Колков достал из кармана пиджака металлическую коробочку. Открыл — внутри лежала стеклянная ампула с тягучей красной жидкостью.

— Выключай, — сказал Кондратьев. — Бей ампулу, выключай дорогу.

— Она же в пыль рассыплется. Весь труд насмарку! Дорога ведь остановилась, она никуда за разрешенные границы не вышла, ничего не испортила!

Кондратьев встал, огляделся. Решил:

— У тебя полчаса. Сможешь мне убедительно объяснить, почему твои наноботы решили в шахтеры податься, — оставим дорогу. Нет — уничтожим.

Колков тоже встал. Снял очки, протер, спрятал в карман. Снова достал и водрузил на нос. Возмущенно сказал:

— Это так не делается. Надо извлекать из наноботов логи их действий, находить цепочки принятия решений. Процесс на несколько недель как минимум. Но я вас уверяю, внутренняя логика наноботов не позволит им причинить вред людям. Это жесточайшее правило, уверяю вас, оно прошито на физическом уровне…

— Двадцать девять минут, — сказал Кондратьев.

Колков вздохнул. Перешел дорогу, посмотрел в отверстие туннеля. Спросил:

— Что там внутри?

— Туннель. Залегает на глубине семь метров. Мы послали в него дроны, потом добровольцы прошли пешком. Даже вентиляционные отверстия пробиты и светящиеся полосы на потолке есть.

— Вот видите, дорога исправна!

— Двадцать семь минут. Причина?

— Здесь нет заповедников? Какие-нибудь гнездовья редких птиц… дорога запрограммирована оберегать природу…

— Да ты что, — возмутился Кондратьев. — Нам зеленые и так плешь проели, каждый метр проверяли, ко всему придирались! Ничего там нет, только комары и лягушки. Двадцать шесть минут.

— Возможно, дороге не хватало каких-то микроэлементов для строительства, — вслух предположил Колков. — И она решила их добыть…

— А в остальных местах хватало?

— Да, вы правы, ничего редкого ей не требуется… — Колков сник и покачал головой. — Нет, это локальная проблема, я уверен.

— Нам не нужны локальные проблемы, — сказал Кондратьев. — Стране нужно стабильное развитие. Сами знаете, у России всегда было две беды — дураки и дороги. Не знаю как с дураками, а вот с дорогами мы ситуацию исправим. И взбесившиеся наноботы, пусть даже они строят быстро и дешево, нам не нужны. Так что…

— Проблема локальная, — повторил Колков. — Пойдемте! Надо посмотреть, что над туннелем!

— Да ничего там нет! Поля, перелески, пара заброшенных сел. Трасса скоростная, ее проектировали в обход населенных пунктов… — Кондратьев махнул рукой. — Хорошо. Садись в машину, проедем немного. Может, и впрямь…

* * *

В машине, неторопливо и упрямо движущейся по разбитому проселку, Кондратьев сказал:

— Я подумал — в твоих словах есть резон. Рядом деревенька. Три развалюхи, две халупы… Никто там жить не должен, мы проверяли. А вдруг кто-нибудь поселился?

Из кустов впереди вдруг выпрыгнул линялый серый заяц, скачками пересек проселок, бросился в лесок. Машина вильнула, притормаживая, снова вернулась на колею.

— Развелось косых, — сказал Кондратьев беззлобно. — Однажды сбил одного, не заметил, и машина не среагировала. Прямо заповедник, зеленым на радость… Нынче этих любителей возвращения к природе — полным-полно. У меня родная дочь с семьей в селе поселилась, представляешь? Коз растят, сыр какой-то вонючий делают, сено вручную косят… Вдруг и тут какие-нибудь натуралисты решили возрождать село, вести экологически правильную жизнь. Могла твоя дорога в такой ситуации уйти под землю?

— Могла, — сказал Колков, поразмыслив. — Интересы людей превыше всего. Дорога ведь не могла связаться с нами и объяснить проблему. Наноботы обнаружили присутствие людей и приняли решение их не беспокоить… вполне возможно!

— Если там и впрямь кто поселился — лично мерзавцев выгоню, — сказал Кондратьев. — Повсюду же плакаты, зона строительства обозначена…

Он остановил машину на околице деревни. Выглядела та и впрямь безрадостно. Уцелело лишь несколько старых, будто из кинохроники прошлого века бревенчатых домов, серых и трухлявых, покосившихся и осевших на углы. Коровник или хлев, более современный, из белого силикатного кирпича, но развалившийся даже сильнее, чем жилые дома. И множество совсем уж разрушившихся, заросших бурьяном, превращающихся в земляные холмики развалюх.

— Село неперспективное, давно заброшенное, исторической ценности не представляет, — выпрыгивая из внедорожника, сказал Кондратьев. — Людей… людей тоже не наблюдаю.

