— Пока я есть, с тобой ничего не случится, — вслух повторил я слова покойного брата.
Бруно больше нет, осознал я. Теперь моя очередь. Невидимый убийца расправится со мной так же, как с моими предшественниками. Он и вчера приходил за мной, и прикончил бы меня, не будь Бруно.
Продать все и уехать, навязчиво билась в висках единственно верная, спасительная мысль. Собрав волю, я отмел ее, отринул. Я знал, что никуда не уеду до тех пор, пока не поквитаюсь с тем, кто преследует мой род, или пока он не сквитается со мной.
На следующее утро в Орво пришла Шарлотта.
— Графиня де Жальер, — доложил камердинер.
Я вскочил, метнулся вниз по лестнице в сад. Застыл на пороге, глядя на стоящую у крыльца Шарлотту.
— Вы, — промямлил я. — Вы…
— Барон Этьен, — мягко сказала она, потупившись. — Вам следует уехать отсюда. Немедленно, не теряя времени.
— Почему? — подался к ней я. — Почему я должен уехать?
— Если вы останетесь, мой отец убьет вас.
Я ужаснулся, решив, что Шарлотта повредилась умом.
— Ваш отец? — повторил я участливо. — Полноте, ваш отец мертв.
— Он умер. Но за три часа до смерти дал клятву Жальеров, ту, что всегда сбывается. Передо мной и вашей мачехой отец поклялся извести мужчин баронского рода д’Орво, всех, под корень. Он почти сдержал клятву. Вы — последний.
— Шарлотта, — пролепетал я. — Шарлотта, умоляю вас. Граф Анри де Жальер не может сдержать никакой клятвы. Он умер, мой отец убил его в поединке. Я сожалею об этом, но…
Шарлотта вскинула на меня взгляд.
— Барон Этьен, прошу вас, уезжайте. Вам не избежать мести моего отца, но вы можете отдалить ее. Здесь вы обречены.
Она повернулась и по садовой дорожке заспешила прочь. Я ошарашенно смотрел ей вслед. Затем рванулся, в десяток прыжков догнал и заступил дорогу.
— Что случилось между моим отцом и вашим? — твердо спросил я. — Прошу вас, ответьте, и я не стану больше вам докучать.
Шарлотта отвела взгляд.
— Что ж… Маргарита д’Орво вступила с моим отцом в связь. Она уговаривала его помочь ей избавиться от мужа, чтобы завладеть наследством. Отец был влюблен в нее, но нашел в себе силы отказать. Тогда ваша мачеха устроила так, что барон застал ее наедине с любовником. Остальное вы знаете. Но есть еще кое-что. Однажды, когда ваша мачеха была еще жива, ко мне приходил человек. Он предлагал огромные деньги, если я соглашусь наложить на Маргариту заклятье Жальеров.
— Вы? — опешил я. — Так это вы ее…
Шарлотта грустно улыбнулась.
— Вы ошибаетесь, барон, — проговорила она. — Я отказалась. Теперь прощайте. Я благодарна вам за то, что вы неделю назад сделали для меня.
* * *
Следующие трое суток я провел взаперти, пытаясь разобраться в том, что произошло. Одну за другой я строил догадки и выдвигал версии, одну за другой их отметал. Шарлотте я поверил, поверил безоговорочно. Но разобраться в фатальной цепочке смертей оказался не в силах.
Догадка забрезжила у меня в голове наутро четвертого дня. «Мой отец убьет вас», — сказала Шарлотта. Но граф Анри де Жальер мертв и, следовательно, сделать этого не может. Однако с чего я взял, что он и на самом деле мертв?
Я вскочил с кресла и заходил по гостиной. В смерти графа были уверены все, с кем я до сих пор имел дело, включая его собственную дочь и капитана жандармерии. Но если предположить, что Анри де Жальер жив, тогда…
Тогда тоже ничего не выходит, осадил себя я. Пробраться незамеченным в замок и совершить пять убийств не под силу ни живому, ни мертвому. Хотя почему, собственно, пять? Маргариту д’Орво явно задушил кто-то иной, не тот, что расправился с прочими и теперь готовится прикончить меня. Шарлотта сказала, что к ней приходил некто и предлагал деньги в обмен на заклятье. Этот некто явно не тот, кто умертвил остальных. То есть, по словам той же Шарлотты, не граф де Жальер, покоящийся сейчас на кладбище.
