Посидел, почитал… Фигня какая-то. Да разве я так базарю? «Спермотоксикоз», «эксперимент», «томление духа»… За этакие слова в приличной компании и по щам прилететь может.

Но Витасик сказал: так надо. Он историю на сайт собрался заслать, хренотой такой занимающийся, на конкурс какой-то, там мат через слово не в жилу, — выложить можно, не запрещают, да не дочитает никто. Ну, надо так надо…

И напоследок. Тем парням, кто Витасикову писанину одолел: берегите себя, в натуре. А если заметите, что, как тёлке своей вдуете, так потом целый день без сил и ничего не хочется, — линяйте от нее, бросайте всё и линяйте.

И еще: грибы с синькой никогда не мешайте, херня получится, а не кайф, проверено.

Юрий Погуляй

Уткоробот и злобные свиньи

Красный Уткоробот преодолел море лавы и вышел прямиком к порталу. Стальные ноги дымились от жара, но Уткоробот не боялся. Он встал напротив Злобной Свиньи и поднял раструбы огнеметов.

— Сдавайся, злодей! — прокричал Уткоробот.

— Нет. Аха-ха-ха! Я порабощу эту планету!

— Я не дам тебе это сделать!

— Аха-ха-ха! Тогда ты познаешь мой гнев! — последнюю фразу увлекшийся Миша произнес вслух. Замер. Красный карандаш застыл над листком бумаги. Шея сама втянулась в плечи.

— Придурок! — немедленно отреагировали сзади. Кулак больно ткнул в спину.

— Кто обзывается, тот так и называется! — буркнул Миша, не оборачиваясь.

Весь класс смотрел на него. Учительница вышла, оставив первый «Б» на рисование. Она часто так делала, а когда возвращалась, от нее неприятно пахло. От папы так пахло, когда приезжал дядя Олег, и они на весь вечер запирались в кабинете и смотрели взрослые фильмы, а потом выносили оттуда пустые бутылки.

— Факт! Факт! — Сидящий на последней парте Гаврила вытянул средний палец.

— Это плохо! — сказал Миша.

Недавно он спросил у родителей, что значит средний палец и слово «факт», и, пока папа странно улыбался, поглощая суп, мама напряженно объясняла, что так делают только плохо воспитанные мальчики. Что это неприлично.

— Мишенька-писенька, — продолжил Гаврила.

— Перестань! — возмутился Миша. — Это некрасиво!

Одноклассники зашумели, переключившись на новое развлечение. Карандаши легли на столы. Кто-то засмеялся противно, издевательски. Миша угрюмо прикрыл глаза руками, чтобы не видеть смеющихся над ним лиц. Только Глеб смотрел понимающе, но не вмешивался.

Папа говорил, что если задирают — нужно не реагировать. Если же ударили — то бить. Бить и не бояться, что ударят сильнее.

Миша же все равно боялся.

Он посмотрел на свой рисунок. Красный Уткоробот стоял напротив Злобной Свиньи и не ведал страха. Из рук героя бил огонь.

Зажигалка в кармане словно нагрелась. Хотелось взять ее, щелкнуть кнопкой и увидеть, как гудит острое пламя, которое даже на ветру не гасло. Его талисман, тайно взятый из ящичка на кухне. Вот бы сжечь Гаврилу, как Злобную Свинью в третьем эпизоде второго сезона его любимого комикса «Красный Уткоробот».

Который Миша придумал сам!

В спину опять ткнули. От обиды захотелось плакать. Но снова вспомнился голос папы:

«Мужики не плачут».

Что он понимает. Он большой, сильный… а Миша маленький.

Опять тычок, уже болезненный.

— Отстань от меня! — крикнул Миша, обернувшись. Гаврила выставил перед собой два кулака с поднятыми средними пальцами и водил ими перед лицом Миши, одновременно показывая язык. Глаза его были как у жабы. Выпученные и глупые.

— А то что? Расплачешься, Мишенька-писенька? — проквакал Гаврила.

Миша схватил со стола учебник и бросил обидчику в лицо.

В ответ тот нелепо взмахнул руками, защищаясь, класс взвыл от веселья, но шум-гам прервал властный голос Марии Петровны.

— Это что за бардак?! — рявкнула она с порога.

— Мария Петровна, Погостин кидается! Он в меня книгу кинул! — запричитал Гаврила.

— Погостин, это правда?

Учительница прошла к ним, забрала «Азбуку» со стола Гаврилы и нависла над Мишей. Книжка хлопнула о стол.

— Он первый начал! — попытался защититься Миша, но взгляд Марии Петровны не сулил ничего хорошего.

— Еще одно замечание, Погостин! — отрезала та. Вернулась к себе, села на стул и взяла в руки телефон. Глянула на класс поверх очков и сказала: — Рисуйте.

А затем погрузилась в экран. Нечестно. У детей на время занятий телефоны и умные часы забирали, а она половину урока проводила за смартфоном. Миша посмотрел исподлобья на коробку, куда складывали все «гаджеты», как говорил папа. Сундук с сокровищами, отобранными перед уроком у всех ребят.

