— Как тебе удается находить так много отличных книг? — спрашивала его жена еще в те времена, когда они жили вместе. — Ты всегда подбираешь для меня что-нибудь стоящее.
— Не я их нахожу, — отвечал он. — Книги находят меня.
Она в это не верила, как не принимала в расчет многое из сказанного им. И тем не менее это была правда.
В задней части магазина рука будто сама потянулась к полке, уставленной тяжелыми томами в кожаных переплетах. Все вперемешку — фантастика, научно-популярная литература, энциклопедии, учебники анатомии, первые издания, подшивки забытых журналов, книги на иностранных языках, в том числе совершенно ему незнакомых. Пробежавшись по краю полки, пальцы остановились на черном корешке с золотым тиснением. Он обеими руками потянул книгу на себя, сдул пыль с обложки и прочел название:
...Единственно подлинный мир
Том I. Как рассеять иллюзии рассудка и современности
Автор указан не был, рисунок на обложке отсутствовал — только выцветшая черная кожа и золотые буквы. На корешке стояла римская единица, однако последующие тома нигде не обнаруживались.
Именно эта книга привлекла его сюда.
Он перевернул обложку. Сам придумал эту проверку для книг если первые несколько абзацев впечатляли стилем, содержанием, игрой воображения или даже сочетанием всего этого, он покупал. Долго пробиваться через нудный текст в надежде, что он улучшится, не имело смысла. Раз уж автору не удалось показать свое мастерство на первой странице, это, скорее всего, не удастся и дальше.
Прочитав три первых предложения, он закрыл книгу, вернулся к прилавку и разбудил продавщицу, звякнув колокольчиком.
— Беру.
Руки дрожали, когда он вынимал из бумажника тридцать четыре доллара и платил. Внутри все трепетало, почти как при первой встрече с Джоанной… Предвкушение открытия, ощущение, что он стоит на краю чего-то совершенно необыкновенного, изумительного. Чего-то вроде любви?
— Хороший магазин. Давно вы в этом бизнесе? — спросил он старушку.
— Целую вечность! — ответила она, обнажив в улыбке кривые зубы.
Он рассмеялся и представился, понятия не имея, зачем это делает:
— Я Джереми Марч.
Она кивнула, как бы подтверждая его слова, и помахала рукой на прощанье:
— Приходите еще, мистер Марч.
Когда он покидал магазин, колокольчик звякнул снова. Джереми сунул книгу под пальто, вышел под проливной дождь и зашагал к машине. К тому времени, когда он добрался домой и положил книгу на прикроватный столик, в темном небе уже грохотал гром и сверкали молнии.
Самая подходящая ночь для хорошей книги.
Прикрыв ноги теплым одеялом, он приступил к чтению.
Первое, что необходимо усвоить о единственно подлинном мире, это что он не плод вашего воображения и не лежит в некоем далеком измерении. Чтобы понять разницу между подлинным миром и ложным, нужно представить себе подлинный мир находящимся под прикрытием ложного — скажем, как человек лежит под одеялом или женское лицо прячется под дорогой косметической маской.
Иллюзия, прячущая подлинный мир от глаз людей, называется современным миром. Это плотное сплетение обманчивых нитей, называемых фактами и вместе составляющих великую завесу рассудочности.
Истинный философ путем анализа и синтеза приходит к осознанию того, что рассудочность есть ложь. Она суть то самое стремление, что служит топливом для вселенной, и этим объясняется сила его воздействия. Современность — тоже обман, поскольку древний мир никогда никуда не уходил. Он лишь развивался и трансформировался, нисколько не утрачивая своей древности. Медитируя на сущность единственного подлинного мира, можно добиться проявления оного, ибо истина всегда сильнее иллюзии, даже если погребена под спудом тысячелетий.
Для того чтобы овладеть этим инструментарием, сорвать завесу иллюзии и прийти к полному пониманию единственно подлинного мира, нужно тщательнейшим образом прочесть не только этот, но и все последующие тома.
