То, что на другом берегу «неладно», теперь могли видеть все. Там началась суета: у самой воды метались люди, с мелководья отчалила лодка, но дальше не пошла — качнулась набок, и ее медленно поволокло течением прочь от перевоза, к камышовым зарослям ниже по течению. Над водой разнеслось приглушенное эхо криков. Испуганно и тонко заржала лошадь.

— Что? Что там? — визгливо забеспокоился невидимый из-за возов мужик-обозник.

— Нешто. Повертаем, — сурово осадил его старший.

— Какое? Меня там дожидают…

«Да что мы, хуже баб?», «Кто им отпор-то даст?», «Хватит уже от разбоя отворачивать!» — заворчали гребцы, и весла застучали плашмя по воде. Неуправляемый паузок медленно потащило в сторону, разворачивая боком.

— Ай, сучьи дети! — махнул рукой старший, обругав заартачившихся гребцов. — Навались тогда! Оружие, какое есть, готовь!

Дальше Волшан уже не слушал, налегая на тяжелое весло так, что жилы заскрипели. Развернуть груженый плот почти на середине неспокойной реки — это не только умение рулевого да гребцов — на это требовалось немало грубой силы.

— Бродники озоруют, — сквозь зубы пояснил Тихон, когда паузок подходил к берегу чуть ниже сходней. — Не впервой им. За перевозом торжище по шестым дням, вот и повадились. Когда князь воев своих давал охранять, тогда тихо было, а нынче — сам видишь.

— А что, князь ваш раздумал нынче?

— Старый-то князь помер, а новый дружине не люб. Неладно у нас, — нахмурился гребец. — Готовься, до сходней не пойдем, в воду прыгать будем. Оружие есть?

Амулет под рубахой жег Волшану грудь, и не понять было — огнем или льдом. Он молча достал свой печенежский кинжал. Кривое лезвие тускло блеснуло на солнце.

— Годится, — одобрительно кивнул Тихон и белозубо оскалился в улыбке.

У воды никого живого не осталось, а вот из-за высокого кустарника, куда убегала разбитая телегами дорога, доносился шум и чьи-то вопли. Гребцы, вооруженные ножами, дубинами и даже одним копьем устрашающего вида, выскочили из воды на берег и, переглянувшись, бросились по дороге. Следом спешил один из работников старика-обозника с длинной рогатиной. Волшан приметил тропку с примятой травой, уводящую в самые кусты, и, решив, что может обойти разбойников сбоку, рванул по ней. Позади зашуршало. Он оглянулся на бегу и тихо ругнулся — задрав промокший по пояс сарафан, его догоняла девка-оборотень. Жалеть о чем-либо было поздно, и Волшан молча приложил к губам палец, указав на светлеющий просвет в зелени.

Шум стал громче. Можно было разобрать отчаянную брань, чей-то отвратительно-визгливый смех и — громче всего — стоны раненых и судорожное ржание лошадей.

— Ох, ты ж! — выдохнул Волшан, высунувшись из-за куста.

На утоптанной площадке полукругом стояли несколько возов, у сколоченной из березы коновязи метались на веревках три крепких конька, сшибаясь задами, роняя пену с губ и закатывая глаза, а по площадке прыгали посиневшие мертвяки в истлевшей одеже, наскакивая на гребцов и залитых кровью мужиков-торговцев. У одного из нежитей в груди торчало три стрелы, у другого болталась наполовину отрубленная кисть руки, но это не мешало им снова и снова кидаться на людей. Самый высокий размахивал ржавым мечом как дубиной.

Волшан прикрыл глаза и шумно выдохнул, скидывая лямки баула с плеч и сапоги с ног. На остальное не было времени.

— Посторожи! — крикнул Неждане и рухнул на колени, оборачиваясь.

Не было у восьмерых мужиков шансов перед шестью мертвяками. Да еще кто-то седьмой хохотал, сидя на телеге и в битве не участвуя.

«Досмеешься сейчас!» — обозлился Волшан, превозмогая ломоту в костях. Его зверь рвал глотку радостным воем. «Это — да. Подраться ты любишь», — успел подумать. Человечьим мыслям в волчьей голове всегда было тесно.

Мир замедлился. Мертвяки неуклюже двигались по торжищу, гребцы — только они еще и стояли на ногах, да и то не все — вяло отмахивались своими ножами да палками. Трудно убить того, кто уже мертв. У Волшана время быстро бежало, а остальные только начали переваривать случившееся, оборачиваясь, когда он выскочил из кустов. На ходу разорвал ближайшего к нему мертвяка пополам и запрыгнул на телегу. Под его весом она качнулась и накренилась вбок. На землю соскочила тень, белая и быстрая как молния. Волчьи уши резанул высокий визг, аж шерсть вздыбилась. Она — а это была девка — белая-белая, со страшными провалами черных глаз и ртом, больше напоминавшим клыкастую пасть, — метнулась прямо к морде Волшана, целясь в глаза длинными когтями и щелкая длинными зубами.

