Но к сумеркам наши приключения закончились. Мы с Эльпенором повстречались и сразу же узнали друг друга, даже под свиными личинами. Мы едва не лишились чувств — две свиньи, покрытые слоем грязи и сосновой хвои. Но двух более счастливых тварей вы не нашли бы никогда в жизни.

Я уже подыскивал местечко, чтобы уснуть, как вдруг произошло обратное изменение. Ни с чем не сравнимый опыт — внезапная дрожь, удивительное чувство, как будто кто-то вытягивает все твои мускулы наружу, но, как ни странно, это было совершенно безболезненно.

Одиссей убедил Цирцею расколдовать команду его корабля, и мы неожиданно опять стали людьми. Грязными людьми, уставшими от необычного приключения. Никогда в жизни я так не пачкался и вид имел тошнотворный. Эльпенор смотрел на меня в крайнем замешательстве — не зная, что и сказать, я лишь покачал головой. Холодный узел в подреберье вновь заворочался, напоминая об ушедшей боли. Мало-мальски приведя себя в порядок, мы вернулись во дворец Цирцеи.

В ту ночь Одиссей и волшебница окунулись в безумство любви, а оставшаяся часть команды, радуясь вновь обретенным человеческим телам, предалась необузданной оргии. Чтобы не слушать всякие колкости вроде «Эй, малыши, а сколько нимф вам удалось уломать?» или «Может, попросите старших товарищей поучить вас?», мы с Эльпенором забрались на крышу дома с большим ритоном медового вина.

Прозрачный ночной воздух полнился пением цикад. Плыл аромат сосновой живицы и морской соли. Звезды едва забрезжили. Мы разлеглись, скинув туники, на ребристой плитке. Волоски на моем теле слегка шевелились, но я не ощущал обдувающего ветра. Сердце пульсировало холодно и отстраненно, словно высокие звезды. Я размышлял: приходит ли к свиньям когда-нибудь желание посмотреть на звездное небо?

— Боги, как мне понравилось, — проговорил я, не спуская глаз с ночного небосвода.

Эльпенор не ответил, уже изрядно опьянев. «Зудит ли его кожа, как и моя, после кувыркания в грязи?» — подумал я и от души хлебнул вина, чье тепло приятно щекотало горло.

— Мне очень понравилось, — повторил я погромче, не решаясь все-таки сказать, что хочу опять стать свиньей. — Я не прочь повторить!

— Повторить? Ты хочешь повторить? Повернуть время вспять? — проговорил он заплетающимся языком.

— Ты знаешь, о чем я. Хочу…

— Какая разница, чего мы хотим, если никогда не получим желаемого?

Он разозлился сильнее, чем я ожидал. Не до бешенства, конечно, но примерно таким он становился в сражении. Схватив ритон, Эльпенор вскочил.

— Эй, оставь хоть глоточек! — Я тоже поднялся и хлопнул его по плечу, пытаясь хоть немного развеселить.

Эльпенор отшатнулся от меня, слегка покачиваясь.

— Отстань! — Он сделал второй большой глоток, шагнул ко мне, наклоняя голову, и… захрюкал.

Наверное, со стороны это выглядело смешно, но я по-настоящему испугался. Он не захотел мыться, и теперь в звездном свете засохшая на голой груди грязь напоминала запекшуюся кровь. Мой друг уже выпил достаточно и потерял власть над собой; в таком состоянии он легко мог затеять ссору, но я не хотел с ним драться. Тем более в темноте на скользкой крыше.

— Эй, погоди, Эльпенор, полегче…

Он несколько раз гортанно хрюкнул, слишком низко для человека.

— Прекрати! — Я попятился. — Хватит валять дурака! Говори по-человечески.

Он ответил хриплыми выдохами, такими сильными, что разлетелись брызги слюны и слизи из носа.

— Эльпенор! По-человечески!

— Ну ладно. Хрю, хрю-хрю! — ответил он. — Ты доволен? Этого ты хотел? Ну, давай же — хрю-хрю, хрю! Скажи это по-человечески.

Я молчал.

— Не можешь сказать? — Он вылил в рот последние капли и швырнул ритон с крыши.

Когда керамический сосуд разлетелся вдребезги на мощенном камнем дворе, взвыл волк. Эльпенор завыл в ответ, зарычал и захрюкал, отвернувшись от меня.