На кладбище, задумчиво повторил я. Если предположить, что граф жив, то в могиле его нет.
Часом позже я растолкал в кладбищенской сторожке гробовщика.
— Хочешь заработать, приятель? — предложил я.
— Заработать любой не прочь, — уклончиво ответил он. — Все зависит от того, сколько платят, и что надо делать за эти деньги.
— Сущие пустяки. Плачу пять тысяч франков, если разроешь одну могилу и покажешь мне, кто или что там лежит.
Гробовщик истово закивал.
— Конечно, сударь. Разумеется. За такие деньги я готов разрыть десяток могил. Какая именно вас интересует?
— Та, в которой лежит граф Анри де Жальер.
Гробовщик отпрянул, затем в страхе уставился на меня.
— Вы что же, сударь, — пролепетал он. — Вы были с ней заодно?
Я ухватил его за грудки.
— С кем заодно? Говори, ну!
Через пять минут я, ошеломленный и ошарашенный, покинул сторожку. Могилу не было нужды раскапывать — она пустовала. Шесть лет назад меня опередили. Маргарита д’Орво заплатила гробовщику за эксгумацию тела графа, от которого остались к тому времени одни кости.
Какого черта, раз за разом пытался сообразить я. Мачеха украдкой изымает останки. Она же присутствует при предсмертной клятве покойного. Вскорости от разрыва сердца умирает мой отец. Получается, что эти три события связаны. Только как?
Я чувствовал, что разгадка близка. И только теперь осознал, что Шарлотта права — я в смертельной опасности. Кто бы за этим всем ни стоял — я следующий. Усилием воли подавив желание срочно бежать отсюда куда подальше, я дал телеграмму в Марсель. Адресована она была Иву Лекруа и Эжену Тибо. Содержание телеграммы уложилось в два слова: «немедленно приезжайте». Кем бы ни был убийца, ему теперь предстояло иметь дело с тремя, каждый из которых не раз чудом разминулся с костлявой.
Допустим, чтобы клятва исполнилась, покойника из могилы надо извлечь, рассуждал я, шагая от телеграфной станции к замку Орво. Вопрос — зачем? Зачем извлекают покойников из могилы? Не для того же, чтобы оживить.
Внезапное прозрение садануло меня по сердцу и перехватило дыхание. С минуту я стоял недвижно на ставших вдруг ватными ногах. Затем побежал. Старик Фогельзанг, отдуваясь, пил чай у себя в пристройке. Я ухватил его за тощее предплечье и выволок наружу.
— Кто тебя нанял? — рявкнул я на старого механика. — Кто, спрашиваю, выписал тебя из твоей Австро-Венгрии или откуда ты там и привез сюда?
— Вы есть идиот, герр барон? — скривил дряблые губы старик. — Вы не уметь задавать вопрос. Я не отвечать.
— Извините, — выдохнул я. — Скажите, это баронесса д’Орво нашла вас?
— Да, — гордо кивнул старик. — Теперь вы уметь спрашивать. Я иметь честь служить баронесса.
— Что находится под полом оружейной?
— Вы знать, герр барон? — удивленно заломил бровь старик. — Откуда вы знать?
— Не имеет значения. Я спрашиваю, что там.
— Там есть провода. Много провода. Они идти от катушка к другой механизмус.
— Этот механизмус ловит молнии, так?
— Вы есть глуп, герр барон. Много глуп. Молния нельзя ловить. Можно превращать сила. Свет молния есть энергетический сила, вы понимать?
— Теперь понимать, — сказал я устало. — Теперь я много понимать, старая сволочь. Ты что же, видел, что рядом с тобой убивают людей, и молчал?
Старик распрямил узкие костлявые плечи.
— Это не есть мой дело, — сказал он. — Мой дело есть работать за деньги. Вы знать, кто я есть? Я есть лучший мастер Европа. Магический механика, герр барон. Я учиться Венский университет. Механизмус превращать светлый энергетический сила в темный, вы понимать? Свет превращать в тьма. Я есть…
Я не дослушал. Плюнул старику под ноги и отправился в оружейную.
Скелет стоял на прежнем месте — у створчатого окна. Я внимательно осмотрел его, нашел выбоину в грудине, которую оставила пуля Бруно. Отступил на шаг. Покойный Антуан назвал скелета Жальером. Что ж — он как в воду глядел.
