Поняв, что они почти уже сговорились, Тиресия наконец приложила палец к панели и отключила по праву считавшуюся одной из скучнейших голографическую диораму «Последний император Северных пределов и его младшая дочь [Именно образ младшей дочери получил наиболее широкое распространение в массовой культуре. Вероятно, это связано с упорно ходившими легендами, что ей удалось спастись от расправы над всем императорским семейством и счастливо сбежать с неким верным человеком. В Западных пределах позже объявились сразу несколько женщин, каждая из которых заявляла, что она и есть спасшаяся младшая дочь. Одну, кажется, даже признала родня. Но безжалостный анализ ДНК показал, что все они были самозванками, а младшая дочь действительно погибла в подвалах дворца вместе со всем императорским семейством от рук восставшего народа Северных пределов.] играют в мяч на пляже». Так было написано на табличке под панелью на трёх основных языках, шрифтом Брайля и сверхзвуковыми рунами — для инсектоидов.
Эдуард Веркин
Север Феликсович Гансовский родился 15 декабря 1918 года в Варшаве, умер 6 сентября 1990 года в Москве. Писатель, художник, ветеран войны, герой обороны Ленинграда.
Север Гансовский был классическим рассказчиком, работающим в русле традиции Чехова, О. Генри, Акутагавы. По творческому методу, умению работать с литературным материалом, мастерству финала Север Феликсович — безусловный реалист. Его рассказы легко и без зазора вошли бы в какую-нибудь антологию «Советский рассказ второй половины XX века», если бы не своеобразное место фантастики в тогдашней табели о литературных рангах. Но получилось по-другому. Наверное, потому, что Север Гансовский слишком хорошо знал реальную жизнь, писать он предпочитал о жизни настоящей.
В мировой фантастике место Севера Гансовского — рядом с такими мастерами рассказа, как Брэдбери, Шекли, Каттнер, Дик. В своих книгах Гансовский наметил пути, по которым наша и мировая фантастика прошла в девяностых годах двадцатого века и продолжает идти теперь. Путешественники во времени, нейросети, искусственный интеллект, генетические эксперименты и их последствия, альтернативная история, многое другое. Север Гансовский был хорошо знаком с Аркадием Стругацким, что неудивительно: проблематика их произведений во многом совпадала, равно как совпадал и гуманистический посыл, свойственный всем текстам Севера Феликсовича.
Я с творчеством Севера Гансовского познакомился в классическом стиле «пионерской готики». Страшная история была рассказана ночью у костра и произвела на слушателей бронебойное впечатление — до рассвета уснуть никто не решился. Рассказчик не помнил ни автора рассказа, ни названия. Но история запомнилась. Через год вся мальчишеская часть класса пересказывала фильм ужасов «страшнее Вия», который крутили во всех кинотеатрах. Я отправился на просмотр и выяснил, что тот рассказ назывался «День гнева».
Север Гансовский. Физики
* * *
Далёкая вспышка, спрайт, ещё, «Дестер» ворвался в прозрачное зелёное сияние, сработали светофильтры, через секунду сквозь лёгкие перистые облака Бейти впервые увидел планету.
— Вы же их видели?
Бейти стало стыдно, в его голосе прозвучало явственное и совершенно непрофессиональное любопытство. Но пилот сделал вид, что не заметил.
— Два раза, — ответил пилот спокойно. — Два раза…
Пилот задумался. Чуть дымчатый сквозь сапфир фонаря под ногами плыл континент, острым ромбом вытянутый с юга на север. «Дестер» пересёк горы и шёл над ледниками, проточенными синими разливами рек, медленно спускаясь к субарктической тундре. Разговор не получался, молчать было тяжело. А Бейти хотелось поговорить, за пять дней перехода он не встретил никого, каюты корабля были безлюдны, они шли к Рейну вдвоём, он — и пилот. Пилот почти всё время был занят навигацией, и Бейти не решался его беспокоить, но в день прибытия пилот сам пригласил его на мостик.
Пилот находился в ложементе, но корабль не вёл, часто дул в кулаки и потирал ладони, руки у него словно мёрзли. «Странный человек, — подумал Бейти, — что-то в нём неправильное. Впрочем, всё так и должно быть, это же Рейн».
— Вы давно… на этом векторе? — спросил Бейти.
— Около семи лет. Раньше я ходил… — пилот сощурился, по курсу вставал широкий облачный фронт. — Я, собственно, в отставке.
Бейти удивился. Обычно звездолётчики охотно рассказывали о походах; пилот, похоже, был из других.
— Сектор закрыт для навигации, — сказал пилот. — Мы — единственный корабль в объёме.
— И сколько до Земли?
— Двадцать восемь прыжков по семь световых лет каждый, — пилот спокойно улыбнулся.
— А конкретнее?
Бейти не нравилось положение, ещё ни разу он не находился в точке, хотя бы приблизительных координат которой не знал.
Пилот не ответил.
— А вам не кажется, что в наши дни протоколы особого карантина несколько… чрезмерны? — раздражённо спросил Бейти.
— А зачем вам туда?