— Прекрати, Эльпенор!

— Тебе же понравилось! Так давай, присоединяйся! Поболтаем, похрюкаем! Хрю-хрю! Ну как? Не слишком по-человечески? — Он вновь захрюкал, как свинья, и влага двумя струйками побежала из его ноздрей.

Я отпрыгнул, едва не свалившись.

— Перестань!

Внезапно он выбросил руки вперед и попытался меня схватить, хрипя и хрюкая, как кабан.

— Забери тебя Цербер, Эльпенор! — Я прикрыл голову руками, но он, дико рыча, врезался в меня.

Я оттолкнул его, сильно оттолкнул, но он продолжал нападать. Не знаю, рычал ли он, плакал, завывал ли — о боги, что за ужасные звуки! — но мне стало больно. Эльпенор обезумел, будто одержимый демонами, и я, глубоко вздохнув, хрюкнул в ответ. Громко!

Он еще раз боднул меня, а потом сжал в крепчайших объятиях, забыв — благодаренье богам! — об этих ужасных звуках. Я стоял как дурак, уткнувшись носом Эльпенору в грудь. Его пот, смешанный с грязью, стекал мне на лоб. Но я радовался, что он перестал нападать. Впервые с того мига, как нам вернули человеческие тела, я мог слышать биение его сердца радом с моим.

Наконец Эльпенор разомкнул объятия.

— Значит, ты свинья в глубине души?

Я потер бока — все-таки Эльпенор сдавил меня слишком крепко.

— Должен заметить, сегодня впервые за весь срок службы в дружине нашего предводителя я почувствовал себя счастливым.

Мой друг хрюкнул, но в этот раз скорее по-человечески, чем по-звериному.

— Эльпенор? Ты в порядке?

Он с наслаждением, как самое вкусное яство в мире, слизнул сопли с верхней губы.

— Мне понравилось, что я все забыл. Ты меня понимаешь?

— Ага…

— Но теперь я снова вспомнил.

Я не знал, что и ответить. Мои собственные воспоминания, вызывающие боль, нахлынули после возвращения человеческого облика, но я ценой неимоверных усилий справлялся. А вот мой друг не сумел.

— Ну, кто-то же должен помнить…

— Ты думаешь, это предначертано свыше? Помнить? — Его губы исказила кривая усмешка. — Как думаешь, наш предводитель запомнил, что с нами сталось? Что мы увидели?

— Думаю, нет. Но я помню. И ты помнишь.

— Да, и это мучает меня. Ты хочешь все помнить?

— Нет, но…

— Но!.. Ты жалеешь, что мы не остались свиньями. — Его странная улыбка угасла.

Я усмехнулся и негромко хрюкнул.

Он хрюкнул в ответ, растерянно и тоскливо. Подошел к краю крыши.

— Ты не против еще выпить?

— Ночь разгула?

— Сходи за вином.

Я кивнул, обратив внимание на его сдавленный голос и напряженно ссутуленные плечи. Кажется, он плакал, поскуливая вполне по-человечески.

Спустившись по скату крыши, я заметил несколько львов и волков, которые крутились у осколков ритона, а потом осторожно перелез в раскрытое окно верхнего этажа. Там все лежали вповалку — и люди, и нимфы. Я пробрался на цыпочках между неподвижными телами и спустился из царства сна на кухню.

Налил в мех вина, нашел немного еды. И вдруг, подобно воинам на поле боя, заревели львы, завыли волки. Схватив нож со стола, я выбежал, чтобы посмотреть, в чем дело. Звери собрались в кучу у одной из стен дворца, и я кинулся к ним.

Должно быть, что-то человеческое оставалось в сердцах хищников, поскольку, завидев меня, они расступились, открывая тело моего друга. Если бы не струйка крови, сбегающая из открытого рта, я бы подумал, что Эльпенор прилег отдохнуть. Челюсть отвисла, мускулы вокруг глаз расслабились, он выглядел вполне мирным… Мой разум превратился в патоку, вязкую и текучую, и отказывался хоть что-то понимать.

Прижавшись ухом к его груди, я старался уловить хоть малейший признак жизни, но тщетно. Воздух невольно вырвался из моей груди, ребра опустились. Тогда мне показалось кощунством дышать рядом с мертвым другом.