Каковых двенадцать.
Когда поутру он проснулся, в окно спальни лился изумрудный солнечный свет. Протирая глаза, он вспоминал сон, в котором солнце было не зеленое, а оранжевое или желто-белое. Да и сон ли это? Солнце же зеленое — естественно! — и всегда таким было.
Он выкинул ночные видения из головы и пошел в ванную. Книга была закрыта и отложена перед самым рассветом. Еще ни разу в жизни он так не зачитывался.
Пока он брился, образы единственно подлинного мира плясали на запотевшем зеркале ванной. Покрытые лесами королевства, облачные города, бродящие по горам великаны, парящие, словно орлы, крылатые корабли, рыцари в серебряных доспехах, расхаживающие по зубчатой стене нефритового замка, грифоны, мантикоры и стаи пегасов, над чужим морем носящих на себе дев…
Стряхнув наваждение, он пошел на кухню и напился диетического лимонада.
Он надел тенниску, джинсы и вышел из дома, глядя на изумрудный пылающий шар над головой. День был теплый, но не жаркий. Он достал из кармана ключи от машины. Завтракать некогда — его зовет вторая книга. До букинистического магазина почти девяносто миль.
Ну ничего, цель — новый проблеск единственно подлинного мира — от него не уйдет.
На углу самого богемного квартала стоял магазин «Книги и свечи», принадлежащий пожилой паре хиппи. Глядя сквозь очки в стиле Джона Леннона, муж приветливо улыбнулся Джереми. Тот кивнул и свернул к ряду книжных полок в левой части магазина. На другой стороне стояла обширная коллекция свечей ручной работы, всех форм и размеров. Их пляшущие огоньки создавали впечатление, будто находишься в церкви.
Цепкий взгляд заскользил по полкам. Как будто ты приближаешься к комнате, где играет музыка, — с каждым шагом мелодия все громче.
Отодвинув картонную коробку с тронутыми плесенью книгами в бумажной обложке, он увидел низкий стеллаж, а на нем книгу, почти неотличимую от первой: черный кожаный переплет с золотом на корешке и обложке. Радостная симфония ревела в ушах, когда он снимал находку с полки, ощущая приятную тяжесть.
...Единственно подлинный мир
Том II. Королевства и главные города Артирии
Шестидесятилетние хиппи сразу смекнули, что эта книга ему нужна позарез. Пришлось заплатить двести долларов с лишним; хорошо еще, они приняли кредитную карту. Позабыв, где оставил машину, он пошел в грязный мини-отель, в котором селились преимущественно бездомные. Он не мог ждать — необходимо было тотчас приступить к чтению.
В такую теплую погоду почти все постояльцы занимались своим привычным делом, то бишь слонялись по улицам. Он заплатил за койку, лег и открыл книгу.
Час спустя, когда солнце склонилось к горизонту, ночлежники потянулись под крышу — посасывать спиртное из бутылок в бумажных пакетах или играть в кункен на обшарпанных складных столиках. Джереми ничего этого не замечал, все его внимание было отдано книге; как и с первым томом, он не мог остановиться, не дочитав до конца.
Он поглощал слова, как изголодавшийся бродяга поглощает яства на королевском приеме.
Настоящее название единственно подлинного мира — Артирия. Всего в нем двадцать одно королевство, девять из них в той части, которая именуется Большей, и двенадцать — в Меньшей. Единственно подлинный мир омывают три океана, они того же оттенка, что и изумрудное солнце, и у каждого свои загадки, особенности островной культуры и таинственные глубины.
В Большей части королевства расположены тридцать три цветущих города, берущих свое начало в эпоху Ходячих Богов. Иные многажды подвергались разрушению, однако верные потомки неизменно возрождали их.
Самых крупных и влиятельных городов семь. Вот они: Вандрилла (город мечей), Зорунг (город звездочетов), Ореалис (город вина и песен), Ург (город пытливых умов), Ашингол (город богорожденного), Зеллим Ках (город колдунов) и Йонгайя (город беспокойных жаб).