Корабль пробирался сквозь облачные поля, ощущение скорости исчезло, под ними была пена, над — синее небо, сквозь которое кое-где просвечивала чернота.
Пилот повторил вопрос:
— Зачем вам туда?
Облака кончились, и снова стало солнце.
— Поручение Мирового Совета, — охотно пояснил Бейти. — Общественность… пожалуй, взволнована.
— Чем на сей раз?
— Неопределённостью, — ответил Бейти. — Мы находимся на пороге качественного технологического прорыва, а между тем…
Бейти замолчал. Пытался сформулировать, зачем он здесь, но получалось или глупо, или пошло.
— Если говорить откровенно, имеют место быть дичайшие слухи, — произнёс он. — Вокруг эксперимента и деятельности Института возник нездоровый ажиотаж, а в условиях ограниченной информации… Одним словом, мне поручили…
Бейти снова сбился. Всё-таки получилось пошло.
— Наверное, это звучит нелепо, но… общественность хочет знать, — закончил Бейти.
— Вы что-то вроде инспектора? — терпеливо уточнил пилот.
— Нет. Я вообще не должен был лететь, но Лавров сломал ногу. Одним словом, пришлось мне.
— Повезло.
— Да, — согласился Бейти.
Неожиданно он понял, чтó удивляло его в пилоте. Обычно пилоты были энергичны и бодры, этот же… Точно позвоночник выдрали.
— Интересно всё-таки, что именно они хотят узнать? — спросил пилот.
— Они хотят знать, насколько близко в своём прогрессе мы приблизились к этическим границам.
Пилот печально рассмеялся. Бейти почувствовал себя глупо.
— Приблизились к этическим границам… Это… несколько запоздалая постановка вопроса. Боюсь, вопрос лежит уже несколько в иной плоскости.
— Почему?
Пилот брезгливо поморщился. Он не смог сдержать гримасу, достал платок и вытер лицо. Корабль плыл над рекой. Бейти посмотрел вниз: по руслу тянулись круглые острова, похожие на опаловое ожерелье.
— А вы с кем-нибудь уже встречались? — спросил пилот. — На Земле?
— На сегодняшний день на Земле, насколько мне удалось узнать, зарегистрированы сто сорок три сотрудника Института. Разумеется, я хотел поговорить хоть с кем-нибудь, но… Поразительным образом не получилось.
Пилот слегка кивнул.
— Некоторые отказались. Другие согласились, но на встречу не явились. С третьими я хотел встретиться сам… Но не нашёл их. Они словно исчезали в последний момент. Никого.
Теперь пилот уже явно кивнул.
— Я обращался в Совет, там обещали помочь… Но не помогли. Я, если честно, раньше не сталкивался с таким безответственным поведением…
— Физики… — сказал пилот.
— Что?
— Синхронная физика, — пояснил пилот.
Бейти не стал уточнять.
— Рейн вызывает «Дестер», — над навигационным экраном вспыхнула красная точка связи. — «Дестер», сообщите код входа. Сообщите код входа…
— Вышка, это «Дестер», — ответил пилот. — Сообщаю актуальный код…
Повисла тишина, похоже, на другом конце связи на самом деле сверялись.
Ледник исхудал, длинными горбатыми клешнями он всё ещё пытался ухватить тундру — зря, под бортом «Дестера» уже буйствовал разлив и весна.
— Код принят. Северный стол свободен, ждём.
— Глиссада, — приказал пилот. — Северный стол.
Корабль просел, начал опускаться, скорость уменьшилась. На равнине у горизонта возник белый куб. Институт.
— Код входа? — не понял Бейти. — Зачем?
— Видите? — пилот ткнул в зелёный экран.
Под пальцем вспыхнула золотая точка, сбоку побежали колонки цифр и букв, координаты.
— «Ворга»? — удивился Бейти.
— «Ворга», — кивнул пилот. — На северном «Ворга», на южном «Шор».
— Это же… терраформеры?
Пилот не ответил.
— Я думал, они выведены из состава флота… После Деймоса.
— Они выведены из состава флота, — подтвердил пилот. — Я давно в отставке, планета давно закрыта для посещений. Координаты изъяты из общественного доступа.
— Из-за снарков?
— Разумеется.
Золотая точка «Ворги» продолжала вспыхивать искрой в зелёной глубине экрана. Бейти не придумал, о чём спросить пилота, и повторил свой первый вопрос:
— Так вы их видели?
— Видел, — неохотно кивнул пилот. — Вам рассказать?
— Если не сложно.
Тундра внизу раскрасилась бледным цветочным одеялом.
— Меня тошнило, — сказал пилот.
Здание Института увеличилось в размерах. С этого расстояния было уже заметно, что это не идеальный куб, а скорее трапеция с просаженным хребтом; Бейти в очередной раз убедился, что не любит современную архитектуру.
— Как сейчас там? — неожиданно спросил пилот. — На Земле?
— Обычно, — ответил Бейти. — Как всегда, что там изменится? А почему вы спрашиваете? Разве вам запрещено посещение планеты?
— Разумеется нет, — ответил пилот. — Просто я… Я люблю Землю, люблю людей… Но… не могу на них больше смотреть…