Всю ночь я оставался возле его тела, напрасно надеясь обменять свое дыхание на его, надеясь вернуть его душу из мрачного Тартара. Надеясь, что он поднимет голову, улыбнется безумно и хрюкнет, роняя брызги крови и слюны.

Но этого не случилось.

И вот наступила ночь смерти — спустя три недели после гибели Эльпенора. Я приготовил две чаши пряного вина для Цирцеи и Одиссея; питье поставлю у изголовья их ложа. По привычке они выпьют вино утром. Для него — с болиголовом, для нее — без.

Я отравлю его, как он отравил Эльпенора. Того сразила двойная доза — жестокие приказы Одиссея и немилосердное колдовство Цирцеи.

Слишком опасным ядом для моего друга оказалась жизнь в теле свиньи.

Мои ноги не дрожали, когда я приближался к кровати, и поднос я держал крепко. Дух Эльпенора вел меня сквозь темноту опочивальни. Они спали. Я поставил чашу с болиголовом на столик на стороне Одиссея. Он даже не пошевелился. Спокойно обойдя постель, я опустил безвредную чашу так, чтобы волшебница могла легко дотянуться рукой.

Попытавшись незаметно улизнуть, я вдруг споткнулся. Наверное, простыни лежали на полу. Попытался высвободить ноги, но тряпка, казалось, переползла выше. Или это веревки? Я дернулся, но веревки, обвившиеся вокруг моих лодыжек, заскользили вверх, к бедрам. Я едва сдержался, чтобы не заорать от ужаса. Что-то мягкое и теплое, похожее на пряжу, обвило мою поясницу. Беззвучно я молился богам — помогите во имя моей дружбы. Хоть кто-нибудь, помогите!

Комната озарилась, пламя согрело мою спину. Обернувшись, я увидел проснувшуюся Цирцею, ее глаза горели, как у охотящегося ночью зверя. Длинные струйки зеленого света связывали ее пальцы и меня. Я помотал головой, пытаясь отогнать видение. Но длинные, тонкие, живые щупальца оплели мои ноги, поясницу, грудь. Я оказался спеленатым и беспомощным. Позади колдуньи лицом вниз лежал Одиссей, казавшийся столь же темным, сколь она лучилась светом.

— И что мне поделать с печальным маленьким убийцей? — спросила Цирцея.

Я попытался вырваться из удивительных тонких щупалец.

— Не будь таким нетерпеливым. — Из ее глаз вылетели искры. Веревки, державшие меня, сжались раз, потом второй. Успокаивающее тепло растеклось по телу. — Почему ты замыслил погубить моего возлюбленного?

Пол зашатался, будто я стоял на палубе корабля. Лицо Цирцеи расплылось. Ее проклятые руки продолжали вливать в меня дурманящее зелье. Веревочки напряглись, понуждая поднять глаза. Водопад волос цвета моря ниспадал на ее плечи, соединяясь с веревками, исходящими из пальцев. Она превращалась в бурный поток, а меня, как утлый челн, влекло неумолимое течение.

— Он убил моего друга, как прежде убил многих.

— Он убил многих, но в смерти твоего друга не повинен.

— Если бы Эльпенор не побывал в теле свиньи, он не прыгнул бы с крыши.

— Но ведь это я заколдовала тебя и твоего друга.

— Одиссей во всем виноват. Это он заставил тебя превратить нас обратно в людей.

— Твой друг хотел остаться свиньей? — Ее глаза вспыхнули. — Почему?

— Он… — Я замешкался, не будучи уверен в правильности догадки и не желая предавать память Эльпенора. — Ему не нравилось быть человеком.

— А ты?

— А мне нравилось… быть свиньей, — прошептал я.

— В чем отличие? Одному нравилось быть свиньей, второму не нравилось быть человеком.

Я снова замешкался с ответом. Веревки сжались, и вслед за этим слова сорвались с моих уст:

— Эльпенору хотелось забыть все человеческое, забыть, что он был человеком. А мне по душе… свобода, наслаждение, погоня. И я не должен был задумываться. Мне понравилось, что я и мои чувства слились в единое целое; я не делил поступки на хорошие и плохие. О боги! Я хочу быть опять свиньей! — Заветное желание легко сорвалось с языка, а ведь еще недавно на крыше я боялся произнести вслух эти слова.

