Должно быть, Джерайс побаивался того, что должен был получить, и поэтому пришел к Серой Элис не один. Его сопровождали два рыцаря: великан весь в белом, с ледяным черепом на щите, и воин в темно-красных доспехах; его гербом был горящий человек. Они молча застыли у дверей, не снимая шлемов, а Джерайс опасливо шагнул к Серой Элис.

— Итак?! — властно спросил он.

На ее коленях лежала шкура волка — широкая, белая, как горный снег. Серая Элис встала и перекинула шкуру через протянутую руку Джерайса Синего.

— Объясни пославшей тебя, пусть капнет на шкуру собственной кровью. Сделать это нужно при восходящей луне в полнолуние, и тогда придет волшебный дар. Надев шкуру вместо плаща, государыня Мэланж обернется волком. Днем или ночью, в полнолуние или новолуние — значения не имеет.

Джерайс посмотрел на густой белый мех и растянул губы в высокомерной улыбке.

— Волчья шкура? Признаться, не ожидал. Я думал, это будет снадобье или заклинание.

— Нет, — ответила Серая Элис. — Это шкура оборотня.

— Оборотня? — Рот Джерайса странно скривился, а сапфировые глаза блеснули. — Что ж, Серая Элис, ты исполнила просьбу государыни Мэланж, но подвела меня. Я не стану платить за неудачу. Верни мой камень.

— Нет, Джерайс. Я заработала его.

— Но как же моя просьба?

— Ты получил то, чего хотел, а я обещала именно это. — Ее серые глаза встретились с его глазами без трепета. — Ты полагал, что моя неудача поможет тебе исполнить истинное желание, а мой успех обречет тебя. Но ты ошибся.

— Каково же мое истинное желание? — Джерайс выглядел удивленным.

— Государыня Мэланж, — ответила Серая Элис. — Ты был всего лишь одним любовником из многих. Но жаждал большего. Ты хотел быть единственным. Ты стоял на второй ступеньке в ее душе и знал это. Теперь я все изменила. Возвращайся же к ней и вручи то, о чем она просила.

В тот день, когда Джерайс Синий опустился на колени перед своей возлюбленной и подал ей белоснежную волчью шкуру, в замке на горе раздались горькие рыдания.

Но когда плач смолк и высохли слезы, она взяла широкий белый плащ и, капнув на него кровью, научилась превращаться. Не такого союза желала она — но лучше уж такой, чем никакого.

С тех пор Мэланж каждый день блуждает по зубчатым стенам замка и склону горы, а горожане утверждают, что слышат, как она воет от горя.

А Джерайс Синий, обвенчавшийся с государыней через месяц после возвращения Серой Элис из Потерянных земель, днем сидит около безумной женщины в большом зале замка, а ночью запирает двери, спасаясь от горящих красных очей. Он больше не ездит на охоту, не веселится с друзьями, не ищет любви.

У Серой Элис можно купить все, чего душа желает, но я тебе этого не советую.

...

перевод В. Русанова

Дэвид Барр Кертли

РОДОВОЕ ДРЕВО

...

Дэвида Барра Кертли можно представить читателю как один из самых новых и необычных голосов научной фантастики. Его работы часто появляются на страницах «Realms of Fantasy», также он отдавал рассказы в журналы «Weird Tales» и «Intergalactic Medicine Show», в аудиожурналы «Escape Pod» и «Pseudopod», в антологии «New Voices in Science Fiction», «The Dragon Done It» и «Fantasy: The Best of the Year». Ранее я включал его труды в свои сборники «Нежить» («The Living Dead») и «Когда мертвые оживут» («The Living Dead 2»), а еще в мой онлайновый журнал фантастики «Lightspeed». Кроме того, Кертли — совладелец (со мной) интернет-ресурса «The Geek’s Guide to the Galaxy».

Дома на деревьях нравятся всем. В таких жили наши далекие предки, и, возможно, в нас говорит голос крови. В Папуа — Новой Гвинее до сих пор существует племя, которое строит хижины на деревьях, прячась от воинственных соседей. В настоящее время эти дома скорее элемент роскоши и эпатажа и уж точно не то, с чем вам предстоит познакомиться в следующем рассказе.