Среди этих городов есть лишь один, куда не ступает нога человека. Даже произнесение вслух названия этого ужасного места наказывается смертью во всех королевствах и Большей, и Меньшей частей.
Естественно, название запретного города на этих страницах появляться не может.
В своих снах Джереми все еще был женат. Ему снилась Джоанна, какой он ее запомнил: улыбающаяся, полная энергии, с длинными, черными как смоль волосами. Чаще всего ему снился пикник на озере Альбатрос. В лазурном небе сияло дивное желтое солнце, ветер ерошил волосы Джоанны. Они распивали бутылку вина и любовались играющими на воде утками, пока не накатывали, скрывая солнце, грозовые облака. Потом, лежа под большим деревом, они занимались любовью, слушая шум проливного дождя и шепот листьев над головой.
«Никогда я не был так счастлив», — сказал он ей в тот день.
Ему только что исполнилось двадцать пять, она была на год моложе. Их отношения могли служить доказательством того, что противоположности притягиваются друг к другу. Он никогда не понимал, почему такая женщина влюбилась в вечного мечтателя. Для него было куда важнее сочинить безупречную песню, чем заработать на жизнь. Все три года, пока они были женаты, она работала в банке, а он в магазине подержанных музыкальных записей, одновременно давая уроки игры на гитаре. В первый год это был рай, во второй — череда схваток, в третий — война на истощение.
«Ты такой мечтатель», — говорила она.
Как будто в этом есть что-то неправильное.
Через несколько месяцев после свадьбы до него дошло: пока она зарабатывает больше, он будет выглядеть в ее глазах неудачником. С этого началась «фаза делового костюма и галстука» — повесив гитару на стену, он погрузился в скучнейшую бюрократическую рутину. Ради Джоанны. Она коротко постриглась и какое-то время выглядела счастливой… а вот он чувствовал себя все более и более несчастным. Стерильные ряды офисных кабинок он воспринимал как тюрьму, а в тюрьме умирают все надежды.
«Ты такой мечтатель», — повторяла она во сне, не осознавая иронии ситуации, и свадебное платье превращалось в пепел, когда он целовал ее.
Она стояла на холодном сером песке, все уменьшаясь по мере того, как судно уносило его прочь. В конце концов она уподобилась крошечной кукле среди других многочисленных кукол на берегу. Он оглядел свое судно, но оно было безлюдным. На палубе стоял он один, и горький ветер наполнял паруса, отдаляя его от берега.
Он обернулся, позвал ее по имени, но ветер одиночества унес его слишком далеко. Тогда он прыгнул в ледяную воду, исполненный решимости вернуться на берег, вернуться к ней и возродить любовь. Ему никто не нужен, кроме нее; никогда не был и не будет нужен.
Но едва холодная вода сомкнулась над головой, он вспомнил, что не умеет плавать. Словно камень пошел ко дну, и в легкие хлынула соленая вода.
Он проснулся в высокой траве лавандового цвета, хватая ртом воздух. В зеленом, точно лайм, небе полыхало солнце. Дешевая ночлежка исчезла, как и бездомные, с которыми он делил ее. Он лежал в поле один. Встал, повернулся к высоким черным стенам Ореалиса.
Базальтовый вал окружал город, изгибаясь в сторону залива. Это был огромный порт, известный своими превосходными винами и замечательными певцами. Он зашагал в сторону океана, где на якоре покачивались гордые галеоны и тысячи других кораблей. Открытая вода страшила его, но он твердо знал, что следующая книга найдется по ту сторону изумрудного моря. Она взывала к нему — с такой же силой, с какой весна взывает к уснувшим на зиму цветам.
