…

— И что, сходил?

— Сходил. Пастушка местного с девки спугнул…

Андрей охотно рассмеялся, но затем вновь посерьезнел:

— Но как вы все-таки в засаду-то попали?

— С утра дед твердил, мол — берегитесь, воины, берегитесь, ворог рядом! Мы его сначала слушали, но после того, как честных купцов напугали, всех галок да воронов с деревьев посгоняли, слушать прекратили. Ну и устали за день — немудрено, если на любую тень с мечом кидаться. Вот, — гридень с сожалением кивнул на тела, — головные мои и не заметили засаду. Тебе дед небось начнет твердить о мороке, о колдунах, ты его не слушай… Парни растяпистые у меня впереди ехали, вот и проспали. Теперь вечно спать будут, — грустно добавил он.

Андрей, помнивший заговоренного балта, скептически хмыкнул, но ничего говорить не стал. Видимо, к охоте за амулетом присоединилась еще одна сила.

— А вот кто на нас напал — это вопрос, — продолжал Ратибор. — Не тати это были — воины, и неплохие. Жаль, никого в полон не взяли. Видел, как этот, последний, мечом себя полоснул?

— Видно, амулет княжеский кому-то больно нужен… — осторожно предположил Андрей.

— А ты откуда… ну да, слухами земля полнится: видно, весь мир уже знает, куда и зачем мы едем! Вовремя ты, Хват, на запад подался, дела лихие у нас в Киеве грядут… А знаешь что, Хват…

Андрей затаил дыхание.

— Ты в германские края, небось, едешь? Путь туда неблизок и дорог…

— Если, Ратибор, тебе помощь с отрядом нужна — не откажусь, — договорил за гридня Андрей.

Гридень расцвел в улыбке:

— Спаси тебя Бог, Хват. Ты с нами до Берестья и до Владимира доберись — надеюсь, найдем там избранника да назад повернем. А тебе, друг мой, не сомневайся, за помощь — заплачу, как полагается.

Андрей был доволен. Все получилось наилучшим образом. Простодушный Ратибор даже не задался вопросом, а с чего бы так удачно старый товарищ подоспел к битве?

Пока собирали тела павших киевлян, пока перевязывались да вырезали стрелы, — прошел последний светлый час. Дальше тронулись уже затемно. Обыск тел нападавших ничего не прояснил, было решительно непонятно — кто они и зачем им был нужен амулет.

Андрей ехал в середине небольшой колонны, рядом с монахом.

Некоторое время тот изучал нового участника отряда, затем одобрительно покивал. Вид Хвата внушал уважение: статный, крепкий, волосы и небольшая борода цвета вороньего крыла. Кольчужная рубаха, меч, щит, лук, небольшой топорик на поясе.

Наконец, вероятно решив, что новичок достоин разговора, Алексий обрушил на Андрея град вопросов:

— А что за рана у тебя, воин? Слыхал я, Ратибор про ногу что-то спрашивал? А звать-то тебя Хват, верно? А раз тебя Хват зовут, то ты зови меня отец Алексий — так меня греки крестили, а как до этого звали — то секрет большой! А Ратибора-то откуда ты знаешь, воин Хват?

Казалось, монах может задавать вопросы бесконечно.

Андрей откашлялся, прервав словоохотливого старика.

— Рана у меня от аспида болотного, — начал отвечать он по порядку. — Два года назад под Черниговом тварь эта завелась, князь охоту объявлял на нее. Там, на охоте, и с гриднем вашем познакомился — тот из Киева приезжал специально.

Андрей не стал упоминать, что пропустил укус, спасая Ратибора от аспида. Главное, чтобы Ратибор об этом помнил.

— И что, плохая рана-то?

— Плохая, — не соврал Андрей. — То затянется, то опять раскроется. Много где был, много чем лечил: и к лекарям знаменитым ездил, и к святым отцам, и к волхвам ходил — без толку всё. Вот в неметчину еду, вдруг найду там помощь. — Андрей продолжал искусно смешивать правду и ложь.

Говорить Алексию о том, что он только месяц как вернулся из Эрфурта, он, разумеется, не собирался.

— На все воля Божья, — протянул монах. — Даст Бог, поправишь ты свою рану. Хорошо, что стрелять нога тебе не мешает. Знатно ты дрался, воин! Всех спас от беды, в которую нас этот дурень завлек. — Алексий покосился на Ратибора. — Я ему весь день твердил, чтобы засады опасался и что хочу я впереди ехать, а он… Я бы зараз морок углядел, в котором вороги сидели…

— Так, значит, морок это был?

— Морок! — убежденно сказал старик. — Плохие тут места, плохие тут люди.

Андрей пожал плечами, огляделся — правда, в темноте что-то увидать было невозможно.

— Что же в них плохого?

— А ты оглядись. Леса здесь глухие, темные. Не зря говорят — каковы места, таковы и люди. Идолопоклонники, нехристи… Вроде и крещены через одного, а на деле… — Монах сплюнул. Верят в старых богов, да и не в светлых, а в темных — Чернобога, Мару. И кому-то из этих богов наш поход уж точно не по нраву.

Монах подъехал почти вплотную, схватил Андрея за локоть, лихорадочно зашептал:

— Я-то чуял неладное уже несколько дней. Глаз чужой, темный, за нами глядящий. Ратибору говорил, а он… — Старик махнул рукой. — Видал злыдней? А как последний сам себя взрезал? Слуги Чернобога это были, говорю я тебе…