— Правда это или ложь, но ты ищешь смерти. Потому что твой друг умер.

— Нет! — Я изо всех сил старался говорить громче, но ничего не получалось. Меня окружал кокон спокойствия. — Неправда, он… — Я не знал, как объяснить ей, что искал или от чего бежал Эльпенор. — А я хочу… я хочу стать свиньей.

Так странно было смотреть, как мое сердцебиение отражается в ее похожей на воду коже.

— Ты желаешь отомстить мне, — произнесла Цирцея. — Но понимаешь ли, что, наказав меня, не вернешь друга?

— Понимаю, — сглотнул я.

Впервые с того мига, как я подпал под ее чары, в моей душе всколыхнулся стыд. Слезы обожгли глаза. Но удивительно, давление кокона возросло, и раскаяние отступило.

— Быть может, свиньи не помнят, что их друзья мертвы.

Я не понимаю, почему плачу; все мои чувства оцепенели. А тончайшие щупальца удлиняются и подхватывают мои слезы прежде, чем те успевают хлынуть потоком, и словно выпивают их.

— Хорошенько подумай.

И я подумал. Подумал о неудержимом бешеном беге сквозь лес, о съеденных золотистых грибах, о подгнивших сладких плодах под деревьями. Мощное и гладкое тело, ищущее наслаждения за наслаждением, валяющееся в сыром торфе и скользком суглинке, купающееся в ледяном ручье. Ничто не должно стоять между мной и этой великолепной жизнью. Никаких преград, никаких забот, никакой путаницы, никаких размышлений — прав ты или не прав. И никаких воспоминаний. Эти слова раз за разом звучали в моем разуме. Никаких воспоминаний! Вот к чему стремился Эльпенор! А чего же хочу я?

— Я забуду, что был человеком? — спросил я. — Я забуду своего друга?

— Именно так. У зверей нет человеческих воспоминаний. — (Одиссей пошевелился на кровати, словно небольшая темная гора.) — Теперь, смертный, ты должен выбирать. Скоро проснется Одиссей. Он убьет тебя, застав здесь. Если ищешь смерти, просто ничего не делай. Но если тебя интересует жизнь, придется решать: хочешь ты превратиться в свинью или остаться человеком. И выбирать надо прямо сейчас.

Я растерялся.

— Твоя нерешительность говорит сама за себя. Прощай, и пусть твой друг меня простит.

— Его звали Эльпе…

Не дав мне договорить, она пробормотала заклинание. Кожа моя покрылась пупырышками и съежилась, растянулась и потекла. Все это время тонкие щупальца поддерживали меня, не давая рухнуть на пол, защищали от бури чувств и взрыва памяти. Повинуясь замысловатому движению ее пальцев, нити вынесли меня в окно и опустили на мощенный камнем двор, а там развернулись подобно живым виноградным лозам…

Я задыхался, поскольку в ужасающе стремительное мгновение изменилась сама моя сущность. О, эти запахи — такие насыщенные! Они словно пища на языке — медовый густой запах ночных цветов; соленые иголочки, покалывающие нёбо; сырой грибной дух леса. Он манил меня, уговаривал нырнуть во тьму, раствориться и умчаться.

Воздух на коже — холодная сладость. Моя кровь забурлила в ответ. Я побежал вдоль усадьбы Цирцеи, порабощенный зовом земли.

Я чувствую аромат свободы!

Я чувствую аромат забвения!

Я чувствую свой запах…

Я обоняю жаркую солоновато-сладкую кровь; я вижу сверкающие глаза зверей Цирцеи; я слышу слабый перестук копыт. Окружающий мир сгущается все сильнее и сильнее…

...

перевод В. Русанова

Орсон Скотт Кард

ДЖАМАЙКА

...

Орсон Скотт Кард — популярный автор, перу которого принадлежат свыше сорока романов. В том числе «Игра Эндера», принесшая ему «Хьюго» и «Небьюлу». Продолжение, роман «Голос тех, кого нет», также получил обе эти премии, сделав Орсона С. Карда единственным писателем, кто получил два наиболее желанных приза в фантастике подряд. Его последние книги — «Enderverse», «Enderin Exile» и продолжение триллера из жизни ближайшего будущего «Empire» и «Hidden Empire».