«Как-то раз я навестил свою бабушку, — вспоминает Дэвид Кертли. — Она работала с компьютерной программой „Создатель родового древа“. Я глянул на экран и сразу же увидел идею рассказа — настоящее дерево с кучей родственников, каждая ветвь принадлежит отдельной семье этого клана. (Кстати говоря, интересные фэнтезийные идеи довольно часто возникают именно из литературных метафор.) Я попытался развить эту мысль: а что было бы, если бы после гибели определенной семьи засыхала и отваливалась ветка, на которой та семья жила? Вокруг этой идеи сразу же стали складываться всевозможные конфликты. Трудно выдумать фэнтезийную тему, которая бы до тебя не использовалась миллион раз, но эта была именно такая, о какой я раньше никогда не слыхал. Правда, потом потребовалось много времени, чтобы продумать все мелочи и нарисовать подробную схему».

Саймон Архимаг ехал верхом сквозь сумеречный лес. На боку у него висела шпага. Волшебник на ходу бормотал заклинание, убивая каждого комара, вздумавшего к нему приблизиться.

Свернув на узкую тропу, что вела прямиком к его дому, он оглянулся и заметил в некотором отдалении всадника. Поскольку в этих краях никто, кроме Саймона, не обитал, он справедливо рассудил, что преследуют именно его. Опустив ладонь на рукоять шпаги, свободной рукой Архимаг начертал в воздухе пентаграмму — и вот боевое заклинание готово к применению.

Всадник приближался. На нем была свободная белая рубаха и шляпа, украшенная перьями. Полутьма не позволяла различить его черты, но он не проявлял враждебности. Наконец Саймон узнал Бернарда.

Когда преследователь поднял коня в рысь, Архимаг окликнул его:

— Брат!

Из всех родственников-мужчин Саймона Бернард был самым младшим и, возможно, самым любимым, хотя это не имело никакого значения. Казалось, Бернард совсем не изменился — все те же густые каштановые волосы и прямой взгляд. Ну, может быть, немножко располнел.

— Как ты меня нашел? — спросил Саймон.

— Магия, — пояснил Бернард не без гордости. — Ты, знаешь ли, в семье не единственный волшебник.

— Конечно не единственный, — слегка улыбнулся Саймон. — Просто я — самый лучший.

— Бездоказательно! — рассмеялся Бернард и взглянул на тропу. — Ты живешь поблизости?

Игра окончена. Семья наконец-то обнаружила Саймона.

— Верно, — ответил он.

— Тогда не откажи в гостеприимстве, брат. Нам нужно побеседовать.

— Хорошо, — помедлив, ответил Саймон и кивнул на тропинку: — Туда.

Тропа вела вверх по косогору. Лошади шумно вздыхали и фыркали.

— Не хочешь ли рассказать, почему подался в бега? — спросил Бернард через некоторое время.

— Не уверен, — ответил Саймон.

— Мы волновались за тебя.

Саймон взглянул на небо.

— Моя ветвь еще там, я прав? Вы знали, что у меня все в порядке.

— Мы знали, что ты жив, — возразил Бернард. — Но ты мог заболеть или угодить в темницу…

— Не угодил.

— Это я вижу, — вздохнул младший брат. — И верно, твоя ветвь все еще там. Мама содержит ее в порядке, будто ты только что уехал. Она скучает по тебе, Саймон.

— Как пить дать скучает.

Бернард надолго замолчал. Потом спросил:

— Чем же, дьявол дери, ты промышлял все эти годы?

Саймон не отвечал. Они въехали на вершину холма. Ниже расстилался посеребренный луной луг. Архимаг ждал, когда же Бернард заметит дерево.

И дождался.

— Это твое? — охнул младший брат.

— Да. — Саймон не сдержал усмешку. — Это мое.

Ствол необхватного дуба, казавшегося густо-синим в темноте, опоясывали круглые оконца, из которых лился теплый свет.

— Боже мой! У тебя получилось! — Бернард в изумлении пялился на дерево. — Ты справился, чокнутый каналья! Глазам своим не верю.

— Придется поверить. — Саймон пришпорил коня. — Пойдем, я все покажу. Посмотришь, что удалось твоему умному старшему брату.

