— Я уже пожалела, — ответила Халса.

Не сказав больше ни слова, она принесла к запертой двери ведро свежей воды и вернулась в свой закуток. Легла и сразу провалилась в сон. Ей снилось, что лиса спустилась с башни и смотрит на нее. Зверь потыкался носом ей в лицо, потом поднялся и доел оставленную рыбу.

«Колдуны заставят тебя пожалеть, — подумала Халса. — Превратят в одноногую ворону».

Потом она гналась за лисой до самого поезда, где ее мать, братья и Лучок беспокойно спали, сидя на лавках. Ноги они поджали, а руки безвольно висели, как у покойников. Вонь угля и магии чувствовалась сильнее, чем утром. Поезд старался изо всех сил. Он дышал, как лисица, убегающая от своры собак. Но ему не добраться до верхушки башни колдуна. А если и доберется, то хозяина все равно не окажется на месте. Только луна, взошедшая над горной грядой, круглая и жирная, словно окорок.

Обычно колдуны Перфила не сочиняют стихи. Каждому известно, что они не женятся, не возделывают поля, не изъясняются учтиво. Говорят, колдуны Перфила ценят хорошую шутку, вот только шутить с ними самими бывает весьма опасно. Что, если они разочаруются в Халсе? Колдуны хитрые, жадные, рассеянные, помешавшиеся на звездах и насекомых, скупые, развязные, жестокие, вероломные, скрытные, любопытные, навязчивые, живучие, бесполезные и слишком высокого мнения о себе. Короли сходят с ума и губят державу, детей убивает голод, или болезни, или солдатское копье, и все это не достойно внимания колдунов Перфила. Колдуны Перфила в войнах не участвуют.

Халса неотвязно зудела, напоминая камушек, угодивший в башмак:

«Предупреди их, предупреди, предупреди…»

Они ехали на поезде уже целый день и целую ночь. При этом Халса оставалась на болоте. Почему бы не оставить их в покое? Мик и Бонти покорили сердца богатых соседок. Они больше не хмурились и не прижимали к носам платки, а, напротив, улыбались и угощали близнецов всякими вкусностями и прямо-таки лучились добротой. Поезд мчался через поля и города, сожженные не одной армией, так другой. Они обгоняли колонны пеших беженцев, вереницы повозок, набитых домашним скарбом — тюфяками, комодами, печками, посудой, маслобойками, свиньями и сердито поглядывающими гусями. Одна везла даже пианино. Иногда поезд останавливался. Выходили люди, которые осматривали путь и при необходимости чинили его. Станции поезд пролетал без задержек, хотя ожидающие толпы голосили и бежали следом. Но никто в дороге не сходил.

Когда они добрались до предгорий, беженцев стало меньше. Зато пошел снег. Лучок даже видел волка.

— Вот доберемся до Квала, — сказала одна из богачек, та, что постарше, тете Лучка, — мы с сестрой будем рады помочь. Нам нужен кто-нибудь, чтобы следил за порядком в доме. Вы же хорошая хозяйка?

Бонти, сидящий у нее на коленях, дремал вполглаза.

— Да, госпожа, — отвечала тетушка.

— Вот и славно, — кивнула попутчица.

Она уже почти влюбилась в Бонти. Лучок раньше не имел возможности заглянуть в мысли богача. Он даже слегка разочаровался оттого, что такие люди ничем не отличаются от обычных. Ну разве что обеспеченная соседка, как и помощник колдунов, верила: все закончится хорошо. Деньги, похоже, многим заменяют везение. Или магию. Заставляют думать о будущем с надеждой, которой не суждено сбыться. Если бы не опасность, грозящая поезду, тетушке Лучка стоило бы продать еще кого-нибудь из детей.

«Почему не предупреждаешь их? — теребила Халса. — Скоро будет поздно».

«Сама приди и скажи», — огрызнулся мальчик.

Невидимая Халса, кружащая поблизости и талдычащая одно и то же, надоедала гораздо сильнее, чем настоящая, которая безобидно спала в комнатке под лестницей в башне колдуна. А вообще-то, Лучок должен был находиться на ее месте. Он готов был спорить на что угодно: колдуны Перфила уже пожалели, что купили не его, а девчонку.

Проскользнув мимо Лучка, Халса положила невидимые руки на плечи матери и заглянула в лицо. Мать ее не видела.