— Приветствую вас, граф Анри, — сказал я скелету. — Жаль, вы не можете сейчас меня слышать. Другое дело гроза, не так ли? Увы, грозы вы здесь не дождетесь. Я распоряжусь — вас сегодня же отнесут обратно на кладбище.
Мне хотелось сорвать со стены ближайшую алебарду и разрубить, раскрошить эти кости. Вместо этого я подбил ботинком ступни скелета, плюнул в щерящийся проводами механизмус и пошел прочь.
Маргарита д’Орво подменила человеческий костяк. Безымянного бродягу по кличке Жальер сменил Жальер настоящий. Одержимый клятвой, которая посмертно сбывается. Маргарита выписала из Вены чудаковатого старика, и тот довел задуманное ею до конца. Свет молнии становился смертельной тьмой, стоило только заполнить механизмус энергетической силой.
Не мудрено, что отец и Робер умерли на месте от ужаса, увидев оживший кошмар. Антуан и Бруно нашли в себе силы сопротивляться, и возродившийся на считаные минуты к жизни покойник убил их тем, что попалось под руку, после чего спокойно занял обычное место у окна.
Обессиленный, я добрел до спальни и повалился в постель. Ночь прошла без сновидений, а наутро я велел подседлать коня.
— Барон Этьен д’Орво с визитом, — заколотил я кулаками в ворота, врезанные в ограду замка Жальер. — Я хочу видеть графиню.
Шарлотта встречала меня в дверях, так же, как я ее каких-то пять дней назад.
— Человек, который приходил к вам, сударыня, был моим братом? — спросил я вместо приветствия.
Шарлотта кивнула. Последняя деталь кровавой мозаики встала на место. Робер, не добившись от Шарлотты согласия на заклятие, решил рискнуть. По-видимому, он спрятался в каком-либо укромном уголке замка. Ночью выбрался из укрытия и задушил ненавистную мачеху. Затем имитировал возвращение из загородной поездки. Дело сладилось — Робер получил наследство и титул, но он не знал, что в оружейной зале ждет своего часа припасенная для него покойной мачехой смерть.
— Барон Этьен…
Я вскинул на Шарлотту взгляд.
— Я не стал глумиться над останками вашего отца, — сказал я. — Во мне нет к нему ненависти.
— Благодарю вас.
Я стоял и смотрел на нее. Зеленоглазую, золотоволосую, гордую. Я чувствовал себя так, словно вместе с останками графа похоронил нечто другое — возможно, самое дорогое и ценное для меня.
— Прощайте, — сказал я и двинулся к воротам.
— Постойте же!
Я обернулся через плечо.
— Этьен, клятвы Жальеров всегда сбываются. Вы получили всего лишь отсрочку. Пока последний мужчина рода д’Орво жив, клятва остается в силе.
Я криво усмехнулся.
— Что ж, меня это устраивает.
— Вы уверены, барон? Вы могли бы… — Шарлотта вдруг покраснела. — Могли бы сменить фамилию.
Я медленно отрицательно покачал головой. За восемь лет скитаний я в грош не ставил семью и родовой титул. Но теперь…
— Никогда, — сказал я. — Меня зовут его милость барон Этьен Д’Орво. Закончим на этом.
Я спустился с холма на дорогу и вскочил в седло. От леса, нещадно пыхтя, катился видавший виды паромобиль. В паре десятков шагов от меня он остановился. Малыш Лекруа и Носатый Тибо выскочили на дорогу.
— Ты живой, Баронет? — подбежал ко мне Малыш. — Слава богу! Мы уж думали…
— Живой, — признал я, спешившись. — Вернее, пока живой. Только уже не баронет, а барон, как вам это нравится, парни? Мне тут посоветовали сменить фамилию, чтобы уцелеть, — я обернулся к замку и вдруг увидел замершую в воротах Шарлотту. — Сменить фамилию, — повторил я растерянно. — Посоветовали. Мне. Только что.
— Что с тобой, Баронет? — обеспокоенно заглянул мне в глаза Носатый Тибо. — Мы думали, тебя уже нет на свете. Спешили так, что черти бы не угнались. И, выходит, все равно опоздали?