У дерева они спешились и повели лошадей в сводчатый проход в широченном комле. Справа и слева над головами мрачно вздымались черные узловатые корни. Саймон взмахнул рукой, и поднялась решетка, сплетенная из толстых терновых ветвей. Хозяин с братом прошли в конюшню, где расседлали лошадей и задали им корм, а оттуда поднялись по широкой лестнице, освещенной настенными канделябрами, которые сияли магическим огнем. Все вокруг состояло из дерева, измененного заклинаниями, дерева, что оставалось живым и продолжало расти. Лестница привела их на кухню, где Бернард тут же сделал себе сэндвич и уселся на подоконник.

— Отличное дерево, брат, — проговорил он. — Но пока еще… скажем так, мелковатое. Ты согласен? По сравнению с нашим семейным, на которое и ты имеешь неотъемлемое право.

Опираясь плечом о дверной косяк, Саймон остановил его жестом.

— Я мог бы приказать, чтобы оно доросло хоть до звезд. Еще больше помещений, больше вещей.

— Так в чем же дело?

— Мне и этого вполне хватает. — Саймон никогда не понимал своих родственников — ни их тяги к роскошным дворцовым покоям, ни мелочной грызни за наследство усопших предков.

— И ты живешь здесь один? — глянул на него Бернард. — Неужто не скучаешь по родственникам?

— Брат, — сдерживая себя, пояснил Саймон, — представь себе, я прожил шестнадцать лет в окружении потомков Виктора Архимага, поэтому без общения с родственниками могу воздерживаться очень долго без всякого вреда для себя.

Бернард жевал сэндвич и глядел в окно.

— Моя жена Элизабет, — сказал он, — наконец-то подарила мне ребенка. У меня сын.

— Поздравляю, — сказал Саймон, подчиняясь родственным чувствам.

— В следующем месяце церемония представления. Я хочу, чтобы ты присутствовал.

— У меня есть другие дела. — Старший брат подошел к буфету. — Но за приглашение спасибо.

— Саймон, все очень серьезно. Твое длительное отсутствие злит призрак Виктора, поэтому ветви, выросшие для сыновей наших братьев, оказались не такими величественными, какими могли быть. А мне хочется, чтобы моему сыну досталось все самое лучшее.

— Угощайся. — Саймон налил вина в два кубка. — Я сомневаюсь, что даже дух Виктора Архимага способен наказать младенца за мои проступки. На самом деле кое-что наводит меня на мысль, что здесь не обошлось без нашей матушки. Это она прислала тебя?

— По-твоему, я не способен на самостоятельные поступки?

— Этот ответ я принимаю как подтверждение моих слов. — Саймон протянул брату кубок.

— Ну, ладно, — ответил Бернард, беря вино. — Ты угадал. Но у нее свои причины, что вполне очевидно. — Пригубив, он добавил: — Ты нужен нам, брат. Никогда еще отношения с наследниками Этертона не были такими напряженными. Если дойдет до драки…

— Не дойдет.

— Ты не знаешь всего. Ты не видел, как все запущено. Малкольм постоянно ищет повода для ссоры.

— Уже много лет, — покачал головой Саймон, — дети Франклина и дети Этертона готовы вцепиться друг другу в глотки. Но до сих пор кровопролития не случилось. Не случится оно и впредь.

— А вдруг ошибаешься? Я вижу, ты не слишком любишь ближнюю родню, но готов ли сидеть сложа руки, когда мы будем гибнуть в междоусобице?

— Я уверен в вашей способности защитить самих себя.

— Обычно это удается, — скривился Бернард. — Но сейчас есть трудности.

— Какие?

— Мередит.

Прозвучавшее имя вынудило Саймона вздрогнуть. Он поставил кубок.

— Что ты сказал?

— Насколько я могу догадываться, она порвала с герцогом, как его там…

— Виландом.

— Да, именно. И теперь вернулась. Я побаиваюсь ее, Саймон. Ее магия стала гораздо сильнее. — В глазах Бернарда горел неподдельный страх. — Вот поэтому мы и нуждаемся в тебе. Чтобы восстановить равновесие. Если ты вернешься, то, возможно, мир сохранится сам собой, так как они дважды подумают, прежде чем сцепиться с нами.

