С тех пор прошло триста лет. Триста лет и три года. Может, даже с половиной.

— Чем тебе помочь?

— Вот смотри. Человек — женщина — приезжает в Питер в командировку.

— Молодая и прекрасная?

— Что? А, да. Молодая и прекрасная. У нее есть задание — передать документы и получить подпись. Ну, и сразу вернуться.

— Так.

— В Питере она пропадает.

— Как?! — неторопливо удивился Платон Легран. — Совсем?! Испаряется? Дематериализуется?

— Не перебивай меня. — Лёка дернула плечом. — Никто не знает, как она пропадает. Но если она пропадает… криминально, это дело милиции.

— Безусловно.

— Но пока до милиции не дошло, мне хотелось бы ее найти.

— Зачем?

— Меня шеф попросил, — почти не соврала Лёка, — Андрей Владимирович.

— Спятил твой Андрей Владимирович.

— Платон!

— Чего?

— Вчера мне удалось выяснить, что она приехала сюда, в «Англию», сломала ноготь, подняла бузу, почему-то отказалась идти на маникюр к здешней маникюрше, а потребовала, чтобы ее записали в салон красоты… в городе. А потом — фьють! Выехала из отеля. С тех пор ее никто не видел, и на связь она не выходит.

— То есть сколько она здесь пробыла?

— Говорят, часа три, а потом все.

Платон Легран немного подумал.

— А отель у нее на какой срок забронирован?

— На две ночи и три дня.

Он еще подумал.

— Знаешь, Лёка, — произнес он задумчиво и потянул из пачки сигарету, — я бы так сказал: если ее не увезли силой…

— Нет, сама уехала!

Он не обратил на нее никакого внимания.

— …если не силой, значит, у нее была какая-то веская причина уехать. — Он покрутил рукой с зажатой в пальцах сигаретой. — Ну, я не знаю! Романтическое свидание, понимаешь? Она же не так чтобы принцесса датская, то и дело посещающая пятизвездочные отели! Вот ты бы отсюда по своей воле выехала до срока? Если у тебя здесь все оплачено?

— Пожалуй, нет, — сказала Лёка задумчиво. — Пожалуй, ты прав.

— И поэтому она на маникюр здесь не согласилась. У нее было назначено свидание, и она не могла опоздать. Маникюр, как я понимаю, мог ее задержать. Очевидно, она ждала какого-то звонка, дождалась и уехала. Уж куда уехала — на маникюр, или, может, в загс, или еще куда, — это установить сложно.

— Но можно?

— Лёка, ты серьезно?

— Я совершенно серьезно, Платон!

— И поэтому этот начальник службы безопасности с тобой прилетел? Чтобы провести частное расследование?

И Лёка опять соврала.

То есть не то чтобы соврала, но и всю правду не сказала.

Но если бы этот вопрос Платон Легран задал ей вчера, она совершенно иначе ответила бы.

Она сказала бы все наоборот.

Но он задал ей этот вопрос сегодня, как раз когда танцовщица, кружившаяся в центре зеркального озера на фоне голубого картонного замка, вдруг поняла, что кружиться больше не в состоянии. Что от кружения у нее болит голова, ноги ужасно устали и в глазах рябит.

Даже запах дорогого одеколона не проясняет сознание, а поцелуй в неопределенное место между щекой и губами, в точку «икс», кажется оскорбительным глумлением над ее женской сущностью и всеми ожиданиями.

А может, сущность ее за последние триста лет стала соответствующей — картонной. А может, целовавший оказался тем, кем оказался, — оловянным болваном. Хотя, может, и не болваном, но оловянным.

— Эта пропавшая, — твердо сказала Лёка, думая о болване, — его бывшая жена. Он о ней очень беспокоится. Сейчас он ее ищет.

— А как он ее ищет? Бегает по городу?

Лёка улыбнулась:

— Почти. Ты почти угадал. Он поехал к партнерам, которым она везла документы. Хочет что-то там выяснить, я не знаю!.. Она там не была. Они сами ее ищут, у нее же документы!..

Принесли яичницу, и Лёка стала быстро есть.

Поев немного, она вдруг вспомнила правила хорошего тона и спросила:

— Хочешь яичницу?

— Да я уж ел.

Тем не менее он взял вилку, залез к ней в тарелку и подцепил кусок. Он всегда был ужасающе бесцеремонным.

Пока он жевал, сосредоточенно скосив глаза к носу, Лёка его рассматривала.

Н-да.

— Что ты смотришь? — спросил он и подцепил еще кусок.

— Заказать тебе, что ли?

— Да нет, это я так, от жадности. Может, лучше тебе еще одну заказать, а эту я доем?

Фу-ты ну-ты!..

— А кофе?

— И кофе.

Он быстро перетаскал из ее тарелки яичницу и сказал:

— Знаешь, я ем только потому, что твоя!.. Вот так просто ни за что бы не стал!

После чего он закурил, вытащил газету и углубился в чтение.

Ужасный человек.

— Простите, пожалуйста, — прошелестела рядом официантка, — у нас нельзя курить.

— Как?! — поразился Платон Легран. — Совсем?!

— Да, к сожалению, у нас запретили, после того как в Евросоюзе ужесточили правила борьбы с курильщиками. Извините, пожалуйста, но…

— Даже одну маленькую сигаретку? Одну-единственную? И нельзя?

Девушка улыбалась. Он говорил как-то так, что нельзя было не улыбаться.

— И потом, я вам хочу сказать, как физик физику, — тут он выпрямился и зашептал официантке прямо в ухо, — дым отсюда точно не дотянет до Евросоюза!

Девушка прыснула.

— Ну, и бог тогда с ним, а?

— Я сейчас пепельницу подам, — сказала официантка весело.

— Вот спасибо вам большое!

— Ты ставишь ее в дурацкое положение, — заявила Лёка недовольно. Ее всегда злила его клоунада. — Ей теперь от начальства влетит.

— Не влетит.

— Почем ты знаешь?

— Я занимаю номер люкс на шестом этаже. Кажется, это самый дорогой номер в отеле. Я могу курить даже лежа голым на конторке портье! — Лёка вдруг громко захохотала. — Вряд ли его удастся сдать еще кому-то в ближайшие лет шесть. А может, восемь. Потом кризис минует, и в него вселится король Бахрейна, да и то если нефть подорожает, а так нет!..

— Как ты попал в номер люкс?!

Конец ознакомительного фрагмента