В недрах горы Эррин играла свою музыку для людей, показавшихся ей живыми камнями. Лица их были как камень, и у всех, даже у малых детей, на поясе висели кирки. Когда мертвецы закончили пляску, разразилась жестокая битва, равных которой Эррин еще не видала, и когда она наконец оставила это место, буквально вытащив себя из тоннеля, ей пришлось вымыть лицо и руки снегом, и она увидела, как белизна розовеет от чужой крови. Она начала спускаться с горы, но рухнула возле тропинки и желудок изверг все, что в нем было. Кровь, дым, крики…

— Это уже слишком! — Она привалилась к камню. От склона горы веяло холодом, но холод не мог убить ее. — Я больше не могу. Я просто не могу идти дальше.

— Можешь, и пойдешь. — Перед ней возникло пятно теплого солнечного света, и рогатая женщина уже стояла в нем — стояла слишком близко, и смотрела на нее с таким выражением, какого Эррин еще не видела на этом лице. — Наложенное на тебя проклятие требует, чтобы ты играла вечно.

— Сколько времени уже прошло? — спросила Эррин и судорожно сглотнула. Собственный дребезжащий голос испугал ее. — Ты можешь это сказать?

— Ты хочешь знать, насколько малая доля вечности уже пройдена? Думаешь, это знание поможет тебе? — Лесная нимфа слегка нахмурилась, неловко отведя руки за спину.

— Что стало с моей семьей? Со всеми, кого я оставила? Что с ними произошло?

— Эррин Меткая, все, кого ты знала, давным-давно покинули этот мир. Думаю, что в глубине сердца ты давно уже это знаешь.

Эррин поникла. Когда-то у нее было достаточно гордости, чтобы не рыдать перед рогатой женщиной, но и это время прошло. Рыдания сам нашли путь к ее горлу. Она чувствовала, что теперь на дюйм ближе к глубокой черной яме, и осознанно потянулась к ней. Каким облегчением было бы забыться в этой тьме, хотя бы на время.

— Я не должна находиться здесь, — сказала наконец Эррин. — Даже ты должна понимать это. Мое время ушло. Я больше не понимаю этот мир. Все вокруг изменилось и вышло за пределы того наказания, которого ты для меня хотела, накладывая проклятие.

Рогатая женщина отступила на шаг. Зеленая, наполненная летним светом, она казалась совершенно нереальной на фоне серо-бурых камней, выступавших из снега, покрывавшего склон горы. Она впервые была смущена.

— Я не могу освободить тебя от проклятия, Эррин, — проговорила она, и ее голос отчетливо звучал в ушах охотницы, заглушая вой ветра. — Я смертное и живое создание, как и ты связанное с этим миром. Я не могу поднять на тебя руку. И не могу избавить тебя от проклятия.

— Тогда почему же ты так часто посещаешь меня? — Почувствовав гнев, Эррин яростно вытерла слезы. Лесная нимфа еще только собиралась ответить, и Эрин продолжила: — Ты столько раз говорила, что я не понимала, что натворила, когда убила твоего брата, что я не понимала всех последствий этого действия… А теперь я скажу, что ты тоже не понимала последствий, когда накладывала проклятие. Когда ты заставила меня сделать флейту из костей своего брата, об этом ты думала? — Эррин взмахнула рукой в сторону запятнанного кровью снега.

Но когда она обернулась, женщина исчезла. Там где она стояла, снег растаял, осталась лужица. Посмотрев на нее, Эррин взвалила свою поклажу на плечи. Пора было двигаться дальше.

* * *

Шли годы, и Эррин становилась безрассудной. Когда у нее находилось время поесть, она требовала хозяев подать ей чего покрепче, и пила до тех пор, пока потребность играть снова не овладевала ею. Она выкрикивала предупреждения собиравшимся послушать ее (на них никто не обращал внимания), а когда после представления начинались драки, бросалась в гущу разъяренной толпы, надеясь умереть от случайного удара. Но ничего не получалось. Клинки, топоры, стрелы, болты, а потом и пули, все облетали ее стороной, словно она была окружена каким-то коконом.

Однажды вечером, на исходе последнего из тысяч летних вечеров, она играла на своих флейтах в полнолуние, в роскошном дворцовом саду. Сад благоухал ночными цветами, Эррин со всех сторон окружала толпа, лица людей были освещены неярким светом разноцветных бумажных фонариков. Как она поняла, дворец принадлежал молодому принцу, который вместе с ближайшими родственниками сидел в золоченых креслах напротив нее.

— Играй же! — приказал молодой принц, с веселой улыбкой поворачиваясь к своему соседу. — Мне рассказывали, что твоя музыка самая замечательная на свете.

