Высвобождая кролика из петли и пряча в сумку, он отыскал взглядом убежище зверьков в щели между валунами — там чернел вход в нору. Скорее всего, охотник тоже обнаружил его и нарочно разместил силок, чтобы ищущий спасения кролик угодил в объятия смерти.

Что ж, от людей хорошего ждать не приходится.

С горьким чувством возвращался Рюгель в маленький лагерь. Он совершал дневные переходы, а перед рассветом прятал нехитрый скарб и отправлялся по дневным делам. И никогда не уходил так далеко от тайника. Но и никогда раньше не возвращался в лес, который его сородичи растили и лелеяли — и который с появлением громил стал совершенно другим. Воровать добычу у людей и портить их ловушки ему даже нравилось, вдобавок без этого он просто не мог двигаться дальше.

Рюгель оторвал заднюю кроличью лапу и принялся грызть ее на ходу. Когда-то он ел приготовленную на огне пищу с пряностями и подливой — никто в поселке не готовил лучше, чем его мать. Но постепенно жизнь отучила разводить огонь. Не ровен час придут люди, им достаточно одного взгляда на его угловатое лицо, чтобы начать охоту.

Они всегда хотели чего-то от гномов. Как правило, требовали золота, знаменитого гномьего золота, хотя Рюгель ума приложить не мог, на что им такой мягкий металл. Те, кому не хотелось золота, нуждались в талисмане на удачу. Маленькая рука или нога, да что угодно маленькое, удобное для ношения, стало бы наградой поймавшему его. Только в отличие от этого кролика, задохнувшегося в петле, гномы вовсе не беззащитны.

Рюгель зашвырнул обгрызенную косточку подальше в подлесок. Скоро лесные зверьки доедят остатки мяса; можно не опасаться, что кто-то из людей свяжет найденные кости с гномами. В их сказках гномы никогда не ели кроликов сырыми.

Рюгель задумчиво поглядел на вторую лапку — его волосатый, испачканный в земле талисман — и не смог вонзить в нее зубы. Он глубокий старик. Ему смертельно надоел вкус сырого мяса. Не осталось ни одной живой души, знающей, как его зовут. Гном прибавил шагу. Может, лучше поймать на ужин форель?

Холодный ручей бежал сквозь ивняк, который из-за дикого винограда и плюща, плотно опутавших стволы, стал совершенно непроходимым. Здесь, на крутой излучине, образовалась глубокая заводь под ветвями огромной раскидистой ольхи, чей блекло-серый ствол испещрили голубовато-зеленые разводы лишайника. Рюгель взял местечко на заметку — нужно будет вернуться и набрать бирюзовых чешуек, весьма полезных при лечении ран.

Он немного стеснялся того, что учение о травах занимает слишком большое место в его лекарских познаниях, но жизнь в скитаниях отучила часто прибегать к великой магии. Однажды, будучи совсем ребенком, он наблюдал, как отец лечит оленя, пораженного в плечо молнией, от которой загорелся весь лес. Родитель победил болезнь, принимая через дуб материнскую силу земли, которая и свела на нет вред, причиненный молнией. Это была самая что ни на есть магия земли. Гномы всегда применяли заклинания, связанные с почвой, корнями и камнями. Когда старейшины достигали вершин мастерства, они срастались с землей, как лишайник со стволом ольхи.

Он оглянулся на дерево, спрашивая себя: кто же посадил ольху после того, как из-за небесных огней выгорели леса? Но имена стерлись из памяти. Очень долго Рюгель старался хранить имена ушедших родичей, но они растворялись одно за другим, даже имя младшей сестры не избежало общей доли. Кажется, Лили или что-то похожее. Присев на корточки на краю заводи, он принялся строгать ольховую ветку, заостряя ее, как копье. Вызывать форель у него не очень хорошо получалось, а потому гарпун — более надежный способ обеспечить себя едой. Пускай кривой и неудобный — ну а навык на что?

Услышав крик в чаще, Рюгель дернулся и порезал ладонь.

С проклятием он бросил ветку. Схватил полоску лишайника и прижал к ране, при этом напрягая слух. Но гном и с первого раза узнал голос девочки.