Чем больше размышляешь о сущности единственно подлинного мира, тем явственнее он проступает…
По дороге к южным воротам он пробирался сквозь толпу паломников в балахонах, стражников в доспехах, фермеров с телегами и безлошадных крестьян. В отдалении гроздьями поблескивали нефритовые купола и башни в окружении множества деревянных строений, где трудились и жили простолюдины. На городских перекрестках выступали барды и поэты. Пахло конским и человеческим потом, дымом и специями.
Слуги несли в паланкинах состоятельных граждан. Ореалисская знать любила атлас и шелка, блистающие каменьями и родовыми гербами из благородных металлов. Здесь считались модными высокие полуовальные прически — в волосы пастельных тонов вплетались золотая канитель и нитки жемчуга. На пальцах и мужчин и женщин сверкали кольца; и те и другие раскрашивали лица в различные оттенки янтарного, охряного и темно-красного. При паланкинах шествовали телохранители в серебряных кольчугах, с узорными мечами за спиной. Гребни их железных шлемов были украшены изображениями змей, соколов или тигров.
Отойдя в сторону, чтобы пропустить свиту очередного богатого горожанина, Джереми обратил внимание на собственную одежду, отличную от той, что носили жители Ореалиса. Рубаха из черной шерсти покрывала торс и руки и была перехвачена пояском из серебряных звеньев. Штаны — из темно-фиолетовой ткани, мягкой и в то же время плотной как кожа; высокие сапоги — из того же материала. Малиновый плащ у горла скреплен амулетом в виде бараньей головы то ли из серебра, то ли из белого золота.
От одежды пахло лошадью и пылью. Джереми инстинктивно потянулся за бумажником, но вместо него обнаружил свисающий с пояса шерстяной кошелек и высыпал на ладонь его содержимое: восемь серебряных монет с бараньей головой на одной стороне и сверкающей башней на другой.
Откуда-то ему было известно, что монеты, называемые дринами или, в просторечии, барашками, отчеканены в далеком городе, названия которого он не помнил.
Сквозь густой аромат Ореалиса пробивался запах морской воды, хотя до набережной с покачивающимися около нее галеонами было еще далеко. Их украшали паруса всех цветов радуги и совершенно незнакомые гербы. Джереми устремил взгляд по ту сторону забитого судами залива, к далекому горизонту. Солнце висело низко, и океан сверкал, словно зеленое зеркало.
Таррос.
Название этого островного королевства словно всплыло из глубин зеленого моря. Там он найдет следующую книгу.
После долгих расспросов он добрался до галеона с голубыми парусами и флагом островной королевы, носящим изображение морской раковины. Загорелые дочерна матросы грузили на борт рулоны ткани и бочки с вином.
— У тебя есть деньги, философ? — спросил вспотевший капитан — полный, круглолицый, с толстыми губами и темными курчавыми волосами.
С шеи у него свисало ожерелье из устричных раковин.
— Восемь серебряных барашков.
Капитан улыбнулся; зубы блеснули как жемчуга.
— Ага, этого хватит.
Джереми высыпал монеты на ладонь капитана и взглянул на волны.
— Отплываем с восходом луны, — услышал он. — Ночью не жарко и море спокойное.
На гаснущем небе замерцали звезды. Луна — нефритовый диск, отражающийся в темной воде, — поднималась над горизонтом.
Вслед за капитаном, представившимся как Зомрах Бывалый, он поднялся на палубу. Неожиданно вспомнился второй том и ночлежка, где он заснул, дочитав до конца. Кстати, куда девалась книга? Осталась в поле? Или где-то здесь, в городе? Или вообще исчезла? Может, вернуться и поискать ее в бархатистой траве?
«Ни к чему, — сказал он себе. — Я ведь уже прочел ее».
Нужно двигаться дальше, по зеленым волнам.