«Вам нужно сойти, — сказала Халса. И заорала во весь голос: — Вон из поезда!»

Точно так же она беседовала с запертой дверью в башне колдуна.

Какая-то вещица, лежащая в кармане, давила ей на живот, аж больно делалось. Та Халса, что оставалась на болотах, спала на чем-то остром.

— Хватит вопить! Убирайся! Как я, по-твоему, остановлю поезд? — возмутился мальчик.

— Лучок? — удивилась тетушка, и он понял, что говорил вслух.

Халса выглядела самодовольной до ужаса.

— Нам угрожает опасность, — заговорил Лучок, сдаваясь. — Нужно остановить поезд и сойти.

Богатые соседки уставились на него, как на умалишенного.

Тетушка погладила его по плечу.

— Лучок, спал бы ты дальше. Тебе приснился плохой сон.

— Но… — начал было он.

— А сейчас возьми Мика, — тетя бросила взгляд на попутчиков, — и пойдите погуляйте. Развеешься.

Лучок больше не возражал. Богачки уже призадумались, не поискать ли другую домоправительницу по приезде в Квал. Халса в проходе сложила руки на груди и отставила ногу.

«Шевелись! — приказала она. — С этими говорить бесполезно. Они думают, что ты сбрендил. Поговори с тем, кто всем управляет».

— Простите, — сказал Лучок. — Мне приснилось нехорошее. Пойду погуляю.

И взял Мика за руку.

Они двинулись по проходу между скамьями, переступая через спящих, через пьяных, через скандалистов, через картежников.

«Торопись, торопись, торопись, — не отставала Халса. — Беда уже близко. Ты слишком долго собирался. И колдун этот бестолковый… Зря я столько времени потратила, уговаривая его помочь. Должна была догадаться, что и тебе на все наплевать. Ты такой же бесполезный, как и они — глупые, никому не нужные колдуны Перфила».

Лучок уже чувствовал поджидавшие впереди заряды — мешочки, втиснутые под рельсы через равные промежутки. Когда камешек попадает в башмак, бывает похожее ощущение. Страха он не испытывал, только злость. На Халсу, на людей в поезде, которые ничего не знают, а потому не боятся, на колдунов и на богатых соседок, уверенных, что им дано право покупать детей. Злился мальчик на родителей — за то, что умерли и предоставили ему в одиночку выживать в страшном мире. Злился на короля, сошедшего с ума, злился на солдат, которые, вместо того чтобы сидеть дома со своими семьями, колют, стреляют, взрывают других людей.

Так они прошли в голову поезда. Халса завела Лучка прямиком в кочегарку, где двое мужчин швыряли уголь широкими лопатами в черно-красный зев пылающей топки. Оба грязные как черти. Могучие руки бугрятся мускулами, глаза воспалены.

Один из них обернулся и увидел Лучка.

— Эй, сопляк! — возмутился он. — Ты что тут делаешь?

— Нужно остановить поезд. Нам грозит беда. Я видел солдат. Они хотят взорвать пути.

— Солдаты? Позади нас? Когда ты их видел?

— Они впереди нас, — возразил Лучок. — Нужно остановить поезд.

Мик посмотрел на него.

— Он видел солдат? — удивился второй кочегар.

— Нет! — отрезал первый. Лучок чувствовал, что взрослый мужчина не знает, рассмеяться ли ему или рассердиться. — У пацана воображение разыгралось. Детвора вечно что-нибудь выдумывает. Эге, а может, он из Перфила? Как нам повезло, что с нами на поезде едет колдун!

— Я не колдун, — заявил Лучок, а Халса фыркнула, соглашаясь. — Но я многое вижу. Если не остановите поезд, все умрут.

Кочегары долго смотрели на него, а потом первый сердито буркнул:

— Слышь, ты, проваливай отсюда. И не вздумай пугать людей, а то швырнем тебя в топку, понял?

— Хорошо, — кивнул Лучок. — Пойдем, Мик.

«Погоди! — возмутилась Халса. — Ты что делаешь?! Ты должен их убедить. На тот свет, что ли, торопишься? Думаешь, если умрешь, что-то мне этим докажешь?»

Лучок взял Мика на закорки.