За спиной что-то происходило: громкий рев, вой, но оборачиваться было некогда. Упыриха оказалась скользкой, как рыба, и верткой, как ящерица. Она плясала вокруг оборотня, полосуя шкуру когтями, нет-нет, да кусала до мяса, пытаясь присосаться. И тут его спину прошило железо. Один из гребцов напал на него сзади. А чего еще было ожидать? Волшан взъярился, развернулся, чтобы отмахнуться, но нападавший куда-то пропал. Тогда оборотень навалился на нежить грудью, рискуя остаться без глаз. Голову ей оставил на месте, а вот руки оторвал по самые плечи. А потом и ноги перекусил, чтобы не уползла далеко. С ней стоило поговорить. Позже.

На торжище творилось ужасное. Светло-серая волчья шкура мелькнула за телегой, добивая кого-то из живых. Двое мертвяков отупело топтались среди тел в центре площадки, свесив полусгнившие руки.

«Дура!» — мысленно завопил Волшан и метнулся к волчице, но не успел. Живых на поляне не осталось. Яростно набросившись на мертвяков, он вмиг разделался с обоими, раскидав головы по сторонам, и прыгнул на свою попутчицу, прокусив ей холку до костей.

Она мгновенно легла. Подвывая и дрожа, покорно подставила шею…

— Дура! Что наделала! — захрипел он, обернувшись и кидаясь на голую девку с кулаками. — Я велел ждать! Ты же днем не оборачиваешься!

Она рыдала и тряслась, красная от крови — чужой и своей, выступавшей из рваной раны над плечами.

— Их мн-ного, ты — од-дин. Я — защитить! Не знаю, как обернулась. Как тогда, в Змиеве-е-е…

Его скрутило от злости и вида растерзанных тел. Нежить неплохо порезвилась — кроме гребцов с перевоза, тут были простые селяне: мужчины и несколько женщин… Все они теперь оказались мертвы. Волшан, пылая яростью, обернулся к тому, что осталось от упырихи. Обрубок белого тела извивался на земле, пачкаясь в грязи, но далеко уползти ей не удалось.

— Что вам надо? — прорычал Волшан. — Откуда взялись?

Краем глаза он уловил зыбкое марево возле ее головы. Навь колыхалась совсем рядом, собираясь забрать свое к себе.

— Зачем? Почему? — схватился за холодную шею нежити Волшан.

Его запястья обвили бледные пряди длинных волос. Упыриха скривилась и захохотала. Волшан наклонился над ней, и амулет, провиснув на тесьме, упал в ложбинку между двумя небольшими грудями. Упыриха завизжала, потом захрипела. И хрипела, пока княжья печать не прожгла ее насквозь, утонув в неживой белизне плоти.

Наскоро поснимав с мертвых уцелевшую одежу, они, превозмогая зуд затягивавшихся ран, бежали от реки глубже в лес. Волшан молча сопел, остывая от гнева, и на Неждану не оглядывался. Больше всего на свете он хотел, чтобы девка отстала и затерялась, но надеяться на такое счастье было бы слишком наивно.

— Цепь тебе справлю. С запором! — заявил ей поутру, когда и Меж-река, и побоище у переправы остались далеко позади.

— Что, как собаке? — вскинулась Неждана, почесывая спину между плеч, где розовел новой кожей грубый шрам.

— Не нравится? Иди прочь тогда. Не желаю видеть, как ты людей рвешь почем зря, — отрезал Волшан.

— Я не хотела…

Она потянула Волшана за рукав.

— Прости?

— Цепь не даст обернуться, пока я ее не сниму. Или будет так, или уходи. Лес большой.

* * *

Когда с одного из высоких холмов над спокойной рекой Ворсклой Волшан увидел небольшой вал и огородь Лтавы, пошла уже вторая седмица июня.

Ночь они провели в лесу, а утром вошли в городище. Кузни Волшан нашел без труда, по характерному запаху дымов и горячего железа. У самой городской стены их лепилось штук пять, но только одна заинтересовала оборотня. Звук молота оттуда доносился чистый, как музыка, да и был — музыкой. Мелодией мастерства.

У коновязи топтался рыжий конь. Не простой — очень хороший, в дорогой сбруе. Не суетился, только спокойно поглядывал из-под длинной челки да переступал ногами. На передней правой не хватало подковы. Велев Неждане близко не подходить, Волшан и сам зашел от ветра, чтобы животину зря не тревожить.

В кузнице невысокий и плечистый мужик отстукивал раскаленную подкову. У огня возился мальчишка-ученик в черной от копоти рубахе.

— Доброго дня! — поздоровался Волшан в паузе между ударами молота.

Кузнец кивнул не прекращая работы. Подкова быстро остывала, темнея. Ударив в последний раз, кузнец недовольно буркнул что-то в рыжеватую бороду и, подцепив подкову клещами, отправил ее в пылающий горн.

Волшан использовал возможность рассказать о своей нужде.

— Отчего же не сковать? — ухмыльнулся кузнец, временами поглядывая на подкову. — А ты цену такой работе да доброму железу знаешь, прохожий человек?