— Вот это да-а, — протянул Крымов. — Как вам такой поступок, коллеги?

— Отвратительно, — честно призналась Кассандра.

— Подонок, — вынес строгий вердикт Антон Антонович. — А почему Лапшин-Трюггви, кстати?

— Его мать была полунемкой, полушведкой.

— Ясно. И что с ним было дальше? С Венедиктом?

— Болезнь Смолянского прогрессировала, и через какое-то время он умер. Дело в том, что последние несколько лет он провел в своем доме в Цареве.

— В бабушкином доме? — уточнил Крымов.

— Именно. К тому времени та уже упокоилась с миром. По легенде, когда художнику становилось лучше, он лепил в небольшой мастерской скульптуру «Незнакомки». Эта женщина ухаживала за ним, она же похоронила его. И отдала, как говорили старые искусствоведы, глиняный слепок на отливку из бронзы. Но документально это нигде не подтверждено, как и реальность этой женщины. Была — не была? Но если была, то сделала еще кое-что перед его смертью. Она не хотела расставаться с его сердцем.

— Как это? — спросил детектив.

— Якобы она сожгла его, поместила в сосуд и замуровала эту урну где-то в доме, то ли в стене, то ли где-то еще. Постойте. — Кравцов вновь сполз со стола и подошел к одному из стеллажей. — Вот она, энциклопедия Царева в трех томах; второй том, сейчас, дамы и господа, — искусствовед наконец-то сел с книгой за свой большой стол и стал листать объемный том. — Смолянский… Так-так… Судя по письмам… Местная легенда гласит… Ага… «Сердце художника и ключ покоятся под шпилем-флюгером с ласточкой…» Поди пойми, что это. Вот и фотография самого дома, посмотрите…

Трое посетителей спрыгнули с дивана и подбежали к столу, причем бодрый старичок, демонолог и маг, опередил всех.

— Вот старое фото, еще с флюгером, а это дом в нынешнем состоянии, аварийном, уже с выбитыми окнами и без ласточки… Администрация города дожидается, когда его наконец признают аварийным, без надежды на восстановление фондом, с которого снимается ярлычок «исторический памятник».

— Это на пересечении Льва Толстого и Алексеевской? — спросил Крымов. — Если идти в сторону площади?

— Именно так.

— Я знаю его.

— Да все его знают — Дом Смолянской. Уверен, его запустили до такого позорного и плачевного состояния исключительно ради того, чтобы поскорее снести и «разумно обустроить территорию», как говорится, «использовать землю по назначению», «дать прибыльному делу ход». Две кариатиды, уникальный фриз, архитрав, карниз — все по барабану. Конечно, эти архитектурные излишества здорово поизносились, но если их восстановить, а? Да, и шедевральная изразцовая старинная печь! Ой, какая печь! Правда, почти все изразцы пооблупились, но по образцу можно отлить новые. Местные керамисты сказали: сделаем. Куда там!

— А что стало с Лапшиным-Трюггви? — спросил Крымов.

— Он уехал в Петербург, а потом на родину матери, в Швецию, там ему досталось наследство; взял псевдоним и стал, кажется, писателем. Россию он бросил навсегда. Исчез из поля зрения. О Семене Зарубине история просто забыла. Такова судьба подлецов!

— Значит, все это правда? — шагая по мраморной лестнице вниз, говорил Крымов. — И трое друзей были, и Метелица. Только рассказ Йозефа Кале представил нам эту историю как сказку, а господин Кравцов изложил ее сухим языком материалистического реализма. Даю руку на отсечение, что за псевдонимом «Йозеф Кале» и скрывается Лапшин-Трюггви, который был свидетелем всех этих событий, он не просто так уехал из России и взял другое имя. — Они прошагали холл и вышли из прохладного коридора музея на теплую солнечную улицу. — Будучи свидетелем, он решил навсегда скрыться с глаз опасного товарища — Семена Зарубина.

— «Сердце художника и ключ», — повторила как заклинание Кассандра. — Сердце, обращенное в пепел, это мы знаем. Но что за ключ?

Крымов был готов к яростному бою:

— Ну что, Антон Антонович, подбросите нашу компашку до особнячка Смолянских?

— Только и мечтаю об этом! — откликнулся Долгополов.

— И я! — добавила Кассандра. — Едем!

Через пять минут «жук» остановился на улице Алексеевской у двухэтажного старинного особняка. Фасад разрушался буквально на глазах, даже был обведен красной лентой на столбиках, чтобы зеваки близко не подходили. Второй этаж и широкий балкон охраняли две вусмерть потасканные кариатиды. С балкона и карнизов второго этажа, как видно, то и дело выпадали кирпичи. Всюду зияли ровные продолговатые дыры. Вот-вот, и сам особнячок сложится, как карточный домик. Но так казалось только на первый взгляд. Ветер времени безжалостно разносил только фасад здания. Если заглянуть в подворотню, можно было увидеть, что крепкий дом глубоко уходит в квартал, а значит, занимает гигантское пространство, как раз под новый аккуратный небоскреб.