«Прости, — сказал он Халсе. — Умирать я не хочу. Но ты видишь то же, что и я. Ты видишь будущее. Может, тебе лучше уйти? Просыпайся. Рыбачь. Таскай воду для колдунов Перфила».

Живот Халсы болел так, словно туда воткнули нож. Проведя по одежде ладонью, она нащупала деревянную куклу.

«Что это?» — спросил Лучок.

«Не знаю. На болоте нашла. Хотела отдать колдуну, но потом передумала. Забирай себе!»

Она сунула игрушку Лучку, но деревяшка прошла сквозь него, как сквозь воздух. Очень неприятное ощущение, даже с учетом того, что ее не было в поезде на самом деле.

— Халса… — пробормотал он и опустил Мика на пол.

«Забирай ее себе! — повторила она. — Сейчас же! Возьми немедленно»!

Поезд грохотал. Лучок узнал место, узнал с легкостью. Кто-то пошутил. Сейчас засмеется женщина. А через миг всем станет не до смеха. Он протянул ладонь, чтобы взять игрушку, которую совала ему Халса. Что-то коснулось его руки. Пальцы встретились с пальцами Халсы.

Он держал деревянную куклу с коротким заостренным носом. На ее затылке тоже виднелся нос.

«Да хватай же!» — приказала Халса.

Что-то переливалось из нее через куклу в Лучка. Мальчик отшатнулся, толкнув женщину с птичьей клеткой на коленях.

— Пошел вон! — взвизгнула та.

Халсу пронзила боль. Поток напоминал жизненную силу, кукла вытягивала из девочки магию, словно сучила черную нить из промокшей шерстяной кудели. Лучок тоже скривился, страдая. Черный поток все вливался и вливался через куклу, так мощно, что едва не вытеснил из тела его собственный дух. Он не мог дышать, думать, смотреть. Черная субстанция давила изнутри на глаза, подступала к горлу.

— Халса, — просипел он, — прекрати!

— Я не Халса! — возмутилась женщина с клеткой.

— Что случилось? — ныл Мик. — Что случилось?

Свет изменился.

«Лучок», — проговорила Халса, отпуская куклу.

Его отбросило назад. Колеса поезда выбивали по рельсам — та-ра-та, та-ра-та, та-рата-та. В ноздри ворвались запахи болотной воды, металла, угля и магии.

— Нет! — воскликнул он, бросая куклу в женщину с птичьей клеткой и толчком валя Мика на пол. Крикнул громче: — Нет!!!

На него глазели со всех сторон. Смеявшаяся над шуткой женщина замолчала. Лучок накрыл собой Мика. Свет становился все ярче, обернувшись внезапно тьмой.

«Лучок!» — звала Халса.

Она больше не видела его, проснувшись в укромной комнатке под лестницей. И кукла пропала.

Халса знала много мужчин, вернувшихся домой с войны. Некоторые из них ослепли, другие потеряли кисть или руку целиком. А одного, безрукого и безногого, завернутого в полотно, везла на волокуше его молоденькая дочь. Почувствовав на себе взгляды, он сыпал проклятиями. А еще один держал арену для петушиных боев в Ларче. Придя с войны, он заказал у плотника сосновую ногу. Вначале ходил на ней неумело, пошатывался. Забавно было наблюдать, как он гоняется за петухами, будто механическая игрушка. Но к тому времени, как армия опять вошла в Ларч, он уже не отставал от здоровых.

Девочке казалось, что одна ее половинка умерла в горах, во взорванном поезде. В ушах звенело. Она шаталась. Будто от нее отрезали кусок, ослепили. Весь день Халса ходила словно одурманенная.

Отнесла воду на верхний этаж, намазала лицо и руки грязью. Потом отправилась удить рыбу, поскольку Лучок наказал ей рыбачить. Ближе к вечеру она посмотрела по сторонам и обнаружила, что Толсет сидит у воды рядом с ней.

— Ты не должен был покупать меня, — сказала Халса. — Ты должен был купить Лучка. Он хотел ехать с тобой. Я злая и противная, и я не слишком-то высокого мнения о колдунах Перфила.

— А о ком ты думаешь хуже — о себе или о колдунах Перфила? — поинтересовался Толсет.

— Как ты можешь им служить? Как можно служить тому, кто прячется в башне и ничего не делает, чтобы помочь людям? Кому нужна такая магия, если от нее нет никакого проку?