«Мередит», — подумал Саймон.

— Ну, может быть, ненадолго, — сказал он через некоторое время.

Бернард широко улыбнулся, вскочил и, обняв Саймона, похлопал его по спине.

— Вот это правильно. Хорошо сказано.

Проводив брата, Саймон поднялся на самую высокую ветвь своего дерева, открыл дверку, шагнул на балкон. Там он долго сидел в темноте, рассеянно крутил в пальцах кубок и, вглядываясь в туманные холмы, вспоминал Мередит.

Спустя месяц Саймон сдержал слово, явившись к древу Виктора Архимага.

Ствол огромного растения в поперечнике не уступал замковой стене. На довольно большой высоте от земли он разделялся на две толстые ветви, которые принадлежали сыновьям Виктора — Франклину и Этертону. От этих ветвей отрастали новые, для каждого законного наследника мужского пола, и сейчас сотни таковых обитали в роскошных палатах, составлявших крону дерева. Девочек, как правило, выдавали замуж и отправляли куда подальше, — Виктор гордился своей просвещенностью. Дерево представляло собой результат виртуозной магии, первой в своем роде. Виктор до того поразился достигнутому успеху, что наказал себя величать Архимагом — мастером-волшебником. Как бы то ни было, до сих пор только Саймону удалось повторить его волшебство. Семьи, обладающие редчайшим магическим даром, казалось, должны быть обречены на невеликую рождаемость, но древо Виктора продолжало расти и шириться по мере увеличения числа отпрысков, и это подстегивало наследников Франклина и наследников Этертона соревноваться — в чьем роду будет больше наследников мужского пола. В настоящее время обе ветви достигли полного равновесия, но сегодняшняя церемония представления сына Бернарда могла все изменить.

Гости прибыли из всех окрестных городов, волшебники приехали из самых дальних краев; в тени раскидистых ветвей собралось несколько сот человек. Дети Франклина не поскупились, желая обеспечить достойное зрелище. В землю вбили столбы, между ними натянули веревки; по ним теперь вились сладко пахнущие цветы, а на столах громоздились вареные перепела и фаршированные яйца.

Саймон протолкался меж заезжих плясунов, лютнистов и жонглеров и оказался на огражденном веревками участке земли, предназначенном для семьи Архимагов. Здесь все мужчины и немало женщин носили шпаги.

Бернард вынырнул сбоку от Саймона и взял его под локоть.

— Спасибо, что приехал, брат. Матушка хочет перемолвиться с тобой.

Когда Саймон вновь пробирался сквозь толпу, многие поворачивали головы, чтобы поглядеть на него. Беседы внезапно прерывались, но потом возобновлялись полушепотом. Брат Мередит, Малкольм, рыжеволосый, одетый в черное, оделил его суровым взглядом и отвернулся, возобновив болтовню с кучкой кузенов. Саймон догадывался, о чем они думали — о возвращении беглеца. Теперь наследник Франклина, самый одаренный в магии, может склонить весы.

Он издалека увидел матушку — все еще прекрасную, одетую в нарядное голубое платье. Ее поседевшие волосы были заплетены в длинную косу, а на лице появилось несколько новых морщинок, что придало взгляду еще большую заботливость. Она беседовала с матерью Мередит — полной женщиной с избытком косметики на бледном от природы лице и вьющимися темно-рыжими волосами, окружавшими ее голову подобно пламенному ореолу.

Увидев сына, матушка помахала рукой и окликнула его:

— Саймон, ты приехал!

Мать Мередит напряглась и опасливо оглянулась. Родительница Саймона надела маску застенчивости, смешанной с самодовольством. Он безошибочно почувствовал, что оказался участником тщательно разыгранного представления.

Когда Саймон подошел, мать обняла его и ласково проговорила:

— С возвращением.

Он ткнулся губами ей в щеку.

— Я ненадолго погостить, матушка. Мой дом сейчас далеко-далеко.

— Да, конечно, — кивнула она и повернулась к матери Мередит. — Ты слышала? Саймон поселился в собственном древе. Он сумел повторить заклинание, которое создало наше с вами обиталище.