— Нет, — пробормотал я, не отрывая от Шарлотты взгляда. — Мне сейчас кажется, вы приехали как раз вовремя. Возможно, мне и в самом деле надо сменить фамилию. Видите ту девушку? Это она посоветовала. Я, правда, не знаю, верно ли ее понял. Но вдруг… Вдруг верно? Нам тогда понадобятся два свидетеля на церковной церемонии.
Вячеслав Бакулин
Андромеда для андромеха
Ире и Антону
В безбрежности неба,
в бескрайности ясной пустыни
Сражались лишь птицы
и гибли лишь птицы доныне.
«Песнь о Нестерове»(журнал «Искры». № 35. Сентябрь 1914 г.)
— Это просто возмутительно, сэр.
Густые брови сэра Уильяма Фрэнсиса Кларенса Гастингса, 15-го графа Хантингдона и Пятого Морского лорда [Начальник Королевской военно-морской авиаслужбы Великобритании.] Адмиралтейства, изумленно ползут вверх. Он даже подается вперед, привстав с кресла и упершись обеими руками в палисандровую столешницу. Для Его лордства, славящегося невозмутимостью и выдержкой в любой ситуации («Когда при Ватерлоо одному из генералов Веллингтона вражеское ядро оторвало ногу, и герцог воскликнул: «Мой бог, сэр, да у вас, кажется, нет ноги!», тот ответил: «Увы, сэр, боюсь, что вы правы!» И лишь потом этот истинный образец офицера и джентльмена позволил себе упасть с лошади и потерять сознание!»), — поведение неслыханное.
— Милорд, я сожалею, если что-либо сказанное или сделанное мною…
— Не извольте перебивать, сэр.
Разумеется, сэр Уильям не повышает голоса. Букингемский дворец или заваленное трупами поле боя, горечь поражения или триумф победы — тон его одинаково ровен. Только вот от этого спокойствия порой веет полярным холодом, а взгляд лорда бывает тяжел, словно паровой молот.
— Итак, правильно ли я вас понял. Находясь в отпуске, вы отдыхали во Французской Северной Африке?
— Не совсем так, милорд. В соответствии с приказом Адмиралтейства я совершал экспериментальный беспосадочный перелет с Сицилии в Тунис.
В глазах цвета дуврских волн мелькает тень интереса:
— Вот как? «Бристоль Скаут», я полагаю?
— Так точно, милорд. Цельнодеревянный одностоечный биплан с тянущим винтом. Ротативный мотор «Гном» мощностью восемьдесят лошадиных сил.
— Благодарю, я помню. И что же, приказ был отдан непосредственно вам?
— Никак нет, милорд. Я вызвался добровольцем и действовал инкогнито. Под видом британского спортсмена-любителя — состоятельного и немного эксцентричного.
— Надо полагать. Сомневаюсь, чтобы член Тройственного союза позволил офицеру Антанты подобные эксперименты. Даже если учесть итальянскую осторожность и то, что этот офицер — британец [Италия, не способная противостоять военному флоту Великобритании, официально уведомила Германию и Австро-Венгрию об отказе в военной помощи союзникам в случае английской агрессии.].
— Вы совершенно правы, милорд.
Пальцы сэра Уильяма выбивают короткую дробь по лежащей перед ним кожаной папке с документами. Взгляд скользит по батальному полотну кисти Кармайкла [Джон Уилсон Кармайкл (1800–1868) — британский художник-маринист.] на стене и вновь возвращается к собеседнику.
— Продолжайте.
— Слушаюсь, милорд. Полет прошел успешно, но при посадке мой аэроплан получил повреждение.
— Это произошло вследствие вашей ошибки?
— Никак нет, милорд. Вследствие особенностей ландшафта. Занесенный песком камень, милорд.
— Положим. Дальше.
— Кроме того, уже на земле обнаружилось еще несколько проблем, требующих устранения перед продолжением полета, а именно…
Сэр Уильям недовольно поджимает губы.
— Избавьте меня от технических деталей, сэр. Если я пожелаю подробностей, то запрошу ваш официальный отчет. Я уже понял, что вам понадобился авиатехник.
— Совершенно верно, милорд. А также врач.
* * *
«Только бы не разрыв связок! Только не это!» — умоляет небеса молодой человек. Увы, пронзительно-голубая высь, кое-где украшенная невесомым безе облаков, безмолвствует, зато левая нога напоминает о себе все настойчивее. Кроме того, сержант, откомандированный в сопровождающие «британскому спортсмену» комендантом французской крепости-порта Ла-Гулетта, отличается просто феноменальной болтливостью.