— Сейчас опасные времена, — ответил Толсет. — И для колдунов, и для детей.

— Опасные времена! Трудные времена! Плохие времена! — воскликнула Халса. — Да все пошло наперекосяк, едва я родилась. Почему я вижу будущее, знаю, что может произойти, но не способна предотвратить беду? Когда наступят лучшие времена?

— А что ты видишь? — спросил Толсет.

Он взял Халсу за подбородок и стал наклонять ее голову туда-сюда, будто череп был стеклянным и он заглядывал в середку. Потом погладил по затылку, будто собственного ребенка. Девочка зажмурилась, поддаваясь нахлынувшей тоске.

— Ничего я не вижу. Такое ощущение, будто меня обернули шерстяным одеялом, побили и бросили в темноте. Слепцы так же себя чувствуют? Может, колдуны Перфила что-то со мной сделали?

— А так лучше или хуже?

— Хуже. Или лучше… Не знаю. Что мне делать? Кем я теперь буду?

— Ты слуга колдунов Перфила, — сказал Толсет. — Наберись терпения. Все еще может измениться.

Халса не ответила. Да и что тут скажешь?

Она бегала вверх и вниз по лестнице, принося в башню воду, горячую пищу, кое-какие мелочи, найденные на болоте. Дверь всегда оставалась закрытой, и никак не заглянуть внутрь. Никто не заговорил там ни разу, хотя девочка часто сидела у порога, затаив дыхание, чтобы колдун подумал, будто она ушла. Но колдуна не так-то просто одурачить. Может, если бы по лестнице поднялся Толсет, его бы и впустили. Но уверенности у Халсы не было.

Эсса, Бурд и другие дети не обижали ее, будто знали: что-то в ней сломалось. Но она понимала, что не была бы такой добренькой, сложись все наоборот. Хотя не исключено, что и они это знали.

Две женщины и изможденный мужчина держались поодаль от всех. Халса даже не знала, как их зовут. Они уходили с поручениями, а когда возвращались, уединялись в башнях.

Однажды, возвращаясь от водоема с полным ведром рыбы, Халса повстречала на тропинке дракона. Не слишком большого, с собаку. Он буравил ее глазами, сиявшими как самоцветы. Обойти его девочка не могла. Он сожрет ее и будет прав. И вдруг появилась Эсса с палкой в руке. Она стукнула дракона по голове, потом еще раз. А напоследок дала хорошего пинка.

— Пошел прочь! — прикрикнула она.

И дракон удалился восвояси, на прощание бросив на Халсу печальный взгляд.

— Будь с ними построже, — сказала Эсса, подхватывая ведро. — Иначе заберутся тебе в голову и убедят, что ты должна быть съедена. Чтобы нападать на тех, кто может дать отпор, они чересчур ленивы.

Выбросив из головы остатки мысли о том, как славно быть съеденной, Халса ощутила, будто бы пробудилась ото сна. Красивого и возвышенного, печального и несуразного.

— Спасибо, — шепнула она, чувствуя дрожь в коленках.

— Крупные сторонятся низин, — пояснила Эсса. — А вот мелких любопытство тянет к колдунам Перфила. Под любопытством я прежде всего подразумеваю голод. Драконы поедают то, что вызывает у них любопытство. Ладно, пойдем поплаваем.

Иногда Эсса или еще кто-нибудь развлекали Халсу историями о колдунах Перфила. Большинство из них были дурацкими или откровенно высосанными из пальца. Дети болтали снисходительно, будто наставники казались им скорее забавными, чем страшными. А в других, более грустных рассказах речь шла о давних временах, когда колдуны вели грандиозные войны, или надолго отправлялись в длительные изгнания, или попадали в застенки из-за предательства тех, кого они числили в друзьях.

Толсет вырезал для нее гребенку. Она нашла лягушек, чьи спины были украшены таинственными знаками, похожими на цифры, собрала их в ведро и отнесла в башню. Она поймала крота с глазками, как булавочные головки, и носом, напоминавшим мясистую розовую ладошку. Она приносила колдуну рукоять меча, монеты с дырочкой, панцирь, сброшенный растущим драконом, — величиной с барсука, очень легкий, но ужасно крепкий. Когда Халса отчистила скорлупу от грязи, та засияла, как надраенный медный подсвечник. И все это она таскала вверх по лестнице. Она не знала, есть ли польза хотя бы от одной находки, но в душе тихонько радовалась, когда удавалось обнаружить что-то новенькое.