В настоящее время он работает над романом «The Lost Gates» — первым томом новой фэнтезийной саги.

Одна из проходных тем для Орсона С. Карда в литературе — рано развившиеся дети. По вине своего выдающегося интеллекта они изолированы от сверстников, их ждут конфликты с недальновидными взрослыми. Исключительные способности подталкивают таких детей к поступкам, которые изменяют окружающий мир, причем эти поступки могут совершаться как вопреки собственной воле, так и по недомыслию. Лучше всего это показано в «Игре Эндера» и его сиквелах.

И ныне Орсон С. Кард остается верен себе, когда пишет о семье и обществе и о том, каким образом они воздействуют на нас.

Его роман «Magic Street», написанный в 2005 году, как раз имеет схожий сюжет, который разворачивается в районе Лос-Анджелеса под названием Болдуин-Хиллз. В нем идет речь о мальчике по имени Мак Стрит, которому предстоит столкнуться со скрытым злом, появившимся по соседству. Рассказ, созданный в том же антураже, доступен для прочтения на веб-сайте автора.

Наш следующий сюжет включает в себя многие из обычных для Орсона С. Карда приемов и тем. Перед нами предстает исключительно умный юноша, обладающий загадочными способностями и предопределенной судьбой.

Подготовительный курс по химии был просто полным надувательством, и Джам Фишер это знал. Средняя школа «Ридль» представляла собой отстойную яму всей системы образования округа. Но кому-то из чиновников пришло в голову совершенно логичное, на их взгляд, решение: коль статистика именно по этой школе показывает самый высокий уровень поступивших в колледж и самый высокий балл выпускников, то, значит, все учащиеся «Ридля» должны пройти через подготовительные курсы.

Стоит ли молча мириться с подобными выходками начальства? Очевидно, стоит, если ты хочешь по окончании средней школы «Ридль» поступить в колледж, получить ученую степень и устроиться на хорошую работу.

Среди учащихся школы «Ридль» Джам, пожалуй, был одним из немногих, кто возлагал хоть какие-то надежды на дополнительные занятия по химии. Но теперь понял: вместо того чтобы оказаться в одном классе с детьми, желающими хоть чему-нибудь научиться, он попал в класс, полный профанов, идиотов и даунов.

Конечно, он отдавал себе отчет, что не вполне справедлив. Да, они не дураки безмозглые, просто серьезно отставали в начальной подготовке. Не у каждого же мама окончила колледж, а книг-то у них в доме, поди, маленькая полка в гостиной, и на той валяются ни разу не раскрывавшиеся подарки от родственников.

Справедливо или несправедливо, а результат вполне предугадывался. Чтобы дать надежду отстающим, учебный план составили с откровенно заниженными требованиями. Таким образом, Джаму пришлось вдвое больше заниматься самостоятельно, чтобы рассчитывать на успешную сдачу тестов по окончании подготовительных курсов. Мама сошла бы с ума, если бы он упустил возможность набрать достаточный балл для перехода в колледж: «Не наберешь очков для получения стипендии, останешься с дипломом школы „Ридль“, а значит, возьмут тебя только на должность поломоя».

И вот в первый день начального курса обучения он сидел и слушал преувеличенно дружелюбного учителя, пытавшегося излагать химию в шуточной форме.

— Что я хочу вам показать? — вещал мистер Лодон. — Философский камень. Давным-давно алхимики думали, что он способен превращать любой металл в золото. — Он вручил камешек Амалю Пирси в первом ряду. — Поэтому, прежде чем мы двинемся дальше, я хотел бы, чтобы каждый из вас познакомился с ним — посмотрел, потрогал, понюхал. Что угодно делайте, мне все равно…

— Если надо нюхать, то я отказываюсь после Амаля, — заявила Сина Робльз.

В классе засмеялись, в то время как Амаль, не расположенный к веселью, просто пощупал камень и, пожав плечами, передал его дальше.

Образец породы переходил из рук в руки, вперед и назад по рядам парт. Насколько Джам успел разглядеть, он очень походил на янтарь — желтый и полупрозрачный. Но никто не заметил ничего необычного, пока камень не попал к Ронде Джонс. Прикоснувшись к нему, она завизжала и уронила на пол. Камешек закатился под соседнюю парту.