Что-то хлопнуло, лязгнуло металлом. Во дворе едва слышно завелась папина машина.

— Папа! Папа-а-а-а-а! Мам-а-а-а-а!

Наступила тишина. Миша прижался спиной к двери, всхлипывая и размазывая слезы по лицу. Темноты он боялся и до сих пор спал с ночником. Папа говорил, что это нелепо, что монстров не существует. Что если кто и может навредить, так это другие люди, а не темнота, но мама всегда заботливо включала в розетку лампочку в виде машинки, и Миша засыпал, держась взглядом за огонек.

Здесь царила кромешная тьма.

Внизу что-то пошевелилось. Пробежали по полу маленькие лапки. Миша полез в карман, вытащил зажигалку. Щелкнул. Маленький огонек лишь осветил руки, а тьма стала только гуще. Что-то вновь прошуршало внизу.

Что-то страшное.

— Выпустите меня, — проскулил Миша. Голова болела, кружилась. — Я хочу домой…

Зажигалка нагрелась, и он отпустил кнопку. Папа говорил, что огонь — не игрушки. Что в его детстве соседский мальчик играл со спичками и спалил дом. Дом, который его родители строили много лет.

«Ты же не хочешь спалить наш домик?» — улыбался он.

Перед глазами встал окровавленный молоток. Затем лежащий на земле папа. Несокрушимый, смелый, почти как Красный Уткоробот.

Миша сжался в комочек, пристально глядя во тьму. Скорчился на ступеньке, уткнувшись лбом в холодный бетон. Зубы клацали друг о друга. Руки тряслись.

И почему-то страшно клонило в сон.

Его разбудил стук двери. И голос:

— Что, блядь, мудак, довыебывался? Я тебе, сученышу, сколько раз говорил — сиди, блядь, и не отсвечивай.

— Он первый начал! — послышался виноватый голос Гаврилы.

— Хуервый! Говнюк мелкий. Пидор.

Послышался звук затрещины. Гаврила всхлипнул.

— Пасть закрой! Не пацан, что ли, ныть будет тут?!

— Выпустите! — крикнул Миша.

— Па… — севшим голосом сказал Гаврила. — Кто это?

— Твое домашнее задание, блядь! — гаркнул Соколов-старший. — Ща ты у меня его отработаешь по красоте, сученок.

По двери, за которой сжался Миша, ударил кулак.

— Заткни рот, говнюк, а то к папаше отправишься!

— Па… Это… Погостин? — тихо и испуганно произнес Гаврила.

— Хуестин. Довыябывался, сука? Папку еще подставил.

— Как он здесь…

— Каком кверху, завались! — Еще одна затрещина. — Сука, говорил не отсвечивать, дебил! Хуле ты лезешь ко всем?!

Миша дрожал на ступеньке. Темнота в подвале пугала его меньше голосов снаружи.

— Пиздуй на кухню! Жри. И пасть не разевай, мне побалакать надо.

Послышались шаги, осторожные, детские. Гаврила остановился у двери.

— Сука, бегом! — рявкнул гнилозубый. А затем голос его изменился. Стал вкрадчивым, спокойным: — Здравствуйте! Светлана Ивановна? Это папа Соколова…

— Мама! — завизжал испуганный Миша, но входная дверь захлопнулась, оборвав его вопль. — Мамочка!

Светлана Ивановна — это мама! Он звонил маме! И если кричать громко — она услышит. Миша забарабанил по двери, вопя так, что заболело в груди. Он бился о металл, как птица о стекло, бросаясь на него всем телом.

Потом упал, тяжело дыша. Зачем он звонит маме?!

— Ты что тут делаешь, Погостин? — тихо спросил оказавшийся за железной преградой Гаврила.

— Гаврила, открой, пожалуйста. Открой! Я тебе всех скрепышей отдам! У меня много! Дома еще есть. Открой, Гаврила! Он звонит маме!

Тот не ответил. Стоял за дверью молча.

— Гаврила?!

Торопливые шаги растворились в доме. И входная дверь снова открылась. Мимо протопал Соколов-старший. Ушел куда-то в дом. Оттуда послышался разговор на повышенных тонах. Затем вскрикнул Гаврила.

Тьма вновь пошевелилась. От воздуха подвала кружилась голова. Резкие запахи разъедали горло.

Миша вдруг понял, что по-прежнему сжимает в левой руке скрепышей. Разжал ладонь, бросая их во тьму. Подумал о папе, о том, что он обещал взять Мишу на рыбалку на выходных. Что не будет больше выходных. И папы не будет.

Вой вырвался из груди. Звериный, тягучий. Миша обрушился на дверь, барабаня кулаками.

— Ненавижу! Ненавижу! — орал он. — Ненавижу!

Быстрые шаги из глубины дома добрались до входа в подвал. Лязгнул засов. На пороге показался взбешенный Соколов-старший. Вверх взметнулась рука, и от удара по голове у Миши потемнело в глазах. Осев, он потерял равновесие и снова скатился с лестницы.

В пятне света рядом с фигурой гнилозубого появилась его крошечная копия. Гаврила.

— Па…

Еще одна затрещина, и в проеме остался только Соколов-старший.

— Любишь лезть ко всем, говнюк? — сказал тот упавшему сыну. — Мужика играешь?