Она плакала. Если первый возглас вызвала внезапная боль, то теперь малютка рыдала взахлеб. Казалось, что у нее серьезная беда.

— Забудь о ней, — сказал себе Рюгель. — От нее только лишние хлопоты. Посмотри лучше на эту жирную форель, она так и просится к тебе на гарпун.

И впрямь, по поверхности заводи разбегалась рябь от играющей рыбы.

Но девочка продолжала плакать.

Гном сунул нож в ножны на поясе и кинулся в чащу.

Вряд ли кто-либо другой, кроме Рюгеля с его знанием леса, мог повторить его путь. Но гном едва замечал хлещущие по глазам ветви и путающиеся в ногах побеги винограда. И мчался вперед так, будто видел в этом смысл жизни. Перед глазами возник образ девочки, какой он видел ее в последний раз. В домотканом платьице, удивленная и нетерпеливая, как крольчонок, и с такими же темными влажными глазами. Тогда любопытство придало ей храбрости. Теперь любопытство, возможно, навлекло на нее беду.

В этом мнении Рюгель укрепился, проскользнув через последний барьер из спутанных веток и побегов. Он оказался на маленькой, ярко освещенной поляне, на неброской лужайке, которая образовалась, когда упал древний дуб — его могучий ствол лежал неподалеку, окруженный порослью молодых ясеней. На коре падшего великана гном не заметил следов огня. Значит, несчастье случилось еще до рождения Рюгеля.

Девочка лежала на опушке, совсем рядом с растопыренными корнями дуба. Она больше не плакала. Молчала, но еще дышала.

— Детка! — проговорил Рюгель сухим горлом, дивясь самому себе. Откашлялся. — Эй, детка!

Она застонала.

— Что случилось? — Гном опустился на колени рядом с девочкой.

Она снова застонала, и он сам нашел ответ на свой вопрос. В земле, взрытой корнями дуба, виднелось около десятка норок. Размеры некоторых из них вполне подходили для жилья лесных обитателей. Девочка измарала руки в земле. В особенности правую, которая вдобавок побагровела. На коже выделялись две алые отметинки, похожие на сердитые глаза. Или на следы змеиного укуса.

Гном прикоснулся к щеке девочки и поразился холодной коже.

— Детка? Ты говорить можешь? — Он потряс ее за плечо. Безрезультатно. Потряс снова. — Рэйчел?

— Я видела кролика… — прошептала она. — Но кто-то меня укусил.

Рюгель зажмурил глаза. Она, наверное, сумела бы подманить кролика, если бы знала заклинание… Если бы он ее научил. Когда он снова открыл глаза, красный след укуса смотрел на него с укоризной.

Гном умел выживать в лесу. Он знал, как использовать лишайник для лечения порезов и делать из мягкой глины средство от пчелиных укусов. Когда-то ухитрился наложить себе на сломанную лодыжку лубок из тисовой ветки и оленьих сухожилий. Но противодействие змеиному яду не попало в число его лекарских умений. Все, что он мог, — это перетянуть укушенную конечность и помолиться.

Он оторвал полоску от полы своей рубахи и туго перевязал руку девочки чуть выше запястья, выискивая в памяти слышанные в детстве заклинания. Магия всегда побеждала молитву, а боги, которых он помнил, умерли так же давно, как и его народ.

Он все не мог решиться, комок подступил к горлу. Нельзя колдовать так близко от деревни громил. Он попадется в их руки и погибнет. Дух его растворится среди земли и камней, а смрад мандрагоры навечно останется в ноздрях.

Нет. Нельзя…

Девочка всхлипнула. Рюгель взглянул на ее бледное лицо, где веснушки выделялись, как брызги грязи на белом камне. Она умирает. Если он опустит руки и бросит ее здесь, то змеиный яд распространится по всему телу, и оно превратится в неподвижный раздутый труп. Она едва ли выживет, даже если Рюгель отнесет ее к ведьме, ведь лечение ядовитых укусов не под силу и большинству ведьм.

На миг гном представил, что будет, если он отнесет девочку в деревню. Ведь он маленький, горбатый, уродливый, неотличимый для напуганных людей от хобгоблина, твари, крадущей удачу. А на руках у него бледная умирающая девочка. Понятно, что подумают громилы. Запах мандрагоры все еще плыл в воздухе. «Она в любом случае умрет, — напомнил себе Рюгель. — Не стоит ввязываться. Лучше уносить ноги».