Тонкий звук флейты пронесся над садом, и трава почернела, покрываясь тенями. Смотреть на них было все равно, что заглядывать в пустоту. Одна за другой появлялись фигуры, обращавшие лица свои к звездному свету, и все они принадлежали молодым женщинам. Потом они стали танцевать, изящно взмахивая серыми руками во тьме. Эррин была растрогана их осторожными движениями, и тем как они пытались прикоснуться друг к другу. Наконец, когда толпа начала волноваться, все они единым движением обратили к молодому принцу свои незрячие очи.

Одна из тех, кто стоял впереди, заговорила:

— Все мы пришли в этот дворец, чтобы стать служанками. И все закончили свою жизнь в потайных комнатах дворца. Принц сладкоречив и много обещает, однако, аппетит у него, как у зверя.

Сад взревел. Эррин встала и убрала флейту в мешок, глядя на вооруженных стражей, хлынувших из внутренних ворот дворца. Очевидно, принц пригласил в сады простых людей, тех, кто снова и снова посылал к нему своих дочерей. Судя по тому, как быстро вспыхнул гнев, Эррин поняла, что здешние люди уже давно подозревали принца в преступлениях, но им не хватало храбрости бросить обвинения ему в лицо. Вызванные ею пляшущие призраки всего лишь подтолкнули их к этому.

Выйдя из сада и пробираясь в город по самым тихим дорожкам, она снова увидела принца — в разорванной одежде, с разбитым носом. Он был один, без своей стражи.

— Эй, певица! Проведи меня через город и незаметно выведи наружу. Я хорошо заплачу!

Она посмотрела на принца. Судя по голосу и его поведению, он явно был испуган, но смотрел на нее прямым и уверенным взглядом. С его точки зрения, она не могла его ослушаться.

— Ты ценишь только свою жизнь, — сказала она. — Ты видел красоту, и каждый раз тебе нужно было ее погубить. A теперь к тебе пришла справедливость. — Возвысив голос, она обратилась к толпе, еще не покинувшей сад. — Он здесь! Он один! Скорее хватайте его!

Уходя в город по тихим аллеям, она только раз обернулась и увидела неяркий свет бумажных фонариков, а между ним рогатую женщину, стоявшую во мраке, как жуткий маяк. Та внимательно смотрела на Эррин, и на одно странное мгновение той захотелось помахать лесной нимфе рукой — поприветствовать ее. Но Эррин повернулась к ней спиной и растворилась в ночи.

* * *

Эррин шла, шла и шла, не встречая никого из людей. Просторные луга сменялись бесконечными багровыми холмами, густыми лесами, где росли грибы высотой с дерево. Он прошла их, не услышав даже отголоска человеческой речи.

Впервые за свою долгую жизнь она подумала, что сбилась с пути, однако ощущение верной тропы под ногами не покидало ее, и она все шла, глазами выискивая на горизонте струйку печного дыма или привычные очертания домов.

Наконец она пришла к месту, где землю разорвало пополам. Огромные утесы из блестящего черного камня поднимались слева и справа, под ногами хрустел плотный слой хрупких желтоватых камешков — приглядевшись, она поняла, что это кости, черепа миллионов крошечных животных. Дорога в пропасть вела ее вниз, в самое сердце мира, все глубже и глубже, пока небо над головой не стало иссиня-черным, усыпанным странными разноцветными звездами. Время, ненадежный спутник в ее скитаниях, будто сорвалось с привязи, и она не могла сказать, как долго пробыла в этой пропасти. Годы? Наверняка. Века? Весьма вероятно.

— Куда же ты посылаешь меня?

Рогатая женщина не отвечала.

Наконец Эррин оказалась в громадном тронном зале, среди заводей, наполненных темной, как вино, водой. Посреди огромного зала стояли мужчины и женщины, негромко переговаривавшиеся или игравшие на музыкальных инструментах. Эррин сразу поняла, что это не люди. Каждый был в два раза выше нее и светился собственным внутренним светом. У многих были головы животных, a из спины одного из мужчин с длинной золотой бородой росли орлиные крылья. Они смотрели на нее, и их глаза были еще более пустыми, чем глаза мертвецов.

— Итак! — прогрохотал крылатый бог. — Ты прошла весь этот путь. Так будешь ты играть или нет?

Эррин помедлила. Потребность играть была сильнее чем когда-либо, однако смешно было вытаскивать из мешка свои старые костяные флейты, когда перед ней сверкали золотые арфы и флейты, сиявшие светом полуночной луны. Музыка богов искушала ее, пьянила. Я не должна быть здесь, подумала она.

Однако устоять она не смогла. Эррин села и начала играть. Как всегда явилась тьма, а из нее медленно-медленно начали подниматься новые фигуры.

Они внушали такой же страх, как наблюдавшие за ними боги, златокожие и темнокожие великаны. Их лица были так прекрасны, что на них трудно было смотреть. Они плясали торжественно и без радости, присущей людям. А потом начались их истории, одна за другой.