Крот вернулся вниз, быстро переползая по ступенькам, и скрылся. Лягушки оставались в ведре, сердито квакая, когда она вернулась с ужином для колдуна. Но прочие находки исчезли за дверью.

То, что Толсет называл даром, постепенно возвращалось к Халсе. Она уже могла видеть колдунов в башнях, чувствовать, когда они следят за ней. Но с даром пришло еще кое-что. Оно посещало девочку, когда та ловила рыбу или гребла в старой рыбацкой лодке, которую помогла починить Толсету. И Халса как будто догадывалась, что это и откуда взялось. Это была та часть души Лучка, которую он научился отсоединять. Вернее, то, что от нее осталось, — бесшумная, невесомая, мрачная половина. Она не заговаривала. Только смотрела. Ночью стояла у изголовья тюфяка и берегла ее сон. Халса радовалась соседству. Хоть какое-то, да утешение.

Она помогала Толсету ремонтировать башню в том месте, где рассыпался раствор и зашаталась кладка. Она научилась делать бумагу из тростника и луба. Наверное, колдуны нуждались в бумаге для записей. Толсет учил девочку читать.

В один прекрасный день, возвращаясь с рыбалки, Халса увидела, что все слуги колдунов собрались в кружок, в середине которого сидел зайчонок, неподвижный, словно каменный. Призрак Лучка стоял тут же, рядом с прочими детьми. Какая-то субстанция перетекала от зайчонка к слугам колдунов и обратно, подобно тому как шел переток от Халсы к Лучку, когда она отдавала ему свою двуликую куклу. Бока зайчика вздымались и опадали, взгляд казался неподвижным, мрачным, но всезнающим. Шерсть топорщилась от магии.

— Кто это? — спросила Халса у Берда. — Колдун Перфила?

— Что? — переспросил мальчик, не отрывая взгляда от зверька. — Нет, это не колдун. Это заяц. Всего-навсего заяц. Он пришел с болот.

— Но я же чувствую его, — возразила Халса. — Даже вроде слышу, как он говорит.

Берд оглянулся на нее, и Эсса тоже.

— Все говорят, — медленно произнесла она, будто объясняя ребенку. — Главное — слушай, Халса.

Они с Бердом смотрели на нее как-то странно, будто приглашали покопаться в своих головах, узнать, о чем думают. И другие перенесли внимание с зайчонка на Халсу. Она попятилась.

— Я не могу… Я ничего не слышу!

Когда она вышла из башни за водой, ни Эссы, ни Берда, ни других детей не было. Зато по лугу носились зайчата, прыгали, боролись друг с дружкой, сталкивались в воздухе. Лучок восседал на кресле Толсета, наблюдая за ними и посмеиваясь. Халса внезапно подумала, что не видела улыбающегося Лучка с тех пор, как умерла его мать. Просто удивительно осознавать, что мертвый мальчик способен радоваться.

На следующий день Халса обнаружила в колючих зарослях раненого лисенка. Пока вытаскивала, изодрала руки, да еще и звереныш изловчился цапнуть за палец. Сквозь рану на его животе виднелись сизые петли кишечника. Оторвав полосу от рубахи, девочка обмотала лисенка и сунула его в карман. Кинулась в башню колдуна и стремительно взлетела наверх, не считая ступенек и не останавливаясь для передышки. Лучок, быстрый как тень, не отставал.

Добравшись до двери, Халса заколотила по ней кулаками.

— Колдун! — кричала она.

Никто не отвечал.

— Помоги мне, пожалуйста! — молила девочка.

Она вытащила лисенка из кармана и уселась с ним на ступеньках, баюкая на коленях. Он уже не кусался, сохраняя все силы для борьбы со смертью. Лучок опустился рядом, почесал горло щенку.

— Пожалуйста, — повторила Халса. — Пожалуйста, не дай ему умереть. Сделай хоть что-нибудь!

Она чувствовала, что колдун Перфила стоит за дверью. Вот он поднял руку — еще чуть-чуть, и откроет. Халса видела, что колдун любит лис, любит всех диких обитателей болот. Но он промолчал. Должно быть, он не любил Халсу. Дверь так и не открылась.