Щелкнул выключатель. Лампочка выхватила из темноты подвала стеллажи с барахлом. Коробки. Канистры. Банки. Большие пузатые бутылки с мутной жидкостью.

— Пиздуй!

Соколов-старший столкнул вниз Гаврилу.

— Лезешь в драку, будь готов убить! — гаркнул ему вослед гнилозубый. Мальчишка упал рядом с Мишей, ошеломленно глядя наверх. — Иначе нехуй лезть!

— Па!

Соколов-старший неожиданно спокойно отвернулся, исчез из проема, но вскоре вернулся назад с молотком. Положил его на верхнюю ступеньку.

— Его папашу я успокоил. Будет честно, если ты сделаешь то же самое с его ублюдком. Ты начал — ты и закончишь.

— Па! — крикнул, сев, Гаврила. Бросил быстрый взгляд на Мишу. — Папа!

Дверь в подвал захлопнулась.

Миша торопливо отполз от одноклассника подальше. Уткнулся плечом в канистру. Гаврила же смотрел на выход, будто не верил, что его заперли. Встал, хромая, поднялся наверх и стукнул по металлу.

— Я не буду! — гаркнул он. — Я не буду этого делать! Никогда!

Гаврила пнул дверь. Уселся на ступеньку, на которой Миша провел несколько часов. Нахмурившись, посмотрел на собрата по заточению. Оттолкнул ногой молоток.

— Не буду! — сказал он.

Миша молчал. Он очень сильно устал. Из тела словно выкачали всю жидкость, глаза пересохли.

— Я случайно, — сказал Гаврила. — Я не хотел так.

Миша не ответил. Мальчик наверху лестницы был гостем из другого мира. Из враждебного мира Злых Свиней. Но в подвале не было Красного Уткоробота, чтобы победить врага. Был только маленький Миша.

От пола веяло холодом, черные пятна потеков масла блестели от света лампы. Канистра рядом пахла очень противно. Он встал, нашел какую-то грязную тряпку, забился в угол подальше от канистр и укрылся ею, настороженно наблюдая за Гаврилой.

Тот демонстративно уставился в другую сторону.

Так прошло не меньше часа. В доме царила тишина. Потом со двора послышался собачий лай, едва заметный. Звук просочился из узкого окошка под самым потолком подвала. Миша вздрогнул, посмотрел туда.

Гаврила повернулся, насупившись.

Хлопнула входная дверь. Тяжелые шаги остановились у подвала. Лязгнул засов.

— Сидишь, блядь? — рыкнул Соколов. На лице алели две царапины.

— Пить хочу, — угрюмо сказал отцу Гаврила.

— Ты отсюда не выйдешь, пока не закончишь, — процедил гнилозубый. Посмотрел на Мишу. — А ты, щегол, смотри, кого я принес.

Он исчез из проема, а затем, пыхтя, перекинул через порог большой сверток. Отодвинул ногой сына, крякнул, дергая ношу на себя, и сбросил ее с лестницы.

Гаврила завопил. А Миша без движения смотрел на то, как по ступеням катится тело мамы. Внутри все умерло. Слез не было. Не осталось ничего. Злобные Свиньи победили. Одноклассник плакал наверху, что-то вопил, а Миша смотрел на неестественно вывернутую шею той, что еще день назад читала ему сказку про дракончика Тишку.

Соколов-старший захлопнул дверь.

Миша встал. Подошел на дрожащих ногах к телу матери. Коснулся ее щеки пальцем.

— Мам? — чужим голосом сказал он. Нажал чуть сильнее, продавливая холодную кожу. Гаврила наверху завозился, закричал:

— Это все из-за тебя!

Миша лег рядом с мамой, прижавшись к грязному пуховику. Закрыл глаза. В груди было больно, но слезы не приходили.

— Это из-за тебя! Из-за тебя! — вопил Гаврила. Миша молчал. Папы нет. Мамы нет. Остались только Злобные Свиньи.

Одноклассник заплакал, по-звериному, в смеси ужаса и отчаяния. А затем пошел вниз.

— Это ты виноват. Ты виноват. Ты! Ты!

Миша повернулся на спину. Гаврила спускался, зажав в руках окровавленный молоток. Медленно, словно продирался через сливочное масло. Лицо залито слезами. Глаза красные.

Злобная Свинья.

Он медленно поднялся ему навстречу. Молча. Без страха. Как Уткоробот.

Когда одноклассник ударил молотком, Миша инстинктивно, словно защищаясь от подзатыльника отца, вскинул руку. Вскрикнул от боли в предплечье. Тяжелый молоток вылетел из пальцев Гаврилы, грохнулся о бетонный пол, и мальчики сцепились.

Миша никогда не дрался. Только если в шутку, когда надо показать удар, а не ударить. Но сейчас он словно понимал, что нужно делать. Вцепился Гавриле в волосы, пока тот барабанил его по спине. Попытался оттянуть голову мальчика от себя.

Одноклассник извернулся, перекинув через себя Мишу. На пол упала канистра, что-то забулькало. Завоняло едко, противно, как на заправке. Одежда намокла. Встав на ноги, мальчики уставились друг на друга. Гаврила с ненавистью, Миша с пустотой. Он уже не видел перед собой человека. Перед ним хрюкала толстая грязная Свинья. С мерзким рылом, пародирующим лицо человека. И Красный Уткоробот готов был вступить в схватку.