— Не-ет, — покачал головой Крымов. — Вы меня не обманете: он бы еще лет двести простоял, отреставрируй его.

— Согласен, — кивнул Долгополов. — Крепость! Мордашка чуть облетела, всего-то.

— А вот и башня с дырявой крышей, — кивнула наверх Кассандра. — И шпиль сохранился. Только ласточки нет.

— «Сердце художника и ключ покоятся под шпилем-флюгером с ласточкой», — теперь уже Крымов повторил слова, прочитанные искусствоведом.

Андрей взлетел по ступеням парадного, подергал рукоять, обернулся к друзьям и отрицательно покачал головой:

— Забит наглухо. Я сейчас. — Детектив прошел во двор, оглядел косые двери, заглянул в низкие окна. — Я знаю, как попасть внутрь. Ну что, подождем до ночи?

— А то! — вскинул голову их старшина-заводила. — А пока что пообедаем — я, например, проголодался. Поросенка проглочу — не замечу. А вы, Кассандра?

— Кролика, — скромно сказала их рыжеволосая спутница.

5

В полночь они стояли у дома Смолянских, но теперь во тьме кромешной. К счастью для них, с работающими фонарями на этом участке улицы оказалось бедновато. За спиной Крымова уже висела походная сумка с инструментами взломщика. Кассандра успела переодеться в темный спортивный костюм и кроссовки — на случай, если придется быть женщиной-кошкой. Погода портилась. За ближними домами, где-то над Волгой, блистали молнии и гремел гром, раскатисто проходя по старому городу. Далекие вспышки над крышами походили на частые взрывы.

— Где свет? Куда смотрят хозяйственные службы города? — вопросил Долгополов. — Пойдет старичок — брякнется и переломает себе руки-ноги.

— В это время старичкам надобно лежать в койке с грелкой, — заверил его Крымов. — Вы — исключение, Антон Антонович. Вы на службе. Идемте во двор — я знаю, в какую дверь мы войдем. Двигайтесь строго за мной, по тропинке, не то и впрямь еще расшибетесь.

Они оставили позади фасад и направились вдоль грубой кирпичной стены. Это было обычным делом для купеческих особняков девятнадцатого века: вычурный фасад со всеми излишествами, как визитная карточка, мол, вот мы какие, глядите и завидуйте, и сам дом, похожий на убогую казарму. И чем дальше такой дом вытягивался в глубь квартала, тем быстрее уходила многоэтажность, — тут жила когда-то прислуга, и крыша была ниже. В самом дальнем аппендиксе, как правило, располагалась дворницкая. Крымов поднял руку у предпоследней двери — старой, деревянной, косой, еле державшейся на петлях.

— Замок проржавел, — орудуя отмычкой, сказал детектив. — Нет, здесь лучше всего отжимом.

— А скажите, Антон Антонович, — тихо спросила Кассандра, — как соотносится языческий Один и наш с вами Бог?

— Это проще простого, — пожал плечами бодрый старик. — Греческий Зевс, римский Юпитер, скандинавский Один, славянский Перун, Вицлипуцли у ацтеков и так далее — это все одно и то же лицо. Только у каждого народа было для него свое имя. Как и для других богов. Но две тысячи лет назад все изменилось — старые боги превратились для христианского мира в демонов. Они утратили полномочия и ушли в тень, но это не значит, что перестали существовать.

— Вы сейчас серьезно говорите? — спросила Кассандра.

— Антон Антонович о таких вещах не шутит, — бросил через плечо Крымов. — Табу.

— Да, милая моя, да. И последняя великая битва еще впереди.

— Значит, берем попкорн и ждем? — задорно спросила Кассандра.

— Нет, девушка, берем в руки оружие и помогаем силам света. Берите пример с Крымова. Вон как пашет! Всем нам придется поработать, и еще как.

— Ясно, — вздохнула Кассандра. — Значит, попкорн отменяется.

— Именно.

За новой вспышкой последовали раскаты грома, но уже куда ближе.

— К нам идет непогодка, — констатировал Долгополов. — Ну что вы так долго возитесь, Андрей Петрович?

Гвоздодер сделал свое дело, и старая дверь со скрипом пошла вперед, в темноту дома.

— Так, говоруны, — обернулся к спутникам Крымов. — Идете за мной. Вначале Кассандра, потом умный дедушка.

Кассандра не смогла удержаться — рассмеялась.

— Надо было все-таки попкорном запастись, — сказала она.

Они включили фонари. Жилище прислуги традиционно соединялось с господским жильем. Тут многое перестроили за последний век, но схема особняка была типовой для своей эпохи. Некоторые двери открывались легким пинком, где-то нужно было налечь плечом, а где-то и вновь поорудовать отмычкой. Взломщики обошли первый этаж, заглянули во все закутки, потом прошли и второй. На мебель смотреть было нечего — она за сто с лишним лет поменялась тут раз двадцать пять. Простучать все стены — это была великая забота. Но, в сущности, что они искали? Пепел, оставшийся от сердца художника, или что-то еще? Разумеется — загадочный ключ! Но от какой двери? И что она скрывает?