Он смущенно улыбнулся.

— Это так удивительно! — с сомнительной искренностью проговорила мать Мередит. — И чем ты там занимаешься, Саймон? Изучаешь магию? Твоя мама ничего не рассказывала нам о тебе все это время, — добавила она. — Должно быть, ты с головой погрузился в дела, если позабыл семью на долгие годы.

— Так оно и есть, — согласилась мать Саймона, подпустив в голос холодку. — И его успехи говорят сами за себя, ты же не станешь отрицать?

— Конечно-конечно. А ты знаешь, Саймон, моя дочь сейчас тоже где-то тут, неподалеку. Вам обязательно нужно поболтать. Она стала довольно сильной волшебницей.

— Верно, — кивнула мать Саймона. — Мы все так рады, что Мередит вернулась к нам. Она слишком хороша для того глупого герцога.

Мать Мередит прищурилась на миг. Но тут же глянула через плечо Саймона и сказала:

— Мне кажется или я в самом деле вижу свою дочь? Мередит, дорогуша! Подойди к нам, посмотри, кто приехал.

Саймон собрался с силами и обернулся.

Она стала взрослее, чем он помнил, слегка округлилась и приобрела уверенность. Была одета в красную блузу и юбку с перевязью, волосы подрезала короче, чем раньше, — они едва касались обнаженных плеч. Но она оставалась все той же Мередит. Саймон воображал себе эту встречу много-много раз, и вот Мередит здесь, перед ним.

— Саймон! — воскликнула она, обнимая его слегка смущенно, и тут же отстранилась.

Они — каждый со своей матерью — застыли друг против друга, как фигурки на шахматной доске.

— А помните, как вы вечно играли вместе? — спросила мать Мередит.

— Да, — ответил Саймон, глядя на Мередит, которая сохраняла каменное выражение лица.

— Да, — вставила матушка Саймона. — Эти ребята всегда были самыми одаренными волшебниками в семье.

— И частенько спорили из-за этого, если мне не изменяет память, — добавила мать Мередит. — Хотя, подозреваю, сейчас Мередит может запросто одержать верх.

— Вот как! — удивилась мать Саймона. — Даже не догадывалась об этом. — После короткой неловкой паузы она добавила: — Надо бы им устроить небольшое состязание, чтобы во всем разобраться.

— В самом деле, — кивнула мать Мередит. — Это будет чрезвычайно интересно.

И обе мамы замолчали. Саймон и Мередит смотрели друг на друга. Он чувствовал, что должен сказать какие-то слова, но не мог их найти. К счастью, запели трубы, извещая, что церемония началась.

Мередит кивнула Саймону и ушла вместе с матерью, вскоре затерявшись в толпе, которая устремилась занимать скамейки. Волшебник со своей матушкой направились на отведенные для них места, перекидываясь по пути парой слов с кем-нибудь из родни.

Бернард вышел вперед, повернулся лицом к собравшимся. За его спиной худенькая, робкая Элизабет держала на руках младенца. Супруги поднялись на высокую деревянную площадку и замерли, вглядываясь в кору с южной стороны древесного ствола.

— Виктор Архимаг! — выкрикнул Бернард. — Почтенный предок! Услышь меня!

Выпуклая поверхность древа слегка задрожала, будто кора превратилась в озерко стоячей воды, которую вдруг взволновало поднимающееся из глубины чудовище. Волны все увеличивались, набирали силу… Кора вращалась, как водоворот…

Потом из ствола появился огромный деревянный лик, подобно тому как человек мог бы пройти через водопад. Красивое надменное лицо. Бородатое лицо Виктора Архимага с пустыми холодными глазами.

— Я здесь, — прогудел он.

Саймону всегда это зрелище казалось отвратительным. Только Виктор Архимаг мог оставить после себя призрака, чтобы лишний раз тешить больную гордыню и через века утверждаться в своем преимуществе над потомками.

— Я Бернард Архимаг! — воскликнул молодой отец. — А это моя законная жена Элизабет! Мы хотим поблагодарить тебя, о величайший из волшебников, за все, что ты сделал и делаешь для нашей семьи.