Колков осмотрелся. Заглянул в один из домов — дверь давно слетела с петель. В другой — там дверь была заколочена, но окна давно лишились и стекол, и рам, ученый заглянул в один из провалов. Пол внутри местами провалился, местами топорщился гнилыми скособоченными досками.

— Жуть какая, — сказал он. — Как будто в прошлое попал. Да, нет здесь никого и не было уже давно.

— Все-таки почему дорога самодвижущаяся? — неожиданно спросил Кондратьев. — Ты со словами аккуратен, назвал бы самостроящейся — я бы понял.

Колков вздохнул.

— Это из старой фантастики. В детстве читал, очень понравилось. Там дороги действительно двигались. Можно было встать на дорогу в Москве и уехать в Тверь. Или в Пекин. Мне всегда казалось, что это красиво. Даже не красиво — правильно.

— Но твоя дорога не движется.

— Когда строится — ползет. Может быть, когда-нибудь сделаем и по-настоящему движущейся. Встал и поехал.

— Долго будет ехать до Пекина-то.

— Дорога в тысячу ли начинается с первого шага. — Колков посмотрел на Кондратьева виновато и стеснительно. — Вы поймите, тут же не в дороге дело, а в дураках.

— Чего? — удивился Кондратьев.

— Человечеству всегда требуются дураки. Никто и никогда с этим ничего поделать не мог. Какие угодно машины делай, как хочешь все автоматизируй, но всегда остается множество скучного, монотонного, нудного труда. Труда для дураков. Копать землю, возить бетон, насыпать гравий, раскатывать асфальт взад-вперед. Можно человека посадить в кабину с кондиционером и телевизором, платить ему хорошие деньги, только все равно его работа останется скучной и неинтересной. И перспективы в ней нет.

— Я сам на бульдозере начинал работать, — сказал Кондратьев. На его лице напряглись желваки.

— Но не остались же? Скучно вам стало, роста захотелось. Не просто денег или уважения, а роста, развития. Но всем в начальство не выйти. Нужны простые работяги для малоквалифицированного труда. Кто-то будет книжки после работы читать, кто-то рыбу ловить, кто-то пиво пить, но работа у них все равно будет однообразная. И вот это беда похуже дорог. Наши наноботы — они на себя берут как раз скучную работу. Они машины, им не скучно. Запустим такие дороги по всей стране — миллионы людей от нее освободятся.

— Ну и куда пойдут? В геноме ковыряться, наноботов проектировать? Это не каждому дано.

— Работа найдется, — убежденно сказал Колков. — Настоящая, творческая. Раньше девяносто процентов людей растили зерно и пасли стада. Сейчас пять процентов населения всю Землю едой обеспечивают. И в строительстве то же самое. Еще будем с улыбкой вспоминать, как на стройках тысячи людей работали. Вон, у нас вся Вселенная вокруг — неужели не найдем, чем заняться?

Кондратьев захохотал.

— Да ты, дорогой профессор, и впрямь старой фантастики начитался. Думаешь, если предложить бульдозеристу лететь на Марс, сады там разводить, он согласится?

— А вы спрашивали? — с вызовом ответил Колков.

Кондратьев замолчал. Кивнул:

— Хорошо, не буду спорить. Только главного это не отменяет — твои наноботы делают непонятные вещи, значит, использовать их преждевременно и опасно. Время вышло. Поехали к Трассе, будем их выключать.

Колков сразу как-то обмяк, будто его самого выключили. Кивнул. Достал из кармана контейнер с ампулой, разблокировал касанием пальца, протянул Кондратьеву.

— Лучше вы. У меня… рука не поднимется.

Кондратьев с пониманием кивнул. Они стояли среди развалин, теплый летний ветерок обдувал их лица.

— Как по мне — пусть бы Трасса тут и шла под землей, — сказал Кондратьев. — Я вообще отсюда родом. Ну, не сам я, прадед тут жил. Когда-то тут и села были большие… сто лет назад…

— А потом что?

— Потом война. В школе не учился, что ли? Тут была Калужская наступательная операция. Все горело, все разрушено. Толком уже и не возродилось. В каждом селе обелиски стоят, вся земля с прахом перемешана. В детстве ездил сюда с дедом на рыбалку, чуть поглубже копнешь — то осколки… то кости.

— Что ты сказал? — внезапно воскликнул Колков.

Мужчины несколько секунд смотрели друг на друга.

— Да не может быть, — неуверенно сказал Кондратьев.

— Дорога — это машина, — сказал Колков. — Просто огромная неторопливая машина. Твой внедорожник ведь на человека не наедет, верно? Остановится и заглушит мотор. И стену ты им не протаранишь, если все ограничители не сорвешь. И зайца на пути она объехала. Это программная логика, она вложена на заводе, но ко всему еще и адаптируется, развивается в сторону большей безопасности.

— Но тут ведь нет людей… живых людей, — поправился Кондратьев.

— А если она решила, что мертвых тоже надо беречь? — спросил Колков. — Что нам это важно… Постой-ка…