Ее ресницы дрогнули.

— Маленький человечек, — прошептала девочка, увидев гнома.

От ее слов что-то в животе у Рюгеля скрутилось в узел. Она уже выглядела хуже, чем в тот момент, когда он выбежал на поляну. Багровая опухоль расползалась по руке.

Возможно, ведьма, способная вылечить парня с парализованной ногой, справится и со змеиным укусом?

Он опустился рядом с Рэйчел и взял ее на руки. Ее ноги едва не волочились по земле. Гном передвинул ладонь так, чтобы чувствовать слабое биение ее сердца.

И пошел в лес, прямиком к деревне. Сзади, откуда-то из-под дуба, прозвенел едва слышный отголосок мысли кролика: «Все чисто». Рюгель сорвался на бег.

Несмотря на тяжесть на руках, он тратил сил не больше, чем двести лет назад, когда бежал от ручья к поселку. Его ноги помнили тропу, а скрытые в земле камни беседовали с ним на древнем языке. В мгновение ока он миновал обугленный ствол и строй молодых ясеней. В его тело как будто вернулась молодость.

Гном вспоминал, как добрался тогда до поселка и никто его не заметил. Он притаился в тени валуна, может быть, того самого, где в ловушке погиб кролик, и смотрел, как убивали женщин. Его юная магия, еще слабая и хрупкая, всколыхнулась в приступе ярости. Гном воззвал к земле, чтобы обрушить на громил вал огня, и почувствовал, как та, израненная, отозвалась дрожью. В обожженной земле не сохранилось ни капли волшебства. Тогда, без подпитки, его сила иссякла. Взор туманился, но Рюгель видел бегущую сестру, которая поддернула подол выше испачканных травой коленок. Тьма еще не забрала его, когда чья-то коса вспорола живот сестры и фонтаном ударила кровь.

От воспоминаний слезы навернулись на глаза, мешая видеть путь. А руки были заняты девочкой, и утереться Рюгель не мог. Споткнулся на бегу, но удержался на ногах.

Снова он вспоминал. Громилы не внимали словам увещевания. Старейшин свалили на землю, не дав воспользоваться магией недр.

— Они думали, что мы крадем у них удачу, — прошептал он на ухо девочке, чья голова ударялась о его грудь. — Они не слушали нас. Они считали, что мы воплощение зла.

Гном едва не выронил Рэйчел, когда пересек невидимую границу, которую установил для себя, вернувшись в этот лес. Никогда раньше он не подходил столь близко к жилищам громил. Может, все-таки бросить девочку, не продолжать из последних сил бег?

Вонища от мандрагоры усилилась… Настолько, что не давала трезво мыслить.

Впервые он ощутил запах мандрагоры, сидя на могиле отца, матери и всех остальных сородичей. Блестящие зеленые ростки пробивались сквозь засыпанную пеплом почву. Гном видел, что они наливались силой гораздо быстрее, чем обычные растения, разворачивая листву навстречу солнцу. В переплетении зелени, словно крошечные белые глаза, прятались бутоны. Незнакомый мерзкий запах плыл в воздухе, такой же сильный, как и сейчас.

Рюгель остановился у плетня, окружавшего крайний дом. Он пришел в поселок.

Сердце девочки билось едва-едва, кожа посерела. Гнома терзала совесть. Если бы он мог помолиться за Рэйчел… Если бы тогда открыл ей тайну кроличьего зова… Но теперь слишком поздно. Уже опуская ребенка на землю, он услышал голоса, доносящиеся из хижины позади него.

В его распоряжении оставалось несколько мгновений. Пока еще гном мог скрыться, как скрывался на протяжении всей своей жизни. И он был не прочь убежать. Далеко-далеко, хоть до самой Ирландии. Но вначале он хотел закончить начатое. Рэйчел лежит здесь при смерти из-за него.

Рюгель чувствовал себя должником.

Приблизив бурые потрескавшиеся губы к уху девочки, он прошептал:

— Я дарю тебе тайну кроличьего зова, детка.