У всех, кроме Миши. Потому что мама и папа сказали, что ему рано. Что они хотят, чтобы у него было детство. Чтобы он бегал и играл.

Как может телефон с играми помешать детству — Миша не понимал. И это тоже обижало. Даже часы, которые подарила тетя Мила, лежали у отца в кабинете, потому что «Зачем они тебе, ты всегда с нами, а в школе они тебя только отвлекать будут».

Жизнь несправедлива!

Миша взял карандаш, но рисовать уже не хотелось. Особенно скучное задание, которое выдала Мария Петровна. Нарисуйте домик и дерево. Зачем ему рисовать домик и дерево? У него есть домик, и есть две сосны рядом. А Красного Уткоробота нет ни у кого!

— Тебе пиздец, — прошептал позади Гаврила.

— Мария Петровна, Соколов говорит плохие слова! — пожаловался Миша, но учительница лишь шикнула на него, только на миг оторвавшись от телефона. Прервала властным жестом детский гомон.

Миша уткнулся в рисунок. Отложил карандаш в сторону и посмотрел на Глеба. Его лучший друг, высунув язык от усердия, рисовал домик с печной трубой. Словно почуяв взгляд, Глеб поднял голову и широко улыбнулся. Украдкой показал большой палец, мол, все отлично.

От этого на душе стало полегче.

На динамической паузе Гаврила нашел Мишу в коридоре. Сбил с ног, будто играя. Ударил ботинком по коленке.

— Придурочная ябеда, — сказал обидчик. Миша поднялся, отряхнулся. Скрепыши, которых он показывал Глебу, рассыпались по полу. И тот, что был в виде осьминога, оказался под кедами Гаврилы.

— Я не ябеда! — крикнул Миша. — Не ябеда. Отдай, это мое!

Жабоглазый издевательски передразнил его и толкнул в плечо.

— Ябеда!

«Надо уметь постоять за себя. Даже если тебе страшно — надо. Лучше пасть в бою, чем прослыть трусом», — зазвучал в голове голос папы. Но что если Гаврила разозлится еще больше?

— Что молчишь, ябеда? — Гаврила ударил его в плечо. — Что молчишь, придурочный?

Товарищи Гаврилы стояли за его спиной и смеялись.

И тогда Миша ударил, как мог. Но не попал. Одноклассник увернулся от нелепого и слабого тычка и в ответ врезал в глаз. От боли вся смелость исчезла в один миг. Миша схватился за лицо и громко заплакал.

— Что это такое? — послышался голос Елены Павловны, учительницы математики. — Что такое? Соколов?! Опять ты?!

— Он первый меня ударил! — завопил тот.

Миша плакал, растирая слезы по лицу. Он ненавидел школу. Здесь его постоянно обижали. А когда приходила мама разговаривать с учительницей — та рассказывала, что все в порядке. Что это дети. Что это солицизация. Или как-то по-другому.

— Погостин? Покажи, что у тебя. — Теплые руки Елены Павловны отняли ладони Миши от лица. — Ох-ох. Пойдем, пойдем со мною. Холод приложим.

Глеб украдкой собрал скрепышей и протянул другу. Зажав в кулаке резиновые фигурки, Миша потопал с математичкой в кабинет к медсестре. Глаз болел и опух. Слезы текли не останавливаясь. Миша всхлипывал, шмыгал носом. Но когда к лицу приложили что-то холодное — стало чуточку полегче.

— Это Соколов тебя ударил? — спросила Елена Павловна.

— Да. Он меня все время обзывает и обижает.

— Драться нехорошо. Если бы ты его не ударил, он бы тебя не обидел.

— Обидел бы! — вспыхнул Миша.

Посмотрел на учительницу здоровым глазом. Какие же взрослые ку-ку, все время говорят разное. То драться нехорошо, то драться надо.

Миша хотел, чтобы его просто никто не трогал. Чтобы можно было целыми днями смотреть мультики, рисовать, играть в «Лего Майнкрафт» и, может быть, когда он станет взрослым, купить себе игровую приставку и играть в настоящий «Майнкрафт»!

Чтобы не было школы, не было Гаврилы Соколова. Были только мама, папа и Глеб.

Он снова всхлипнул.

— Позвоню твоему папе, — сказала Елена Павловна. — Подержи пока.

Миша послушно прижал к лицу что-то холодное и твердое. Папа будет ругаться. Какой плохой день. Папа, услышав имя Гаврилы, вечно стискивал зубы и цедил неразборчиво. Взгляд его сразу менялся, в нем появлялось нехорошее. Но мама подходила к нему, обнимала и шептала что-то на ухо, отчего папа оттаивал.

— Не надо, — жалобно пискнул Миша.

— Не переживай. Все будет хорошо!

С урока правописания его отпустили, потому что приехал папа. Елена Павловна проводила Мишу до выхода. Потрепала волосы на прощание, развернулась и ушла.

А Миша остался у двери, чувствуя на себе взгляд охранника. Тот смотрел на него отстраненно, с задумчивой улыбкой, и словно смеялся в пышные усы. Все над ним смеялись. Школа плохая. В детском садике было лучше.