— Должно быть, дьявольски сильно она вас донимает, а? — уже в третий раз за последние два часа интересуется он с бесцеремонностью, присущей всем южанам, а южанам-французам — вдвойне. После чего кивает на пострадавшую конечность британца, со всем возможным комфортом устроенную на подушке. — Вон вы как побледнели… Да уж, не вовремя наш дядюшка Пьер свалился с лихорадкой. Он бы в два счета разобрался с вывихом, или что там у вас… Ну ничего, дружище, потерпите еще чуточку. Недолго осталось. Правда, Сугейб?
Туземный солдат, правящий повозкой, к счастью, является полной противоположностью начальнику и лишь молча кивает, сверкая белозубой улыбкой на загорелом дочерна лице.
— Майор Фонтэн говорит: «Дантес!..» Читали Дюма, а? «Граф Монте-Кристо»? Эдмона Дантеса помните? Тоже марселец, между прочим! Пустяк, а приятно… Так о чем я? Да! «Дантес! — говорит майор Фонтэн. — Ты ведь всех в округе знаешь, верно? Нашему британскому гостю нужен самый лучший доктор, а его аэроплану — и как вам только не страшно по небу-то, а? Я бы ни в жисть! — а его аэроплану — самый лучший техник. И быстро». «Будет исполнено, мой майор! — отвечаю я. — Уже бегу, мой майор. Доктор для человека, доктор для “птички”».
Англичанин вновь изображает вежливую улыбку, мысленно проклиная себя за знание французского языка и с тоской разглядывая очередную пальму. Увы, пальма точно такая же, как и все прочие, встретившиеся им по дороге. А было их немало. Толстая или тонкая, высокая или низкая — вот и вся палитра различий. Британец к этому моменту вряд ли может сказать определенно, что осточертело ему больше — эти пальмы или сержант Дантес. Пальмы, по крайней мере, не разговаривают.
— «Быстро», — говорит майор Фонтэн, — и я начинаю думать. А потом хлопаю себя по лбу — вот так, будто комара давлю — и говорю что, а? Не знаете? Ну а ты, Сугейб? Помнишь, что я тогда сказал?
Солдат, даже не поворачивая головы, пожимает плечами, что можно понять и как утверждение, и как отрицание. Впрочем, сержанту, кажется, его ответ совершенно неважен.
— Вот именно! «Сугейб! — говорю. — Я — гений. Нам нужно два первоклассных доктора сразу, и нужно быстро. Ничего себе задачка, а? Но я ее решил. Так что запрягай, mon cher Сугейб, и едем к мсье Кэмпбелу. Да-да, Александру Кэмпбелу! Тем более что наш гость — англичанин, и мсье Кэмпбел тоже…»
— Шотландец, — не выдерживает пилот. И, видя явную растерянность на лице сержанта, с недостойным джентльмена злорадством уточняет: — Судя по имени, стопроцентный «scoit» [«Шотлашка» (англ. сленг).].
— Э-э?
— Одно из самых страшных оскорблений в устах моего отца. Так у нас называют людей, говорящих по-английски с шотландским акцентом.
Дантес, почесав за ухом, начинает было про «Англия, Шотландия, какая разница-то, а?», но мстительный британец тем же тоном произносит: «В самом деле? Очень может быть. Я слышал, что и Франция ничем не отличается от Фландрии…» — и до конца пути наслаждается тишиной да сердитым сопением обиженного сержанта. Откидывается на сиденье, прикрыв глаза, и оказывается совершенно не готов к тому, что увидит.
Покрытая пятнами масла и ржавчины рабочая одежда. Несомненно, мужская, но подогнана под гибкую фигурку так, чтобы не сковывать движений и одновременно не давать слишком уж разгуляться откровенным взглядам посторонних, случись таковые поблизости.
Тяжелый гаечный ключ, небрежно сжимаемый в левой руке. Длинные пальцы с чернотой, намертво въевшейся в поры кожи и под коротко обрезанные ногти. Наверняка при взгляде на них презрительно сморщила бы носик не одна лондонская модница. Впрочем, это — а также многочисленные царапины и даже пара синяков — не столь уж заметно благодаря великолепному оттенку кожи — темно-золотистому, медовому, теплому.