Ее веки дрогнули. Гном не мог с уверенностью сказать, слышит ли она, но тем не менее продолжал:

— Когда зовешь кролика, старайся думать, как он. Магия в тебе есть. Все, что тебе нужно, — это понимание. Как будто ты хочешь полюбить…

Как он жалел, что не успел сказать ей свое имя.

И вдруг убегать стало поздно. Огромные руки вцепились и легко, как ребенка, вздернули кричащего и вырывающегося пленника.

Лежащая на земле Рэйчел выгнулась в судороге, запрокидывая голову. На ее губах выступила пена. Время для Рюгеля потекло медленно-медленно. Он чувствовал прикосновение кулака к своему лицу, чувствовал, как лопается кожа над бровью, но не отрывал глаз от лица девочки, сперва покрасневшего, потом побагровевшего, а теперь темнеющего.

Она умирала. Слишком поздно обращаться за помощью к ведьме.

И Рюгель понял. Закончилась пора, когда он убегал и прятался. Из глубины души он выудил последнюю искру волшебства, скрытую непроницаемой защитой все эти годы. Единственный способ раздуть ее в пламя — обратиться к корням, к тем камням, на которых стоит эта деревня. С того мига, как он воззвал к волшебству, пути назад не было. Тело гнома раскалилось от нарастающей внутри магии.

— Рэйчел, — шепнул он.

За толпой он едва мог различить ее корчащееся тело на блеклой траве. Он не знал, как удалить яд из ее крови, но мог дать ей дыхание, мог защитить ее сердце от отравы. И выиграть тем самым время до прихода ведьмы. Рюгель расширил поиск силы как только мог, забирая магию из земли под хижинами, из валунов, где прятались кролики, с берегов ручья…

А потом жар гнома стал слишком сильным для схвативших его людей. Раздались крики боли. Рюгель взлетел в воздух, подброшенный обожженными руками. И шлепнулся с размаху в заросли мандрагоры.

Миг-другой он лежал неподвижно, ощущая, как магия берет под свою защиту легкие Рэйчел, как у девочки снова бьется сердце, и заставил себя встать. Он пополз по мандрагоровому полю, сознавая, что топчется по могилам, которые вырыл собственноручно. Убежать далеко он не мог, но хотел, по крайней мере, скрыться от толпы разъяренных поселян, а для этого был вынужден пересечь поле.

Когда Рюгель нашел в себе силы хоть немного прибавить скорости, в спину ударил первый камень.

Он продолжал бежать, но второй камень, не меньше, чем два кулака взрослого мужчины, догнал его и швырнул лицом в траву. В памяти возник отец, лежащий ничком на весенней земле с оперенной стрелой между лопаток.

Рюгель, елозя животом по жирному суглинку, отталкивался руками и ногами, искал спасения, как двести лет назад. А камни все летели, большие и поменьше. Некоторые промахивались, а некоторые попадали в цель. С затылка за воротник стекали горячие струйки. Булыжник раздробил плечо. Гном ткнулся лицом в палую листву и перегной, хотя ноги продолжали двигать тело вперед.

От этих усилий земля начала расступаться, и Рюгель понял, что зарывается вглубь. В безнадежной попытке спастись он и забыл, что гномы — создания земной стихии, мастера окапываний. При опасности они всегда норовили уйти от дневного света. Как легко простая истина выветрилась из памяти одиночки. После того как он похоронил всех родичей — ни много ни мало сорок восемь детей, взрослых и стариков, — он подался в бега. И достиг немалых вершин в умении удирать.

Рюгель удвоил усилия, делая упор на здоровой руке. Хотя камни продолжали сыпаться, они отлетали от задницы, не причиняя боли. Рыхлая и прохладная земля приникла к лицу. Ушла боль из разбитой брови. Хорошо, если бы ведьма смогла вот так же забрать боль Рэйчел, как земля исцеляет его.

С губ сорвался смех, смех радости — он уходил, он спасся, он вдыхал песок и глину с такой же легкостью, как прежде — воздух. И, попадая в легкие, почва лечила его. Даже корчащиеся в горле дождевые черви докучали не больше, чем вздутие кишечника.