Чем ближе к островному королевству, тем больше он вспоминал о себе. К тому времени, когда показался лесистый Таррос, он уже понял, почему капитан называет его философом и почему у него на груди серебрится изображение бараньей головы. Вспомнил и свое отрочество в белых башнях Оорга, города пытливых умов, бесчисленные храмовые библиотеки и тысячи дней, отданных размышлениям. Многое еще оставалось закрыто туманом забвения, картинами средней школы, колледжа и другими фантомами. И все же после пятидневного плавания по океану возникла уверенность, что он действительно философ из белого города и всегда был им.
На шестой день он вспомнил свое настоящее имя.
Джеремах из Оорга.
— Я Джеремах из Оорга! — закричал он в просторы океана.
Матросы вроде бы не обратили внимания на эту выходку, однако поглядывали в его сторону, когда считали, что он не видит. Что, кроме эксцентричного поведения, можно ожидать от человека, тратящего свою жизнь на поиски смысла существования?
Но это еще не все, решил он. Тут скрыто нечто большее, гораздо большее. По ощущениям, Оорг — его прошлое, но не настоящее и не будущее. Он не просто уроженец Оорга, изучивший пятьдесят девять философских течений и поднаторевший в умственных упражнениях. Кто же он? Возможно, ответ найдется в следующем томе единственно подлинного мира.
То, что недоступно памяти, скрыто среди тех страниц.
Спустя четырнадцать дней плаванья по спокойному морю с попутным ветром галеон бросил якорь в Мироа, порту Тарроса. Город, с его непритязательными мазанками, куполообразными храмами и скромным дворцом королевы Тарроса на вершине самого высокого холма, являл собой бледное подражание Ореалису. Дворец состоял из четырех конических зданий и вздымающейся между ними башни, все из розового с фиолетовыми прожилками мрамора. Город изобиловал красочными птицами, а люди, в большинстве простые труженики, ходили в белых рубахах и штанах, с обнаженной грудью, но непременно при ожерелье из морских раковин, символе их страны и королевы. Дыхание соленого ветра смягчалось острым запахом фруктовых деревьев.
Зомрах Бывалый, капитан торгового судна на службе у вице-короля, имел право посещать дворец. Вице-король оказался морщинистым стариком в серебристых одеждах; на седой голове — нелепая шляпа в форме раковины. А может, это и была раковина, самая настоящая. Изучив в пышной приемной счет Зомраха, он вручил капитану мешок золота. Когда Зомрах представил философа вице-королю, тот оглядел его с ног до головы, точно диковинный груз, кивнул и приказал следовать за собой.
Они долго шли по извилистым коридорам, по аллеям со шпалерами, увитыми красными и белыми орхидеями. На стенах дворца висели гобелены с грозными подводными сценами: вооруженные трезубцами герои сражались с кракенами, акулами и левиафанами. В отдалении высокий голос пел прекрасную песню, наводившую на мысль об океанских глубинах.
Королева Тарроса приняла Джеремаха на высоком балконе розовой башни, купаясь в солнечном свете. Сидя в кресле, она могла обозревать северную и западную части острова, а на юго-востоке — безбрежный океан. Ее охраняли три мускулистых тарросийца в набедренных повязках и при амулетах из морских раковин.
Королева встала, и он был потрясен до глубины души. Ее красота слепила. Узкий подбородок и сапфировые глаза казались смутно знакомыми, волосы имели оттенок влажных морских водорослей. Сквозь почти прозрачное платье проглядывало тело безупречной формы.
Она дружески обняла его.
— Хорошо выглядишь, философ. И ты гораздо моложе, чем в свой прошлый визит, — с улыбкой сказала она.
Джеремах поклонился, вспомнив, как надо вести себя в таких ситуациях.
«Я уже бывал здесь. Она знает меня».
— О королева, твои владения — душа красоты, а ты — ее сердце.
— А ты все тот же льстец. — Она прикоснулась ладонью к его щеке, с таким выражением, как будто ее восхищали черты его лица. — Ты пришел за своими книгами. — Она взяла его за руку; прикосновение было теплым и нежным. — Я сохранила их.
Значит, здесь не один том.
— Ваше величество, как всегда, поступили мудро…