Руки гнома замерли, прижавшись к огромному камню; он сливался со скалой, проникая в ее трещины. Он обрел желанное убежище, спасение в ребрах и гранях кристаллов. А ноги подрагивали, как чувствительные щетинки у земляной твари многоножки или мокрицы.

Движение замедлилось настолько, что приблизилось к полной неподвижности, и Рюгель чувствовал, как замирают его мысли. Разум сжался до точки в пространстве, превратился в крошечный шарик ярко-зеленого света. Камни, боль, обитатели деревни и даже та девочка исчезли из памяти. Остались лишь зелень, и тихое, покойное растворение в почве, и ощущение чего-то теплого и живого наверху, — гном когда-нибудь доберется туда, прорастя молодой зеленой листвой.

Рэйчел сидела на корточках и не сводила глаз со свежей насыпи, окаймленной осколками камней. Там скрылся маленький человечек. Жители деревни давно ушли восвояси, а он так и не появился. Ни днем, ни ночью, когда Рэйчел, улизнув из хижины ведьмы, пришла сюда. Она следила за холмиком, ждала малейшего движения. Некоторые из разбросанных камней были испачканы чем-то коричневым, похожим на засохшую кровь.

Кто-то погладил ее по плечу. Ева, ведьма, мягко сжала руку девочки, прежде чем опуститься рядом на землю. Цепкие старческие пальцы схватили один из камней и спрятали в карман фартука.

— Ну и чего ты ждешь?

Рэйчел покачала головой, не одобряя суетливости этой женщины, не понимая, почему она так спешит собрать камни.

Старуха обвела рукой поле, заросшее белыми цветами.

— Это чтобы растениям не мешать. Конечно, от камней поменьше вреда, чем от сорняков, но корни получаются кривыми.

Девочка медленно и неуверенно взяла камень.

— Вот так, дитя мое, — широко улыбнулась Ева. — Ты должна заботиться о мандрагоре. Это великая ценность, и далеко не в каждой деревне найдется такое же поле.

Ведьма разгладила рыхлую землю поверх насыпи, подобно огороднику, сажающему чеснок.

Что-то неясно всколыхнулось в памяти Рэйчел.

— Моего брата ты лечила настоем мандрагоры.

— Да, и спасла ему жизнь. А тебя мандрагора вылечила от укуса змеи.

Рэйчел стиснула пальцы вокруг камня, ощущая его тяжесть. Перед мысленным взором появился карлик со сморщенным, как резная репа через неделю после Самайна, лицом и телом, таким же щуплым и узловатым, как корень мандрагоры.

— А правда, что ее корешки похожи на маленьких людей? — спросила Рэйчел, глядя на заросшее зеленой мандрагорой поле, почти такое же большое, как то, что отец засевал горохом.

— Да. Ты права, это диво дивное: лучшее лекарственное растение для людей похоже на гнома. Но так уж устроен мир — подобное тянется к подобному. — Старуха поднялась на ноги и хлопнула девочку по плечу. — Приходи ко мне в любое время, малютка Рэйчел. Я много знаю и смогу научить тебя.

Девочка осталась сидеть на краю поля, сжимая в кулаке измазанный бурым камень. Она осознала наконец-то, что маленький человечек ушел, и зажмурилась. Ресницы намокли от слез, которые вскоре хлынули ручьями по мягким склонам ее щек.

Прежде чем вновь открыть глаза, Рэйчел дождалась, пока слезы высохнут. А разлепив покрытые соленой корочкой ресницы, увидела кролика, выглядывавшего из листьев мандрагоры. Казалось, ее присутствие должно пугать зверька, но он с довольным видом следил за девочкой одним глазом.

Она довольно долго изучала его повадки, следила за смешными прыжками, заставляя себя полюбить этого кролика больше, чем всех других кроликов, которых повидала на своем коротком веку. Удивительным образом она знала, что именно должна делать. Как будто кто-то нашептывал подсказки на ухо.

— Подойди ко мне, — позвала она.

Рэйчел сосредоточилась на мыслях кролика, мягких и рассыпчатых, как свежевскопанная земля. Она чувствовала у него внутри дивное мерцание, теплое, как огонек свечи. Еще сильнее напрягая разум, девочка сделала это пламя устойчивым и даже усилила его.